На первый взгляд, история произошла простая. В российской столице в Центре Сахарова была организована выставка художественных работ, отвергнутых в других галереях. Организаторам выставки «Запретное искусство» Андрею Ерофееву и Юрию Самодурову по инициативе русского национально-консервативного православного движения «Народный собор» было предъявлено обвинение по статье 282 пункт 1 УК РФ («Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства»). Прокуратура требовала трех лет тюрьмы для организаторов выставки, но суд в своем приговоре ограничился штрафами.

 

Организаторы выставки отстаивали право художника на эпатаж, на оскорбление чужих чувств. Тем не менее, уважение к чужой личности и ее взглядам как раз является одной из основ либерализма

Решение суда — как это обычно случается с компромиссами — не удовлетворило общественность с обеих сторон. Одним не понравилось признание подсудимых виновными, другим — недостаточная суровость наказания. «Как можно ограничивать свободу?!», «Почему по той же статье националисты были посажены в тюрьму?!» — такими вопросами была полна блогосфера после оглашения приговора.

 

Ожесточенная полемика вокруг процесса по делу о «Запретном искусстве» удивительна тем, насколько аргументы каждой из сторон бьют по своим. То, что борцы против западного влияния и певцы «сильной руки» существуют в России и могут высказываться лишь благодаря либерализации российского общества, не ново. Любая тоска по диктатуре является самоубийственной, и обычно ее сторонники недолго радуются своей победе. Однако удивляет то, насколько борцы за свободу творчества не замечают уязвимости своих доводов.

 

Организаторы выставки отстаивали право художника на эпатаж, на оскорбление чужих чувств. Тем не менее, уважение к чужой личности и ее взглядам как раз является одной из основ либерализма. Такие радикальные демократы, как Валерия Новодворская, открыто заявляют, что «Гражданские права существуют для людей просвещённых, сытых, благовоспитанных и уравновешенных», то есть для «своих», а фашисты и клерикалы их недостойны.

 

Позиция Новодворской с большим трудом может сойти за либерально-демократическую, но проблема заключается в том, что она не одинока — патернализм по отношению к общественным силам, протестующим против выставки и ее устроителей, звучит в ответной реакции многих либералов. Так, другой ветеран защиты гражданских прав, журналист Александр Подрабинек, видит в решении суда ограничение свободы творчества. Он готов защищать эту свободу и в отношении тех, чьи политические позиции, да и творческий уровень, сам ценит невысоко. «Если же Петросяна будут судить за его инфантильный юмор, я предложу ему себя в качестве общественного защитника», — заявляет Подрабинек.

 

В современном мире границы творческой свободы расширяются и разрушают всяческие табу прошлых лет, но это движение всегда соотносится с готовностью общества к переменам

И все же, почему неограниченное ничем право на  самовыражение вдруг становится прерогативой людей  творческих профессий? Если нельзя протестовать против обидного для кого-то самовыражения художественно одаренной личности, то почему тот же Подрабинек протестовал против «украшения» Москвы портретами Сталина? Почему оскорбление чувств жертв сталинских репрессий более обидно, чем оскорбление чувств верующих?

 

«Позиция гособвинения и суда в этом процессе абсолютно дремучая, средневековая и клерикально-фундаменталистская», — возмущается интернет- журналист Антон Носик. Фраза, прямо скажем, больше подходит для учебника по научному атеизму или агитке тридцатых годов, чем нашему либеральному современнику. Огульное отождествление Средних веков и мракобесия в последнее время перестало быть непременным условием принадлежности к передовым кругам. Такие лидеры постмодернизма, как Умберто Эко, например, показали глубину и ценность того периода. К слову, именно в Средние века европейская цивилизация совершила тот рывок в развитии, последствия которого мусульманский мир, усвоивший уроки античности, до сих пор не может переварить. А вот лозунг борьбы с мракобесием, попытки перевоспитать окружающих и навязать им свои прогрессивные взгляды — как раз напоминает прошлое, проекты 20-го века, которые по своей жестокости и безрассудству оставили Средние века далеко позади.

 

Верно, что в современном мире границы творческой свободы расширяются и разрушают всяческие табу прошлых лет, но это движение всегда соотносится с готовностью общества к переменам. Так, например, в Израиле таким табу было исполнение музыки Вагнера. Из уважения к чувствам тех, для кого музыка Вагнера была связана с воспоминаниями о лагерях смерти, произведения этого композитора в Израиле не исполнялись. В 1981 году негласный запрет был нарушен дирижером Тель-Авивского симфонического оркестра Зубином Мета, но из-за широкого общественного резонанса концерт заменили открытой репетицией. Лишь в 2001 году Кнессет выпустил брошюру со всесторонним обсуждением проблемы. В ней был сформулирован общий подход: ограничение творческой свободы возможно лишь при угрозе нарушения общественного спокойствия, в остальных случаях поиск приемлемого для разных общественных групп решения должен происходить без участия структур исполнительной власти.

 

Известно решение нью-йоркского суда от 1999 года, вернувшего Бруклинскому музею искусств муниципальную поддержку, которая ранее была отменена из-за музейной экспозиции, оскорбившей религиозные чувства мэра города Рудольфо Джулиани.

 

Так может быть, правы те, кто увидел в решении суда, да и в самом факте возбуждения уголовного дела, лишь атавизм и отсталость? На мой взгляд, суд неплохо справился с функцией судебной власти, какой она должна быть в либеральном обществе. Речь здесь идет не о процедуральной стороне или формулировке судебного решения — к ним было немало претензий. Успехом мне представляется достигнутый в решении суда компромисс. С одной стороны, те люди, которых оскорбили провокационными работами, получили моральную компенсацию. С другой — суд признал, что нет в этой выставке угрозы для чьей-либо безопасности.

 

Как нет у нас желания внешне уподобляться другому человеку, так же нет смысла стремиться к единомыслию. Это ничуть не уменьшает прочность чьих-то взглядов, но дает силы ценить и уважать взгляды несогласных с их точкой зрения

В израильских выставочных залах нередко можно увидеть художественные произведения, оскорбительные для еврейской религии, но они не настолько задевают публику, чтобы кто-нибудь начал бороться с организаторами выставок. Откуда в людях берется чувствительность и уязвимость, толкающая их на активные шаги протеста? Агрессия часто является выражением чувства страха. Как писал в своем блоге христианский писатель Виталий Каплан: «Для христиан сейчас не самое лучшее время, чтобы смиряться и непротивляться перед явным кощунством и глумлением». Но ведь и организаторы выставки во многом руководствовались страхом, заявляя, «у нас нет цензуры, но она может появиться…». При таком противостоянии взаимных опасений трудно придти к согласию.

 

Тем не менее, трудности не означают, что не надо пытаться. Очевидцы в блогах даже писали, что у здания суда начался диалог между двумя сторонами.

 

Люди отличаются друг от друга. «Как их лица различны, так и их взгляды различны», сказано в Талмуде. Один из комментаторов развивает эту мысль: как нет у нас желания внешне уподобляться другому человеку, так же нет смысла стремиться к единомыслию. Это ничуть не уменьшает прочность чьих-то взглядов, но дает силы ценить и уважать взгляды несогласных с их точкой зрения. Ведь у оппонентов можно чему-то научиться. Мне понравились слова Марата Гельмана: «Приговор является началом нового процесса, когда мы должны объясниться с обществом. Он привлек внимание к проблеме существования художника, его миссии в судьбе общества. Сейчас можно вполне откровенно говорить о тех явлениях, которые породили эти работы. Вступать в дискуссию с тем же Ерофеевым было невозможно, пока над ним все это висело. Это означало бы просто предательство. Когда прокурор потребовал три года лагерей, единственная реакция, которая могла быть, — встать рядом и защищать. Сейчас же можно спорить, изъясняться, дискутировать».