Кто-то закричал, что это обязательно надо сфотографировать, отыскался и фотоаппарат, страничку запечатлели крупным планом, распечатали, вставили в рамку и подарили бабушке. Она смеялась, но, в общем-то, сколько я себя помню, в моей семье были именно такие настроения, очень схожие с мировоззрением ее старенького шефа: еврейством надо гордиться среди своих, а в любых других ситуациях — мимикрировать и скрывать изо всех сил...

 

Через сорок с лишним лет после описываемых событий я, тринадцатилетняя девочка, радостно рассказывала бабушке на весь автобус, как мы с девочками из «Сохнута» ходили в синагогу. Бабушка вздрагивала, натянуто улыбалась, смотрела на меня железным взглядом и звонким, хорошо поставленным голосом выпевала: «Знаешь, у нас за домом уже почти достроили церковь, мы обязательно должны туда сходить вместе, когда звонят колокола — это такое счастье, такая благодать!»

 

Стоит отметить, что никакой церкви за бабушкиным домом сроду не было.

 

Много столетий подряд мы объединялись потому, что среди своих было легче, было безопаснее. Потому, что окружающий мир был жесток и ты никогда не знал, что сделает твой сосед во время погрома.

И вот еще (обещаю, что это последняя история на сегодня): я уже училась на журфаке МГУ, училась и так, и сяк — по-разному. Приходила с тройкой после экзамена. Дедушка негодовал: «Тройка! Как же так? А как зовут вашего учителя? Наверняка антисемит же, да?» Я, скромно потупившись, честно вздыхала, что нет, антисемитизмом тут не пахнет, тут пахнет, скорее, хроническим отсутствием меня на лекциях по данному предмету. «А ты не защищай его, — буйствовал дедушка, — не защищай! Ведь все прогуливали, да? А тройки разве всем поставили? Вот то-то же!»

 

Я знаю про антисемитизм только по чужим рассказам. Сама я никогда в жизни с ним не сталкивалась. Но, с другой стороны, я и не воспринимаю как оскорбление слово «еврейка», обращенное ко мне. И еще вспоминается детское, украинское, от тетушек-продавщиц с рынка, оттуда, где были настоящие красные сладкие петушки на палочках и ряженка в стеклянных стаканах с толстой поджаристой коркой: «Какая же красивая жидивочка!» Моим дедушке с бабушкой, которые переходили на шепот, когда произносили слово «еврей», моей маме, круглой отличнице и паиньке, которая в первом классе за выкрикнутое в ее сторону «жидовка!» намотала косички крикуньи на кулаки и била ту головой о парту, пока не выбила извинений... Всем этим людям удалось вырастить-таки жидивочку, жидовочку, еврейку, аидише принцессу, которая больше не вздрагивает, не шепчет, не рвется в бой, не стоит в защитной стойке. Все прошло, отпустило. Историческая память, ужас и боль, кажется, ушли навсегда.

 

По моим ощущениям, в России сейчас нет антисемитизма. В это трудно и неприятно верить, но кажется, что это так. Люди на улицах так заняты ненавистью к чеченцам, таджикам и прочим «черным», что на евреев у них банально не остается ни сил, ни времени. Вы будете смеяться, но я знаю немало вполне интеллигентных евреев, которых абсолютно не устраивает эта ситуация. Не в том смысле, что национализма вокруг — выше крыши, просто он направлен не на них. А в том смысле, что они старательно, изо всех сил выискивают именно антисемитизм, именно особенное отношение к евреям. В этом, на мой взгляд, и кроется отгадка: если к нам будут относиться так же, как и ко всем... то мы, что? Будем, как все?! Как можно допустить и пережить подобное? Много столетий подряд мы объединялись потому, что среди своих было легче, было безопаснее. Потому, что окружающий мир был жесток и ты никогда не знал, что сделает твой сосед во время погрома: тоже схватит вилы или, рискуя жизнью, укроет твою семью в собственном подвале. Поэтому евреи селились вместе, объединялись, кучковались, стояли друг за друга. Это было необходимо для выживания и заодно помогало сохранить идентичность.

Еврейское самосознание моего друга (того самого, который сейчас проходит гиюр) впервые проснулось в пятнадцать лет. Он возвращался с дачи, стоял на станции и ждал подмосковную электричку. В этот момент его и побили. Налетела толпа деревенских подростков, порезали осколками бутылки, повалили на землю и били ногами по животу и голове. И кричали про евреев, да. Потому что бьют обычно не по паспорту (в паспорте у него случилась русская бабушка с самой важной из сторон), а по лицу. И трудно не осознать себя полно, чувственно и от всей души евреем, когда тебе только что за это сломали челюсть и пару ребер. Да, тем подросткам, наверняка, просто хотелось подраться, а повод был выбран абсолютно случайно, он мог быть любым. Ночью в пригороде побить могли и за «москвича», и за длинные волосы, и даже за неверный ответ на «не найдется прикурить?», а, как известно, на этот вопрос нет верного ответа.

 

Но случилось то, что случилось. И эта драка раскрутила сложнейший маховик, заставивший проснуться и объединиться все семьдесят пять процентов еврейских предков мого друга, которые до минуты реальной опасности совершенно никак себя не проявляли. В итоге в мире стало на одного еврея больше.

 

Я не мальчик, я никогда не ездила на ночных электричках. Наверное, и поэтому тоже я никогда не сталкивалась с антисемитизмом. Меня не притесняли, не угнетали и даже дедушкино вечное «еврею надо знать экзамен на шестерку, чтобы получить четверку» мне не пригодилось. Даже если я ничего не знала, я все равно могла уболтать преподавателя. И уж точно ничего не знает об антисемитизме мой сын, который доверчиво рассказывает в саду, что на Пурим он будет мышкой. У меня даже нет никаких разумных аргументов для того, чтобы рассказать ему, почему он должен жениться исключительно на еврейской девочке. Этот паттерн очень глубоко вбит в мое сознание... но, увы. Если ты не слишком религиозна, то ты не сможешь никак обосновать эту мечту еврейской мамочки. Раз нет опасности и нет внешнего врага, значит, уже нет никаких причин для того, чтобы держаться своих и игнорировать нееврейские глаза, локоны, улыбки и коленки.

 

Только вот знаете, что... Две недели назад у моей одноклассницы родился сын, ей с мужем очень нравилось имя Ян, но они решили, что вместе с польской фамилией отца это будет звучать как-то слишком по-еврейски. И «не стоит усложнять жизнь ребенку с самого начала». Я узнала об этом только вчера и с тех пор усиленно думаю. Видимо, есть что-то, чего я не успела прочувствовать и ощутить. Что-то, что я упускаю, не улавливаю. Если у меня будет еще сын, я назову его Ароном. И старший брат научит его драться — на всякий случай.

 

Автор о себе: Мне тридцать лет, у меня есть сын и, надеюсь, когда-нибудь будет дочка с кудряшками. Я родилась и выросла в Москве, закончила журфак МГУ и с одиннадцати лет только и делала, что писала. Первых моих гонораров в районной газете хватало ровно на полтора «Сникерса» и поэтому я планировала ездить в горячие точки и спасать мир. Когда я училась на втором курсе, в России начали открываться первые глянцевые журналы, в один из них я случайно написала статью, получила баснословные 200 долларов (в августе 1998-го!) и сразу пропала. Последние четыре года я работала редактором Cosmo.   Мнение редакции и автора могут не совпадать