Непростая штука этот праздник Песах. Есть праздники — будь то еврейские или нет — главная идея которых ясна и понятна. Ну, скажем, День независимости или 9-е мая. С другими дело уже обстоит посложнее, но Песах, без сомнения, самый запутанный случай. 

Приближаясь к концу праздничной недели, стоит оглянуться и спросить: что же мы все-таки празднуем? Нет, конечно, даже ученик младшей группы детского сада уверенно расскажет вам, что праздник Песах установлен в честь исхода евреев из Египта, произошедшего три с половиной тысячи лет тому назад. Несколько ключевых символов праздника — маца и горькие травы, например — действительно напоминают об этом историческом событии. Однако если бы единственной нашей задачей было рассказать детям и взрослым сюжет про Моше и фараона, можно было бы найти более логичный педагогический прием, чем многочасовое чтение историй про мудрецов, живших два тысячелетия спустя после тех событий, а также разбор их текстологических изысканий, перемежаемый ритуально обусловленными кушаньями. Да и зачем тогда нужны последующие семь (а в диаспоре восемь) дней этой странной диеты? Для лучшего усвоения пройденного материала?

У нас запросто можно впервые в жизни прийти на седер в 80-летнем возрасте, а можно и вообще ни разу в жизни не праздновать Песах, но все же остаться евреем.

Уже мудрецы в Пасхальной Агаде спорят о природе праздника. Хотя рабби Акива и его единомышленники помещают в центр именно рассказ об исходе из Египта, через пару страниц мы встречаем (и хором читаем вслух) иную позицию, высказанную раббаном Гамлиэлем, занимавшим пост наси, то есть как бы некоронованного царя евреев. Он говорит нам: кто не вспомнил на седере трех вещей — пасхальной жертвы, мацы и горькой травы — можно сказать, на празднике-то и не был. Ну, про мацу забыть трудно, а вот все ли мы помним про пасхальную жертву? Понимаем ли, зачем она была нужна? Страдаем ли от ее отсутствия, как раббан Гамлиэль, для которого Песах без пасхального барашка — не Песах? Не уверен. Об этом напоминают бурные споры, разгорающиеся каждый год, когда группа активистов устраивает тренировочное заклание барашка по всем правилам жертвоприношения, только не там (не в Храме) и не тогда (не в сам праздник, а за пару дней до его наступления). Публицисты (причем далеко не только вегетарианцы, но и те, кто ест мясо дважды в день) обрушиваются на «дикий варварский обычай», который норовят восстановить «безумные фанатики». Отметим, впрочем, что на это ежегодное «тренировочное заклание» десять лет назад собиралось человек сорок, а сейчас — уже несколько тысяч.

Взгляд на обычаи самаритянской общины (не будем здесь обсуждать, являются ли они евреями или нет, и почему) нередко позволяет нам многое понять самим про самих себя. У них-то как раз пасхальная жертва была и осталась центром праздника. Так вот, самаритяне буквально понимают слова Торы о том, что душа человека, не принесшего пасхальной жертвы, «отсечется от народа своего»: один раз не явился на Песах — на следующий год уже точно можешь не приходить. Вычеркиваем навсегда.

Слава Б-гу, «мейнстримный» иудаизм не пошел по этому пути. У нас запросто можно впервые в жизни прийти на седер в 80-летнем возрасте, а можно и вообще ни разу в жизни не праздновать Песах, но все же остаться евреем. Однако, вспоминая о пасхальной жертве, мы сталкиваемся со второй темой праздника, которая во времена Храма была, видимо, главной: Песах — это и праздник принадлежности к народу, к общине, одна из основных традиций, скрепляющих народ воедино. Недаром широкие народные массы так эмоционально воспринимают именно пасхальные обычаи: десятки тысяч израильтян, которые сроду не соблюдали Шаббат и едят любую некошерную снедь, ни за что не положат кусок хлеба в рот во время Песаха. Помню, как меня потрясло когда-то зрелище людей, которые в вопиюще некошерном ресторане в Яффо требовали к обеду мацу.

В тексте молитвы праздник Песах называется «днем свободы нашей». Мудрец, философ и государственный деятель средневековой Испании дон Ицхак Абрабанель спрашивал: что же мы празднуем в Песах, разве мы свободны сейчас (дело было в XV веке), когда каждый, кому не лень, угнетает и притесняет евреев? Переведя его ответ на современный язык, можно сказать, что Исход из Египта породил саму идею, самый дух свободы, как общенациональной, так и личной, индивидуальной. Без него мир не знал бы, что тирания не вечна, что фараоны уходят, империи рушатся, а мы остаемся. И вот это открытие, дающее силы многим поколениям евреев и неевреев, мы и празднуем. Недаром мотив исхода из Египта так вдохновлял чернокожих рабов и их защитников-аболюционистов в Америке, в память о чем поется немало спиричуэлов и блюзов, в том числе великое Let my people go Луи Армстронга.

Если мы попытаемся загнать Песах обратно в рамки храмового ритуала двухтысячелетней давности, то что же будет с накопившимся за века духовным, мистическим наполнением каждого слова Агады и каждого пасхального обычая?

Существуют издания Пасхальной Агады, в которых на полях, а то и прямо в тексте обсуждается положение угнетенных народов и других групп людей. Но здесь, естественно, возникает противоречие: если мы будем говорить в Песах, скажем, о свободе курдов и тибетцев (или кто там страдает в каждом конкретном поколении) — не забудется ли чисто еврейский характер праздника, объединяющий народ и воплощенный в пасхальной жертве? Но если мы будем говорить только о евреях, что же будет с универсальным духом свободы, который Песах распространяет на весь мир, как свежий воздух, ворвавшийся в открытое окно?

Аналогично, если мы, не дай Б-г, забудем о Иерусалимском Храме, о принесенном в жертву пасхальном барашке, жарившемся целиком в земляной печи, и о евреях, полночи певших «Галлель» на крышах Иерусалима, то праздник наш станет бледным и абстрактным, как какой-нибудь «День чего-то там», установленный ООН, но не задевающий ни одной струны в живой человеческой душе. Однако если мы попытаемся загнать Песах обратно в рамки храмового ритуала двухтысячелетней давности, то что же будет с накопившимся за века духовным, мистическим наполнением каждого слова Агады и каждого пасхального обычая?

Конечно, каждая семья или компания друзей, вместе отмечающих Песах, находит свой собственный ответ на этот вопрос. Каждый находит свою пропорцию между универсальным, национальным и личным, между воспоминанием о прошлом и ожиданием будущего, ритуалом и мистикой, традицией и творчеством. Последние дни Песаха, который весь есть чаяние будущего окончательного Избавления, дает нам еще одну возможность составить заново коктейль из столь разных мотивов этого удивительного многогранного праздника.

Автор о себе: Мне 47 лет, и у нас с женой Аней на двоих семеро детей. Я родился и вырос в Москве, но вот уже более 15 лет жизнь моя связана с Иерусалимом, в котором я работаю врачом, и нашим домом — поселением Нокдим в Гуш-Эционе. Последние годы все время и силы, которые остаются от работы и семейных радостей, направляю в наше товарищество «Место Встречи», которым руководит Аня. Товарищество это старается совместить несовместимое и встретить евреев всех сортов и разновидностей, а также «примкнувших к ним товарищей» — на «Месте встречи», которое есть Израиль, Иерусалим, Храм (это как zoom на гугл-карте или как матрешка — какой образ вам больше нравится).  Мнения редакции и автора могут не совпадать.