В Бостоне прогремели взрывы. Мир ужаснулся, рассмотрел фотографии раненых, поискал виновных и переключился на другие новости. А еврейские умы продолжают тревожить отголоски очередного циничного преступления. 

Есть одна черта, которая объединяет все теракты, происходящие в мире: реакция еврейского сообщества, которую сегодня можно наблюдать в соцсетях и онлайн-СМИ. Спустя три дня после взрывов в Бостоне в ленте Фейсбука ничто уже не напоминает о случившемся, кроме... евреев. В других сообществах эмоции стихли уже к вечеру следующего дня. Но различные еврейские СМИ, группы, объединяющие евреев США, России, Украины и прочих стран рассеяния, всевозможные еврейские организации и просто обычные пользователи продолжают писать о случившемся. Постят фотографии, выражают соболезнования, по крупицам собирают информацию о том, что же произошло во время спортивного праздника в далеком американском городе.

Есть одна черта, которая объединяет все теракты, происходящие в мире: реакция еврейского сообщества, которую сегодня можно наблюдать в соцсетях и онлайн-СМИ. Спустя три дня после взрывов в Бостоне в ленте Фейсбука ничто уже не напоминает о случившемся, кроме... евреев.

Я вовсе не хочу сказать, что евреи отзывчивы, а остальные безразличны. Или что после теракта весь мир должен погрузиться в траур и уныние. Это как раз то, чего хотят добиться террористы: поселить в сердцах страх, лишить людей уверенности в собственной безопасности. Но дело тут не в том, почему так быстро перестают болеть случившимся все, кроме евреев. Мне интересно, почему мы не перестаем.

Думаю, каждый из нас не раз слышал в своей жизни фразу: «Вам, евреям, до всего есть дело». И далеко не всегда говоривший это хотел нас обидеть. А даже если и хотел, то по сути ведь был прав. Нам и правда дело есть до всего: где-то взорвалось — мы вздрогнули, где-то предотвратили — мы выдохнули с облегчением. Отчего взрывная волна любого потрясения в мире попадает нам в самое сердце? Вроде бы ответ очевиден: евреи (а речь ведь не только об израильтянах, аналогичную реакцию демонстрируют и представители диаспоры) слишком хорошо знают, что такое терроризм, насилие, смерть и страдание. Все это для нас не картинка в телевизоре, а реальность, существующая здесь и сейчас. Мы не просто узнаем в каждом раненом в Бостоне таких же пострадавших, как мы, — мы страдаем вместе с ним. И вместе с американскими медиками накладываем жгуты, вместе с американскими пожарными тушим горящие обломки. Мы включаемся в эту историю автоматически и подсознательно, потому что у нас есть привычка к этому страху и к этой боли. И вот, спустя три дня после взрыва в Бостоне, мы все еще думаем, например, о погибшем там восьмилетнем мальчике, ужасаясь его страшной и ранней смерти.

Разница в том, что они оставили свои миллионы погибших позади, отдав дань их памяти и продолжая жить уже новой, другой реальностью. И только наши мертвые всегда с нами — слишком их было много для такого маленького народа.

Конечно, реакция эта — результат горького опыта, изменившего сознание целого народа, научившего страдать и, соответственно, сострадать. Но ведь нет на свете народа, который бы не страдал. Все прошли через войны, голод, чуму и междоусобицы. Разница в том, что они оставили свои миллионы погибших позади, отдав дань их памяти и продолжая жить уже новой, другой реальностью. И только наши мертвые всегда с нами — слишком их было много для такого маленького народа. Цифра, обнародованная в День Независимости Израиля, поражает: сегодня в Израиле живет шесть миллионов евреев (если точнее, шесть миллионов и сорок две тысячи) — ровно столько, сколько погибло во время Холокоста. И все эти шесть миллионов (а с ними еще столько же тех, кто живет не в Израиле) помнят о своих погибших и... боятся за своих живых. Потому что взорваться может в любую минуту — если не в Сдероте, так в Эйлате. И это не где-то там, это как будто дома у каждого, рядом, ведь даже если мы не живем в Израиле, там остаются наши родные, друзья и... часть души, конечно. Так страх поселился в наших сердцах. С ним поселилось сострадание к тем, кто не так боится, но тоже страдает. Но только ли в этом дело?

Только страдание и дискомфорт порождают движение. Отсюда наша пассионарность, политическая активность и экономическая состоятельность. А если одним словом, то все эти невеселые привычки сделали нас неравнодушными. И это неравнодушие заставляет нас плакать вместе с Бостоном и, несмотря ни на что, быть полезными.

У каждого из нас есть знакомые, которые всегда активно включаются в наши проблемы, переживают, сочувствуют, стремятся помочь. Кажется, вы сами уже подзабыли, в чем заключалась неприятность, а они все спрашивают, заглядывают в глаза, искренне хотят развеять ваши страхи. Любой психолог вам скажет: это не просто хорошие люди (хотя зачастую они и в самом деле люди неплохие), это неуверенные в себе создания, которые убеждены, что любить просто так их никто не будет. По этому принципу — не могу быть любимым, буду полезным — они и рвутся вас спасать, пусть даже вас и без того окружают десятки спасателей в виде родных, близких и таких же неуверенных в себе сочувствующих. Так и мы убеждены в том, что нас не любят. И никогда не полюбят просто так. И это не только и не столько наш еврейский комплекс неполноценности, это, к несчастью, все тот же опыт, подтверждаемый статистикой роста антисемитских настроений в мире. Поэтому мы стремимся заявить о своей полезности. Реальной помощью (израильские спасатели, медики, группы быстрого реагирования обучают своих зарубежных коллег, часто выезжают на место трагических событий) или просто сочувствием. Все это, конечно, не только признаки душевной щедрости — это привычки коллективного национального подсознания, у которых есть немало минусов. Но о них я напишу как-нибудь в другой раз. Сейчас время сказать об одном большом плюсе.

Пресловутое предположение о том, что «евреям до всего есть дело», породило, среди прочего, теории сионистских заговоров и прочие мифы о еврейском всемогуществе. Мифы мифами, но отрицать влияние евреев на мировую политику, экономику и прочую геофизику было бы глупо. В конце концов, в истории почти каждой европейской страны и вправду найдутся десятки, а то и сотни евреев, изрядно на эту самую историю повлиявших. И это, несомненно, положительное следствие той самой горькой привычки к страданию и нелюбви. Потому что только страдание и дискомфорт порождают движение. Отсюда наша пассионарность, политическая активность и экономическая состоятельность. А если одним словом, то все эти невеселые привычки сделали нас неравнодушными. И это неравнодушие заставляет нас плакать вместе с Бостоном и, несмотря ни на что, быть полезными. Пусть даже мы точно знаем, что на это нам никогда не ответят любовью.

Автор о себе:   Мои бабушка и дедушка дома говорили на идиш, а я обижалась: «Говорите по-русски, я не понимаю!» До сих пор жалею, что идиш так и не выучила. Зато много лет спустя написала книгу «Евреи в России. Самые богатые и влиятельные», выпущенную издательством «Эксмо». В журналистике много лет — сначала было радио, затем — печатные и онлайн-издания всех видов и форматов. Но все началось именно с еврейской темы: в университетские годы изучала образ «чужого» — еврея — в английской литературе. Поэтому о том, как мы воспринимаем себя и как они воспринимают нас, знаю почти все. И не только на собственной шкуре.       Мнение редакции и автора могут не совпадать