Дни эти и предшествующие еврейскому Новому году, Рош а-Шана, и тем более дни, за ним следующие, евреи стремятся посвятить покаянию, тшуве. Но что это такое – «тшува»? Не случайно не удается найти адекватного перевода этого слова ни на русский, ни на европейские языки. Ни буквальный перевод – «возвращение», ни тем более принятый перевод – «раскаяние» не передают значения слова, в котором, как кажется, заключена вся сложная и неоднозначная суть иудаизма.

Конечно же, есть в тшуве и «раскаяние» (лучше бы перевести как «деятельное раскаяние»), и это душевное движение вполне понятно и в рамках других традиций и культур. Человек осознает, что делал что-то дурное, решает больше так не поступать, просит прощения у обиженного и у мироздания и, наконец, исправляет по возможности последствия своих поступков. В классических средневековых трудах, например у Рамбама и у рабейну Ионы из Героны, этот процесс описан во всех подробностях.

Однако же и древние мудрецы, и тем более еврейские мыслители последних столетий осознавали, что исправление конкретных поступков, хотя и важно, и необходимо, но никак не исчерпывает того драматического процесса, который называется тшувой. Украл у соседа – верни, извинись и больше так не делай, это-то понятно. Но вроде бы идет речь о чем-то большем: образе жизни, ее направлении, целях, смысле. Мидраш говорит, что тшува предшествовала Сотворению мира. О каком возвращении идет речь – к кому или чему? К Б-гу, к народу, к истине, к самому себе, наконец?

Трудно поверить, что мудрецы имели в виду распространенное в народе понимание покаяния, за которое часто принимают переход из одной социальной группы в другую, когда человек начинает причислять себя к «религиозному сектору» или какой-то из его подгрупп, сопровождая это соблюдением некоторого набора заповедей. Или, того хуже, демонстративным осуждением той социальной группы – «светской», которую он решил покинуть.

Несколько неожиданное, хотя и напрашивающееся с точки зрения иврита, понимание слова тшува предложил рав Иегуда Алькалай. Это был мудрец и каббалист, живший в середине XIX века в городке Землин (сейчас это часть Белграда, столицы Сербии). В талмудическом трактате «Сангедрин» сказано о грядущем Избавлении, что «прошли уже все сроки, и всё зависит только от тшувы и добрых дел». Так вот, рав Алькалай понимал тшуву в этом предложении как возвращение в самом буквальном смысле – надо паковать чемоданы и возвращаться в Эрец-Исраэль. Именно от физического возвращения народа на Святую Землю зависит Избавление. Ну, еще и от добрых дел...

Сам рав Алькалай большую часть своей долгой жизни посвятил именно этому: убеждал евреев, что пришло время перебираться в Израиль; убеждал власти, особенно турецкие, контролировавшие тогда Святую Землю, что всем от этого будет только лучше – и евреям, и властям; организовывал ведение сельского хозяйства в Эрец-Исраэль, чтобы ее жители получили возможность для пропитания. Умер рав Алькалай в Иерусалиме, успев перед этим основательно разругаться с тамошними раввинами, которым не нравилось, как он нарушает спокойное течение местной жизни. Он с горечью писал, что, увы, народ еврейский разделился на две части: одни не хотят ничего нового, даже обещанных пророком Небес и Земли; другие же всячески ищут новизны, но не понимают, ради чего она приходит в мир. При этом возвращаться в нищую, необжитую и незнакомую страну предков не рвались в его время ни те, ни другие.

Но и это понимание тшувы как физического возвращения, хоть и крайне убедительно и привлекательно, все же не может быть единственным. Хотя бы потому, что этого не может сделать тот, кто уже живет в Израиле. Ответ на вопрос, куда же в таком случае им возвращаться, можно найти у рава Авраама-Ицхака Кука. Его объяснение связано с уже упомянутым мнением мудрецов, что тшува старше, чем Сотворенный мир. Рав Кук видит в тшуве то стремление к постоянному улучшению, которое было заложено в первого человека еще до того, как ему было что исправлять. Ну, это на мистическом уровне. А на практическом рав Кук пишет в книге «Свет тшувы» следующее: «Все улучшения цивилизации, служащие исправлению мира, общественные и экономические установления, всё более совершенствующиеся по мере преодоления и исправления грехов, начиная от тяжких преступлений и кончая тонкими нюансами, – все эти движения едины и не могут быть отделены одно от другого».

Вы слышите? Главный раввин Израиля объявил истинной тшувой – общественный и культурный прогресс! И ничего, небеса не упали на землю. Получается, что тот, кто, к примеру, обустраивает доступ инвалидам в общественные здания, искореняет насилие против женщин и детей, защищает животных от жестокого обращения или борется с голодом и эпидемиями в Африке, – совершает тшуву! Рав Кук вовсе не был бы против того, чтобы этот человек еще и, скажем, надел кипу и отрастил бороду, но его тшува будет определяться вовсе не этим.

Упомянутые подходы, конечно же, всё еще не исчерпывают понимания, которое вкладывает еврейская мысль в понятие тшувы. Так, хасидская школа Ижбицы видит в ней, в первую очередь, поиск своего индивидуального пути, а другой хасидский учитель, Сфат Эмет, прежде всего – осознание своей принадлежности к целому, к еврейскому народу. И еще, и еще…