В Институте инженеров железнодорожного транспорта лидер группы «Браво» Евгений Хавтан обучался по специальности «Промышленное и гражданское строительство»... целых 10 лет. К моменту защиты студент Хавтан вряд ли знал даже размеры стандартного кирпича, зато умело управлялся с электрогитарой, что не раз демонстрировал во время концертов группы «Браво». В интервью корреспонденту «Jewish.ru» Евгений Хавтан рассказал о том, чем займется после распада группы «Браво», о своих отношениях с Жанной Агузаровой и о том, какими способами он подрывает семейный бюджет.

— Вы относите себя к поколению стиляг? Сохранилась ли с тех времен какая-то вещица, которой Вы дорожите?

— Как раз поколение стиляг это не мое поколение. Поколение стиляг — это те, чья юность пришлась на 60-е годы: 61-й, 67-й, вплоть до 70-х годов. Я только родился в 61-м и был совсем маленьким, поэтому стиляга я условный. О том времени я знаю только по фильмам и по рассказам. Каких-то специальных вещей, сохранившихся с того времени у меня нет.

— Как-то Вы проговорились, что у вас много всякой оригинальной одежды и целая коллекция обуви, около ста пар. Она разве не относится к моде стиляг?

— Безусловно, относится. Таких вещей у меня навалом, поскольку я люблю всякие стильные вещи, особенно времён 60-х. Тем более что сейчас это опять модно. Я постоянно езжу за границу, чтобы подкупить что-то новое.

— С чего началась эта коллекционерская страсть?

— Мне нравится это время. Я считаю, что начало 60-х – это самый интересный период в истории, в искусстве, в музыке, в науке. Оно очень стильное и гармоничное. Это было открытое время, время определенных надежд, которые, правда, не оправдались в следующих поколениях.

— Вы неровно дышите к гитарам. Расскажите про Вашу коллекцию.

— У меня порядка сорока электрических гитар 60-х годов. Это мое маленькое безумие. Подрыв семейного бюджета (смеется). Я очень хорошо в них разбираюсь. Я их не просто собираю, я их использую на концертах, играю на них в студии. На наших пластинках можно услышать их звучание.

— Не хотелось бы приобрести какую-нибудь «знаменитую» гитару?

— Несколько лет назад на закрытом аукционе был продана одна из гитар Джимми Хендрикса, больше чем за полмиллиона долларов. У меня, к сожалению, не оказалось таких средств.

— Какой из гитар Вы особенно дорожите?

— Той, что у меня украли несколько лет назад. Я тогда очень переживал, потому что на ней записывался едва ли не лучший альбом группы «Браво» «Дорога в облака». Но, слава Б-гу, гитары — вещь достаточно специфическая, их трудно кому-то продать. Так что через какой-то промежуток времени она чудесным образом вернулись ко мне.

— В одном интервью Вы сказали: «Рок-н-ролл мертв. Потому что музыкальная индустрия заметно изменилась за последнее тридцатилетие. Даже те группы, которые считают себя частью рока, на деле таковыми не являются». Вы действительно так считаете?

— Нет, конечно, нет. Это была просто шутка. Для меня он жив, но это зависит от личного восприятия каждого отдельного человека. Мое поколение в общей массе считает, что рок-н-ролл сейчас мертв, что он был именно в их время. Молодежь считает, что рок-н-ролл — это то, что слушают они сегодня.

Рок-н-ролл жив, но дух его уже давно не такой, каким он был в 60-е, 70-е годы, когда это была музыка протеста, бунтарская музыка. Современные рокеры просто смешны по сравнению с теми, кто был тогда. Они игрушечные, карманные такие, потому что все они зависят от выпускающих компаний звукозаписи. Все акции, которые они устраивают, нацелены лишь на одно — продавать пластинки. В 60-е, 70-е музыканты жили и думали с целью протеста.

— Вы назвали Шевчука единственной отечественной рок-легендой…

— Он даже скорее не рок-легенда, а совесть отечественной музыки. Он музыкант, который записывает пластинки, когда он хочет, выступает, где он хочет, и говорит, что он хочет. Большинство музыкантов никогда не рискнут этого сделать, потому что, сказав определенные слова, ты неминуемо подпадаешь под корпоративные интересы того или иного телевизионного канала или радиостанции. Ведь все они принадлежат крупным корпорациям…

— За историю группы сменилось несколько вокалистов: Агузарова, Сюткин… Это всегда трудный период. Были моменты, когда жизнь коллектива просто висела на волоске?

— Тяжелее всего было в первый раз. Тогда ушла Жанна. Ушло лицо группы. Я же тогда писал музыку, и мою физиономию вряд ли можно было тогда назвать раскрученной. А основная масса поклонников приходила на концерт именно ради нее. Потом каждый раз, когда уходил очередной вокалист, приходилось доказывать, что группа – это не только вокалист. И сегодняшняя история группы «Браво» подтверждает, что мы – коллектив, это сейчас большая редкость. Часто видишь какой-то новый проект и понимаешь, что там важен только солист, а сзади, так, подыгрыш. У нас же, по счастливому стечению обстоятельств, именно группа. Одним поклонникам нравится гитарист, другим саксофонист…

— Популярность обрушилась на вашу группу внезапно. У вас не появилось в тот, самый первый период творчества, «звездной болезни»?

— Тогда было довольно сложно заразиться «звездной болезнью». Мы стали популярными в 85-м. Никаких материальных благ это нам не принесло, потому что мы были вынуждены работать на филармонию, чтобы просто зарабатывать на жизнь. Сами концерты крупных денег нам не приносили, поскольку у нас были фиксированные ставки. Хотя по сравнению с родителями я уже через год стал получать раза в два или в три больше. Поэтому «звездная болезнь» у нас выражалась только в том, что когда мы ездили на концерты в автобусе, то спорили, кто займет почетное первое сидение. Потом, конечно, все поменялось… Но тогда мы о будущих переменах даже не подозревали. И делить нам было нечего.

— Звездной болезни не было, а был ли страх в 84-м году, когда Жанну арестовали? (В 1984 году Агузарову арестовали за несоблюдение паспортного режима. Тогда наряд милиции появился прямо во время концерта и вывел ее из зала. Хавтана выгнали из института).

— Арестовали, к сожалению, не только ее. Подписку о невыезде взяли со всех музыкантов. Было страшно… Но сначала нам стало смешно и весело… Первую неделю. А потом до нас дошло, что на нас завели самые настоящие уголовные дела и это может хреново кончиться. Потому что в такую же историю вляпался Леша Романов из группы «Воскресенье». Он тогда как раз сидел в тюрьме.

— Как родители восприняли Ваше увлечение музыкой?

— Они считали, что музыкант — человек глубоко ненадежный, особенно в семейной жизни: всегда пьян, меняет жен, вечно без денег. Поэтому родители сначала восприняли мою деятельность в штыки. Но они видели, что мне нравится заниматься музыкой и не мешали. Советов о том, как продолжать и что делать дальше, все равно никто дать не мог.

— Как они отнеслись к Вашему творчеству?

— До этого я учился игре на классической гитаре в музыкальной школе. Вот это нравилось и маме, и папе. Но когда я взялся за электрогитару, начал выступать в группах, давать вечерние, ночные концерты, положительного отношения от родителей к этому я не дождался. Дела обстояли так до тех пор, пока они не попали на наш первый концерт с Жанной Агузаровой. Мы собрали полный зал в Химках, практически не прибегая к помощи рекламы. А на следующий день я уже получил диплом, и, когда отправился на гастроли, уже по праву мог считать себя профессиональным музыкантом и стал, наконец-то, зарабатывать деньги. Вот тогда отношение сильно изменилось.

— Ваша группа не отличается скандальной репутацией в отличие от Жанны Агузаровой. С ней было тяжело работать? Как Вы с ней уживались?

— С ней было тяжело и в то же время интересно. Уживались мы отлично, особенно в первые пять лет… Это самый хороший период в истории любой группы. В самом начале мы были практически как одна семья. Все свободное время мы проводили вместе. Жанна — человек неординарный… Конечно, у нее никогда не было никакой логики в действиях, предсказать ее поведение было невозможно… Но писать песни мне с ней было очень интересно. Я отвечал за музыку, сочинял мелодии, а она, спустя всего два-три дня после этого, приносила к ней тексты. Наше совместное творчество стало «золотым наследием» группы.

— Кто все-таки был лидером?

— У нас не было на тот момент ярко выраженного лидера. Жанна пела, я занимался аранжировками. Руководителем был я, а она – солисткой.

— В 1986 году вы выступали в программе «Музыкальный ринг». Алла Пугачева завела тогда Агузарову за кулисы и настояла, чтобы та переоделась. Как Пугачевой удалось ее убедить?

— Это была истерика, это были слезы, это были нервы. Сцена была расколота. Для нас вся эта история стала громадным стрессом. Все эти переодевания начались прямо перед выступлением. Алла Борисовна принесла свой жуткий пластмассовый кулон в форме сердца и кошмарную юбку и заявила, что либо Жанна будет выступать так, либо никак. А для нас эта съемка была очень важна, потому что нас тогда не было ни на телевидении, ни на радио. Жанна понимала совершенно четко, что если она не наденет это платье и это сердце… Я думаю, что это был один из немногих компромиссов в ее жизни, и он был сделан ради большого дела. После этого к нам стали совершенно по-другому относиться: мы получили доступ на телевидение и на радио.

Но с другой стороны, этот концерт стал первым шагом к расколу группы. Тогда Алла Борисовна, как человек очень умный и опытный, представила нас как «группу, которая прошла все трудности и перипетии до этого “Музыкального ринга”». «Я представляю Жанну Агузарову и группу “Браво”!..» — меня и группу это очень сильно задело, и это стало первым шагом в сторону нашего расставания с Жанной.

— Однажды группу пригласили выступить в военном летном училище. Вас покатали на военных самолетах и даже «дали порулить». Вы не разочаровались, когда впервые попробовали?

— Я совсем не разочаровался. Еще раз убедился в том, что это сложная и опасная профессия, только для настоящих мужчин, которая абсолютно не поощряется государством в нашей стране. То, как живут люди, которые являются щитом нашей родины, шокирует. Люди получают совершенно нищенские зарплаты. Но что могли, мы сделали, даже посвятили им песню, которая называется «Стрижи».

— Если через пять лет группы «Браво» уже не будет, чем тогда займетесь?

— Я четко представляю себе ситуацию, когда группа просто не сможет дальше существовать, хотя должен отметить, что за последние несколько лет на наших концертах появилось колоссальное количество молодежи. 22 числа мы будем играть в клубе «Б-2», и я готов поспорить, что там будет полный зал молодых людей в возрасте от 15 до 20 лет. Хотя, конечно, рано или поздно настанет такой момент, когда мы начнем забывать тексты песен и не сможем правильно взять аккорды. Вот тогда я и займусь продюсерской деятельностью, начну записывать какие-нибудь группы. В любом случае надеюсь, что из музыки я не уйду. То есть заниматься ресторанным бизнесом, открывать бутики по продаже ювелирных изделий — это совсем не мое.

— Может быть, откроете магазин музыкальных инструментов?

— Музыкальный магазин… Да, тоже интересная идея… Если я смогу найти свою нишу, то это будет просто здорово. Но пока, я думаю, группа далека от распада, и мы сможем играть еще порядочный период времени. Перед глазами у нас вдохновляющий пример группы «Rolling Stones». Они как раз недавно приезжали, все музыканты моей группы ходили на их концерт. «Роллинги» доказали, что певец в возрасте — это не обязательно человек с пивным брюшком, с сединой, опухшим лицом, еле ковыляющий по сцене. А Мик Джаггер — четкий пример того, как может выглядеть мужик. Ему больше 60 лет, и он впечатляет. Или «Aerosmith»… Их музыканты смогли остаться в своем уме и давать отличные концерты.

— А Игги Поп?

— Мой бас-гитарист как раз вчера ходил на его концерт. Он тоже поражает и вдохновляет. А вот в нашей стране все выглядит немножко по-другому. Музыкант должен стать либо гуру, либо записывать по три альбома в год и снисходительно разговаривать с каждым встречным. Вот этого я как раз очень хочу избежать и надеюсь, что так и получится. Надеюсь, что мы останемся группой, у которой есть чувство юмора и которая постоянно смотрит на себя со стороны.

— Сейчас наступают еврейские праздники…

— Да, сегодня как раз еврейский Новый год. И я поздравляю ваших читателей. Что можно пожелать на Новый год? Счастья, здоровья, сладкого Нового года!

— Будете отмечать?

— Специально отмечать я не собираюсь, но моя жена знает все эти премудрости. Она приготовила фаршированную рыбу, поэтому вечером отметим. Не могу сказать, что я в этом хорошо разбираюсь. А вот моя мама все это знает очень хорошо.

— Она Вас не учила еврейским традициям?

— Нет. Но я понимаю, когда говорят на идише, поскольку на этом языке в семье разговаривали, когда я был маленьким. Я знаю, когда какие праздники, и моя дочь тоже.

— Не хотите приобщить ее к еврейским традициям?

Я, может быть, отправлю ее в Израиль, чтобы она поехала и посмотрела с группой святые места. Специально учить ее я не буду, но, если она сама захочет, время еще есть.