Отец трёх бомб

Личный ассистент Марии Склодовской-Кюри, он помог сделать атомную бомбу американцам, потом создал её во Франции – и наконец, объяснил, что к чему, израильтянам. Так Бертран Гольдшмидт трижды стал отцом атомной бомбы.

Двадцатилетний Бертран считался исключительно способным студентом, поэтому по окончании Высшей школы физики и химии в Париже был принят в знаменитый Радиевый институт самой Склодовской-Кюри. «Будешь моим рабом в течение года, – обнадежила выпускника первая в истории женщина-лауреат Нобелевской премии. – Потом под моим руководством защитишь диссертацию, и мы отправим тебя на стажировку за границу». Планам не суждено было сбыться. Всю жизнь изучавшая радиоактивность Мария скончалась от последствий облучения год спустя – в 1934-м, а идея стажировки Бертрана в нацистской Германии отпала сама собой. Впрочем, диссертацию по химии в 1939-м он все-таки защитил, но профессором быть перестал, когда нацисты оккупировали Францию и уволили из университетов всех евреев. Его даже ненадолго арестовали, но вскоре выпустили в Свободную зону. Молодой профессор преподавал в Монпелье на юге страны, прежде чем правительство Виши своим Декретом о евреях не лишило его в декабре 1940-го и этой работы.

Тогда Бертран бежал на Мартинику, а оттуда добрался до США. В Нью-Йорке беженец связался с ядерщиками Энрико Ферми и Лео Силардом, которые как раз искали химика для очистки урана и очень обрадовались коллеге. Восторг был преждевременным, поскольку американское правительство не разрешило нанять им француза как частное лицо. К этому времени молодой человек примкнул к участникам патриотического движения «Свободная Франция», а те рекомендовали его Британскому департаменту научных и промышленных исследований. Вскоре профессора отправили в Чикаго, где он приступил к работе с Ферми и Силардом уже как британский специалист. Здесь химик разработал используемую до сих пор технологию извлечения урана и плутония. Он опробовал ее в Chicago Pile-1 – первом в мире искусственном ядерном реакторе. Так парижанин Гольдшмидт стал единственным французом в Манхэттенском проекте.

В конце 1943 года американцы продвинулись столь далеко, что, оценив значение ядерного потенциала, решили прекратить сотрудничество с британцами. Оставшись не у дел, Бертран присоединился к англо-канадской ядерной программе, возглавив химическое подразделение атомного центра в Чок-Ривер в 180 километрах от Оттавы. Компанию ему составили немецкий еврей с французским гражданством Ханс Халбан, российский еврей из Парижа Лью Коварски и несколько других специалистов.

Несмотря на то, что речь шла о крупных ученых, Францию как государство они не представляли. Де Голль, де-факто премьер-министр в изгнании, понятия не имел о том, что мир стоит на пороге ядерной эры. Когда 11 июля 1944 года легендарный генерал прибыл в Оттаву, Бертран с коллегами попросили о конфиденциальной встрече с главой Временного правительства. По одной из версий, аудиенция прошла в одной из дальних комнат французского консульства, по другой – в туалете отеля. Ученые нарушили подписку о неразглашении, проинформировав де Голля об успехах Манхэттенского и других проектов, призвав немедленно инициировать французские разработки в ядерной сфере. Генерал все понял – беседа в Оттаве поспособствовала созданию в октябре 1945 года Французской комиссии по атомной энергии (CEA).

По возвращении во Францию Бертран возглавил химический департамент CEA, а летом 1946-го был ангажирован американцами на испытания атомной бомбы на атолле Бикини. Туда были приглашены по два эксперта от каждой страны-члена Совбеза ООН. Бертран тут же стал общенациональной знаменитостью – еще бы, первый француз, видевший ядерный взрыв. Тем не менее, как вспоминает Гольдшмидт, в Вашингтоне не спешили делиться секретами даже с союзниками. Правда, Франция нашла на своей территории уран, получив шанс поучаствовать в ядерной гонке. В 1948-м был запущен первый в стране атомный реактор, где год спустя Бертран с сотрудниками выделили первые четыре миллиграмма «французского» плутония.

Впрочем, в начале 1950-х программа носила преимущественно мирный характер – послевоенная промышленность нуждалась в развитии ядерной энергетики. На эти годы приходятся первые контакты Гольдшмидта с израильтянами – молодое еврейское государство крутило в те годы бурный роман с Парижем, главным своим союзником на Западе. К слову, первый французский урановый завод в Буше был построен концерном Associes de Terroir, в руководство которого входил зять первого президента Израиля Хаима Вейцмана.

В 1953-м Францию посетил выдающийся физик Эрнст Давид Бергман – глава Израильской комиссии по атомной энергии. Гость встретился с Бертраном и исполнительным директором CEA Пьером Гийомом. Последний, как вспоминал наш герой, был антисемитом и этого не скрывал, при этом искренне восхищаясь еврейским государством.

В 1954-м Бергман пригласил Гольдшмидта с женой в Израиль и даже привез супругов к Бен-Гуриону в кибуц Сде-Бокер. Премьер поинтересовался, когда атомная энергия сможет преобразовать Негев, и получил ответ: лет через пятнадцать, не раньше. «Старик» рассердился, проворчав, мол, если бы вы – евреи – приехали в Израиль, это произошло бы намного быстрее. «Итак, мадам, когда вы собираетесь поселиться у нас?» – обратился отец нации к жене Бертрана. Англичанка Наоми – дочь Лайонела Ротшильда, соучредителя антисионистской Лиги британских евреев, покраснела и начала лепетать: «Это прекрасная страна, господин премьер-министр…» Тот все понял и ушел не попрощавшись.

Самые важные встречи, определившие будущее израильской ядерной программы, прошли осенью 1956 года в Париже при участии гендиректора Министерства обороны Шимона Переса. Израиль просил помощи в создании установки для извлечения плутония. Однажды Перес даже пришел домой к Бертрану для прояснения деталей. «Нельзя сказать, что мы помогали израильтянам сделать бомбу, мы сами не знали, как ее сделать», – вспоминал Гольдшмидт почти 40 лет спустя. Часть истеблишмента полагала, что самой Франции ядерное оружие ни к чему – это слишком дорогая игрушка. В то же время глава CEA Франсис Перрин воспротивился передаче технологий по переработке плутония. Кроме того, в Париже опасались, что о сделке узнают американцы, а арабы занесут Францию в черный список. Гийом по-прежнему был против французской бомбы, но за еврейскую бомбу – и пытался переубедить скептиков. Он признавался, что жалеет лишь о невозможности объявить о помощи Израилю публично. За положительное решение вопроса выступали и глава МИД Кристиан Пино, и премьер-министр Ги Молле: есть версия, что перед смертью этот левый социалист заявил, что одной из величайших своих заслуг считает спасение Израиля.

Строительство реактора в Димоне началось в 1958-м, а в 1963-м здесь произвели первый плутоний. В том же году Бертран Гольдшмидт снова прилетел в Израиль – к тому времени профессор возглавлял департамент внешних связей CEA. Ученый приехал с дочкой, это был визит вежливости, хотя гостей отвезли и в Димону, и к Бен-Гуриону. Потом Гольдшмидта попросили некоторое время не посещать Израиль, учитывая его должность французского представителя в Совете управляющих Международного агентства по атомной энергии.

В отношении французской бомбы окончательное решение было принято в 1958-м новым президентом де Голлем, которому Бертран рассказал когда-то о чудо-оружии. Военные подключились к проекту лишь на последнем этапе, а первый французский атомный взрыв прогремел 13 февраля 1960 года в центре алжирской Сахары. В списке людей, обеспечивших вступление Франции в ядерный клуб, Бертран Гольдшмидт занимает одно из первых мест. К 1980-м годам Пятая республика обладала третьим в мире ядерным арсеналом.

В 1967 году ученого удостоили премии «Атом во имя мира», среди лауреатов которой были Нильс Бор и Лео Силард, Юджин Вигнер и Исидор Раби. На протяжении 22 лет химик входил в Совет управляющих МАГАТЭ, а в 1980-м стал председателем агентства. Он продолжал критиковать «англосаксонский» диктат в мире ядерной дипломатии и написал две книги – «Атомный комплекс» и «Пионеры атома». Выступая с лекциями по всему миру, Гольдшмидт рассказывал о малоизвестных эпизодах в истории ядерной энергетики – основании Европейского консорциума по обогащению урана Eurodif, ядерных противоречиях между США и Европой, первом «урановом» контракте с СССР.

Гольдшмидт скончался в Париже 11 июня 2002 года в возрасте 89 лет. Судя по его поздним интервью, профессор многого не договаривал. Что, впрочем, неудивительно – несколько десятилетий ученый находился в эпицентре событий, от развития которых зависело будущее человечества, сколь ни пафосно это звучит.