Я помню, как во втором классе мучительно высчитывала, сколько лет мне будет, когда настанет двухтысячный год. Будущее. Готова поспорить, что вы тоже считали. О том, что после него когда-нибудь придет две тысячи шестнадцатый – даже подумать было невообразимо. Как и о том, насколько же изменится наша жизнь за эти ничтожные два десятка лет. Мир менялся всегда, но никогда еще он не менялся так стремительно.

Все, что говорили нам мамы и бабушки, становится неактуальным. Бабушка говорила, что мужчины любят дурочек, а расстояние между бедрами – это страшное несчастье и уродство, из-за которого ее, например, подруга отказывалась ходить на пляж. Сейчас я наматываю километры бегом и отказываюсь от еды, чтобы достичь тех самых бедер, которых стеснялась подруга моей бабушки. Ну, и еще я никогда не встречала приличного мужчину, которому бы нравились глупенькие.

Воспитание детей, построение карьеры, семейные отношения – вряд ли опыт предков может быть полезен современному человеку. Мир слишком изменился. Кроме мацы. Маца всегда была и будет. Наверное, до окончания времен.

В то время, когда моя мама варила наваристый холодец на жилистых свиных ножках и я искренне считала, что если смешать мелко натертый чеснок со сметаной, солью и перцем, обильно обмазать этим курицу и запечь в духовке, то получится, во-первых, самое вкусное на свете, а во-вторых, национальное еврейское блюдо… В то время, когда моя семья уже совсем ничего не знала о своем же еврействе и наших традициях – папа каждую весну приносил домой мацу. Я не знаю, где он ее брал. Сначала она была толстая, бесформенная, огромными неровными листами, бледная и будто размокшая. Я ее не любила, никто дома ее особенно не ел. Но она у нас зачем-то всегда была. Я не уверена, что мой папа смог бы объяснить, зачем он ее покупал. И дедушка тоже. Потом появилась восхитительная и удивительная заграничная маца в коробках – такая, какой мы ее знаем сейчас. Она была тоньше, поджаристей и хрустела – мы наконец-то стали ее есть, а не просто ритуально покупать.

Удивительно, что последняя традиция, которая остается в еврейских семьях – кроме, естественно, наказа выйти замуж за хорошего еврейского мальчика или жениться на хорошей еврейской девочке, – это покупка мацы. Идут годы, десятилетия, столетия, забываются традиции и еврейские имена (в моем детстве Соня, Лиза и Игорь, например, были самыми что ни на есть еврейскими именами), забывается почти все – но евреи зачем-то продолжают весной покупать мацу.

Большинство еврейских праздников очень абстрактны, у них практически нет никаких материальных составляющих. В иудаизме ведь почти нет каких-то специальных «предметов культа» – ну, разве что бокалы для кидуша, да ханукия. Как и нет простых и понятных ритуалов – всё очень сложно. Я понимаю, почему так привлекательны праздники других народов и религий – они в своем большинстве, во-первых, понятны даже трехлетке, во-вторых, красивы, и наконец, наполнены всевозможными ритуалами, обрядами и предметами.

У иудейских праздников замороченный философский подтекст, они более тяжелы в исполнении, нежели приятные ритуалы, почти нет никаких красивых финтифлюшек вокруг. В этом смысле Песаху повезло больше других еврейских праздников. Его смысл крайне прост: обретение свободы, освобождение от рабства. Есть конкретные и понятные действия, которые мы совершаем во время подготовки и самого праздника: убираем квартиру, едим мацу, пьем вино, радуемся свободе. Как в той истории, где поколения женщин отрезали у сладких рулетов оба края – потому что у прабабушки была крошечная духовка и целый рулет в нее не помещался. Бабушка и мама уже не знали, зачем это нужно, но продолжали честно резать сырое тесто: это обязательное условие, без этого ничего не получится! Как миллионы людей в мире продолжают беречь манту от воды: «если туда попадет хоть капля, то все пропало!» Хотя это имело смысл только в те времена, когда пробу на туберкулез делали, расцарапывая кожу. К современным манту запрет на воду не имеет никакого отношения, но кто из нас не берег розовую «пуговку» от воды?

Невозможно пройти через Йом-Кипур, не понимая его смысла. Но очень легко сделать уборку и купить мацу – только потому, что так делали все твои предки. Поэтому Песах остается – пусть даже в виде механических ритуалов там, где никогда даже не слышали ни о каком Йом-Кипуре – в нашей семье, например, даже слов таких не знали. И еще потому, что долгая жизнь в чужих странах, тысячелетия угнетений и отсутствие собственного места на земном шаре всегда заставляли мечтать о спасении. О свободе. О собственном исходе. О том, что «в следующем году – в Иерусалиме». Даже в тех местах и в те времена, когда полет в космос казался делом гораздо более правдоподобным, нежели поездка в Иерусалим.