Сирены Фрейда

Как еврейские женщины оказывались на передовой, сражались за свои идеи и погибали. В такой поначалу «мужской» науке, как психоанализ.

В издательстве Ивана Лимбаха вышло переиздание книги Александра Эткинда «Эрос невозможного» – история психоанализа в России и СССР. Первый раз книга вышла в 1993 году и сразу стала интеллектуальным бестселлером, большим событием культурной жизни 90-х. И сегодня эта научная работа, которая читается как увлекательный роман, производит не менее сильное впечатление.

Основная идея считывается по-прежнему. Россия ­– как царская, так и советская – в первой трети XX века была захвачена идеей переделки человека. Философами Серебряного века это мыслилось как теургия – полное преображение мира и человечества. Советские идеологи мыслили куда прозаичнее. «Педология, изучив, что такое ребёнок, по каким законам он развивается, … тем самым осветит перед нами самый важный процесс производства нового человека параллельно с производством нового оборудования, которое идёт по хозяйственной линии», – писал нарком просвещения Анатолий Луначарский.

Психоанализ же обнаружил скрытые механизмы, которые управляют человеческой психикой, и отчасти предложил этими механизмами управлять. На первый взгляд, это вполне коррелировало с идеями перековки человека – неслучайно создатель упомянутой Луначарским науки педологии Арон Залкинд изначально был психоаналитиком. Та же идея лежала и в основе «перманентной революции» Льва Троцкого, поэтому созданию первых психоаналитических институций в России способствовал именно он.

Именно эта концепция – преображение человека – ясно виделась как главная в книге «Эрос невозможного» при её первом издании. Видится она и во втором. Однако сейчас на первый план выходят и другие нюансы. Дело в том, что 90-е были временем возвращенных имён: самой популярной фигурой тогда был Михаил Бахтин с его теориями карнавала и полифонического романа. Поэтому в первом издании Бахтин и его отношения с психоанализом были одной из центральных тем «Эроса невозможного». Сейчас же фигура Михаила Бахтина несколько отошла в тень, его теории не кажутся уже столь бесспорными, и главы о нём, прежде акцентные, теперь воспринимаются как равные среди прочих, не имеющие решающего значения.

Сегодня все внимание на себя забирает дискуссия о феминизме. Читая «Эрос невозможного», понимаешь, что психоанализ в России и СССР во многом был специфически женским. И еврейским, конечно, но это как раз не только российская особенность – из множества учеников Фрейда евреем не был только Юнг. Эту гендерную особенность российского психоанализа Александр Эткинд не подчёркивает нарочно. Из его интервью нашему изданию видно, что теория идентичностей, сводящая сложную человеческую личность к точечным проявлениям, ему не близка. Но не заметить, что самые яркие фигуры отечественного анализа были женщинами, читатель не может. И о том, что им приходилось труднее, чем психоаналитикам-мужчинам, Александр Эткинд тоже рассказывает – мало того что приходилось продвигать новую, во многом скандальную теорию, приходилось преодолевать предубеждение, что женщинам в науке вообще не место.

Русский психоанализ начинается с Лу Андреас-Саломе – подруги Ницше, возлюбленной Райнера-Марии Рильке, которого она была старше на 14 лет. В отличие от многих ведущих фигур психоанализа, Лу Андреас-Саломе еврейкой не была: она была русской немкой из весьма родовитой дворянской семьи. Однако травли по еврейскому вопросу ей досталось чуть ли не больше всех. Еврейкой Андреас-Саломе объявила ненавидевшая ее сестра Ницше Элизабет – заодно она травила и мужа Лу, философа Пауля Рэ, который действительно был евреем. Эта история, кстати, заставила Фридриха Ницше окончательно разорвать отношения с сестрой: «Между мной и мстительной антисемитской гусыней не может быть примирения».

Зато абсолютно точно еврейкой была Сабина Шпильрейн – одна из самых ярких фигур русского и мирового психоанализа. Она родилась в Ростове-на-Дону в 1885 году в семье богатого купца. У неё было трое братьев, один из которых, Исаак, тоже станет психоаналитиком. В юности Сабина Шпильрейн уехала учиться в Швейцарию, потому что для нее как для еврейки – и для женщины – возможности получить высшее образование на родине были весьма ограничены. В Швейцарии Сабина заболела и попала в клинику, где её лечащим врачом оказался Карл Юнг. Именно в лечении Шпильрейн Юнг впервые проявил себя как психоаналитик. Лечение это продолжилось и после выписки пациентки – и закончилось романом.

Для Юнга это было грубейшим нарушением психоаналитической этики. Однако это позволило открыть явление контрпереноса в психоанализе – оказывается, во время лечения не только пациент влюбляется в своего аналитика, но и аналитик в пациента. Довольно быстро Юнг начал тяготиться отношениями со своей пациенткой, постоянно жаловался на неё Фрейду – и даже предлагал матери Шпильрейн платить ему за то, что он не будет любовником Сабины: дескать, так он вернёт отношения в профессиональное русло, а профессионализм должен оплачиваться. Сабина Шпильрейн действительно была очень сильно влюблена в Юнга, мечтала родить ему сына Зигфрида, и даже уже выйдя замуж, писала Фрейду, что чувство к его ученику у неё не погасло.

Однако не всегда то, что Юнг трактовал как проявления влюблённости или переноса, было только ими. Сабина рассказывала Юнгу о своей любви к стихам Пушкина «Узник» и «Птичка». В обоих, как мы помним, речь идёт о заточённой птице: в первом птица – орел – не покидает стен темницы, а во втором выпущена на волю. Юнг мало того что смешал эти два стихотворения и перепутал Пушкина с Лермонтовым, но и дал этому поэтическому интересу пациентки трактование, совершенно отличное от её собственного: «…пациентка видит себя узником, воображает, что её доктор, как орёл в стихотворении, позовёт её “туда, где синеют другие края”. Её мечта дать свободу живому существу – это желание родить от него ребёнка». Безусловно, доля истины в этом была, ведь в другие моменты Сабина и правда выражала такое желание, однако историю со стихами Пушкина она трактовала совершенно по-другому: «Пациентка предлагает свою интерпретацию: она мечтает стать психоаналитиком, потому и повторяет стихи о том, как даруют свободу живому существу». Даже такому прогрессивному учёному, как Юнг, в начале ХХ века было тяжело поверить, что женщина может мечтать о профессиональном поприще, да ещё и таком тернистом, как карьера психоаналитика. Однако дальнейшая жизнь Сабины Шпильрейн доказывает, что в своих желаниях она разбиралась яснее своего доктора и возлюбленного.

В истории психоанализа Шпильрейн была первой, кто заговорил о влечении человека к разрушению жизни, которое влияет на личность не меньше, чем инстинкт продолжения рода. Прежде чем появится что-то новое, новый человек, например, должно исчезнуть, освободить ему место нечто старое – некто старый. И зачастую эту очистительную агрессию разрушения человек направляет на самого себя. «Инстинкт сохранения вида требует для своего осуществления разрушение старого в такой же степени, как создание нового, и... по своему существу амбивалентен... Инстинкт самосохранения защищает человека, двойственный инстинкт продолжения рода меняет его и возрождает в новом качестве» – это цитата из доклада Сабины Шпильрейн на заседании Венского психоаналитического общества.

Тогда никто из 18 присутствующих коллег с ней не согласился, в том числе и Фрейд. Однако позже Фрейд пересмотрел свои позиции: не только либидо управляет человеческим подсознанием, вывел он, но и влечение к смерти. Личностью управляют две равновеликие силы – Эрос и Танатос, сказал он и признал, как был не прав по отношению к ученице, сделавшей свое открытие за девять лет до него. «В одной богатой содержанием и мыслями работе, к сожалению, не совсем понятной для меня, Сабина Шпильрейн предвосхитила значительную часть этих рассуждений», – написал Фрейд. Это замечание Александр Эткинд называет «единственным памятником, поставленным Сабине Николаевне». Действительно, другого, даже надгробного, долгое время у нее не было. Как и личной могилы. Сабина Шпильрейн вместе со своими двумя дочерями была расстреляна немцами у стен Ростовской синагоги – так же как и другие евреи города. В 2004 году на месте расстрела ей была установлена мемориальная доска. Брат Сабины, психоаналитик Исаак Шпильрейн был расстрелян на пять лет раньше сестры – но не немцами, а советской властью.

Трагически сложилась судьба и ещё одного видного российского психоаналитика – Татьяны Розенталь. В юности Татьяна Розенталь была активисткой еврейской социалистической партии, БУНДа, и участвовала в революции 1905 года. А после она уехала учиться в Швейцарию. В психоанализе её привлек его революционный потенциал, возможность соединить идеи Фрейда и Маркса. Защитив докторскую, в 1919 году она вернулась в Россию, уже советскую, и начала параллельно работать в больнице и читать лекции по психоанализу. Как и Сабина Шпильрейн, Татьяна Розенталь предвосхитила ряд идей Фрейда. В её случае это касалось психодиагностики Достоевского. Розенталь первая заговорила об амбивалентности его личности и творчества, определила природу его эпилепсии. Александр Эткинд пишет, что Фрейд «семью годами спустя, не ссылаясь, повторил ряд её тезисов».

В 1921 году, в возрасте всего 37 лет, Татьяна Розенталь неожиданно покончила с собой. Друзья вспоминали, что она была очень талантливым, загадочным и противоречивым человеком. Понять, что именно толкнуло её на добровольный уход из жизни, сложно, но, как пишет Александр Эткинд, «год кронштадтского и тамбовского восстаний, всеобщего голода и приближающегося нэпа мог дать достаточно поводов для самоубийства бывшей активистки БУНДа».

Александр Эдкинд. Эрос невозможного. История психоанализа в России. СПб, ИД Ивана Лимбаха, 2023.