Святость в иудаизме – это, прежде всего, выделенность из общего ряда, нечто прочное и абсолютное. А потому ни на что не похожее в материальном мире, где все относительно. И даже мало соотносящееся с духовными абстракциями, на эту святость опирающимися. Выделенность святости подчеркнута в ее символе – Храмовой горе и самом Храме. А про «центр» Храма – Святая святых и Ковчег завета – сказано в Талмуде, что они находятся вне реальности физических законов. Мудрецы нашли для Ковчега характеристику, которая стала понятнее именно в наше время: «неизмеряемость».

Святость плохо согласуется с современным мироустройством. Наша цивилизация пытается ввести в норму принцип всеобщего равенства и справедливости: права и свободы одного человека не должны быть принесены в жертву правам и свободам другого. Любая человеческая жизнь обладает абсолютной ценностью, и попытка даже теоретически усомниться в этом основополагающем принципе воспринимается, естественно, резко отрицательно. Разумеется, принципы политкорректности невозможно до конца реализовать на практике, но и их критика апеллирует в конце концов к тем же принципам справедливости, обращает внимание на неравноправие, возникающее в результате борьбы за предоставление меньшинствам равных прав. Понятие «святости» не вписывается в эту картину мира, так как любая апелляция будет воспринята как архаика, а зачастую и как попытка манипуляции.

Иногда от скорости происходящих вокруг изменений у нас кружится голова, а вчерашние новинки уже сегодня отправляем в мусор. Поэтому социологи видят в банальной растерянности перед скоростью процессов причины обращения части общества к прошлому ради поиска исторических и внутренних связей, скрепляющих его ткань. Но есть у этих поисков и более глубокие причины – симметричный мир всеобщего равноправия намеренно не замечает и пренебрегает различиями индивидуальностей и групп. Хотя признать различия как между людьми, так и между народами и воспринять значимость и уникальность каждого – не менее важно, чем обеспечить всеобщее равенство.

Культурный конфликт этих двух точек зрения со временем усиливается, и необходимость примирения становится с каждым годом лишь очевидней. Информационная революция и социальные сети создают новый вид демократии, сокращающей расстояние между правящей верхушкой и народом, но одновременно ставит политику на грань популизма. Всеобщее образование стало не только благословением, но и угрозой, нивелируя уникальные таланты наиболее одаренных учеников и принося их в жертву «среднему арифметическому». Да и в целом изменилась социальная роль детей, так как после повсеместного введения систем пенсионного накопления они перестали быть гарантией обеспеченной старости родителей, и сознательный отказ части общества от репродукции превратился в новый демографический фактор. При этом мы готовы «продать за чечевичную похлебку» такой венец достижения эпохи просвещения и гуманизма, как privacy – например, рассказать фэйсбуку о себе всё, лишь бы получить удобный сервис.

Все эти новшества требуют гармонизации, которая даст новый уровень комфортности нашего существования, но накопившиеся и бушующие противоречия, от которых не может избавиться современное общество, суть не что иное, как последствия разрушения Храма и сокрытия святости, которая, объединяя противоположные точки зрения, вносила гармонию в мир. Тут и заложен один из триггеров нового выхода веры на сцену мировой истории после, казалось бы, сокрушительного поражения, нанесенного ей сто лет назад наукой.

Святость, как и Творец, равноудалена и одинаково близка к каждому из нас. Так как каждый «сотворен по Образу и Подобию» – и метафора постоянного диалога с Создателем, даже если мы облекаем его в секулярные термины. Есть те, кто умнее, богаче, красивее, успешнее и сообразительнее каждого из нас. Одни – лучше готовят, другие – профессиональнее управляют, третьи – больше помнят, но в одной сфере каждый из нас является уникальным специалистом мирового уровня – в знакомстве с собственным внутренним опытом, переживаниями, мыслями и чувствами. Именно существование святости делает эту специальность такой важной, поскольку подразумевает предназначение и значимость существования каждого из нас в этом мире и дает смысл именно этой жизни. А индивидуальный внешний вид каждого человека в трактовке Маймонида – это свидетельство значения внутреннего мира, который он несет в себе.

Впрочем, потребность в святости порождает её фальсификацию. Иногда святостью размахивают, чтобы победить «пугало демократии», иногда под знаменем святости ведется кровопролитная война. Однако никакой вид агрессии не может иметь в своем основании святость – ведь тем самым она ставится с объектом агрессии на один уровень.

В эти дни, накануне 9 Ава – трагической годовщины разрушения Первого и Второго Иерусалимских Храмов, слово «святость» не выходило из лексикона политических комментаторов. Храмовая гора вновь оказалась эпицентром политических взрывов, волны от которых расходятся по всему миру. Спор о святости идет по знакомым за последние десятилетия маршрутам. Для мусульман святость – это лозунг для убийств и агрессии. Для евреев же святость Храма не должна вступать в противоречие со святостью человеческой жизни.

Теракт на Храмовой горе, в котором были убиты двое израильских полицейских, раздул ближневосточный пожар, последствия которого еще никому не ясны. Лидеры встали перед проблемами, способы решения которых пока не известны никому. Политика уступок, проводимая премьер-министром Биньямином Нетаньяху, сбила пламя поднимающейся интифады, но еще может послужить причиной ее нового подъема.

Арабские лидеры всего мира пытаются приватизировать результаты этой «победы над израильтянами». Тем временем председатель Палестинской автономии Махмуд Аббас и король Иордании Абдалла II теряют влияние на своих подданных, а в результате еще одного теракта, совершенного жителями Ум-эль-Фахма, хрупкий баланс во взаимоотношениях между израильскими арабами и еврейским государством утрачен и вряд ли восстановится в прежнем объеме. Однако в самой концентрации проблем есть надежда – динамика событий создает ситуацию, которая потребует от политиков принятия решений.

Действия участников этого конфликта выглядят во многом нелогичными и непоследовательными. Возможно, история нас вновь подводит к точке, когда святость, не подчиняющаяся никаким физическим или логическим законам, становится не объектом, а субъектом действия – их активным участником. Так было сто лет назад, когда начал реализовываться казавшийся нереальным план построения еврейского государства на Святой земле. Так пятьдесят лет назад во время Шестидневной войны, вопреки военным планам генералов и желанию политиков, ворота древнего Иерусалима открылись для евреев. Сейчас слово за Храмовой горой. Пусть наши молитвы и траур по разрушенному Храму дадут начало его восстановлению и гармонии мессианских времен.