Кипой к обидчику

Главной утратой 2017 года стал скоропостижный уход из этого мира Антона Носика. Каким он был в жизни, работе и быту, вспоминает его друг, журналист и редактор Иван Засурский.

Говорят, что красота в глазах смотрящего. Антон Носик мог не только узреть, но еще и рассказать. Он был, прежде всего, умным человеком. Это отражалось во всех его делах, манере общения и даже не столь типичном для журналиста отношении к тексту и правам на него. Зная, как безбрежен и глубок океан невежества, Антон Борисович умел хорошо говорить и писать, поэтому был обречён на то, чтобы постоянно объяснять. Со временем это стало его бесконечной, отчасти даже обременительной миссией, но с которой он успешно справлялся.

После того как Антон уже ушёл, мне позвонил руководитель проектной группы ВЦИОМ Дмитрий Лисицин и рассказал, что во время социологического проекта Антон в интервью «под запись» наговорил много очень интересных вещей про интернет. Расшифрованное и отредактированное интервью не успели согласовать, и Лисицин сомневался, этично ли его публиковать. Я ответил ему, что обычно говорят в таких случаях: у покойного есть жена и мать, надо спросить у них. И тут же заработал укол совести: колонку Антона ждали и в моем журнале, а я отнёсся формально – вот уж чего сам Антон Борисович себе никогда не позволял.

В итоге текст вышел в Forbes. И он мне показался невероятно ясным и полезным. Антон был бы ему очень рад, потому что относился к своим текстам как к преподаванию: стремился рассказать и объяснить и был заинтересован в том, чтобы люди его услышали – он хотел убрать все барьеры. Человек, одарённый интеллектом, получает в комплекте и одиночество, которое заставляет искать всё новые средства и способы донести свои мысли и взгляды. И когда Антон публиковался, он не брал гонораров – потому что на самом деле он был учителем.

Антон сам выбрал Россию – ведь он мог остаться в Израиле или поехать в Америку. Но вернулся в Москву – уговорили друзья. И тут он принял самое деятельное участие в бесконечной череде проектов, вылившихся в результате в создание лучших традиций и кадров русского интернета. Он запустил первую (вторую, третью, пятую-десятую) онлайн-газету и первый блог на русском языке – «Вечерний интернет». А когда появился «Живой журнал», он просто пошёл и сделал одну из самых популярных в нем страниц, которую все с удовольствием читали. И так же он поступал с каждой новой платформой.

В бесконечном исходе из русского Египта он последовательно населял всё новые и новые миры социальных медиа – Livejournal, Facebook, Instagram, Telegram и многие другие. Все эти сервисы, основанные на пользовательском контенте, он практически создавал наравне с их основателями, внося свой бесценный вклад в их развитие в России. Говорят, content is king, а Антон был, конечно, king of content – и это во многом определило успех этих платформ у пользователей.

Я слышал об Антоне Носике уже в 1996 году, а познакомился с ним в Фонде эффективной политики в 1997-м или 1998-м, когда он уже в качестве главного редактора занимался разработкой и запуском интернет-проектов. Он создал Lenta.ru, Gazeta.ru, Newsru.com и много что еще, был президентом «Рамблера» выиграл Кубок «Яндекса», но что гораздо важнее – Антон признан одним из отцов-основателей интернета в России, и этот статус он, безусловно, заслужил. А за пределами своей колоссальной роли это был просто очень добрый человек, который жил ради других и любил помогать другим. Проживи он чуть дольше, кто знает, возможно, он получил бы признание как учитель своего народа. Но он не делал различия между евреями и не-евреями, он на какое-то время стал символом интеграции. Поэтому и влияние его было куда более интернациональным.

У меня было несколько случаев, когда влияние Антона Борисовича на мою жизнь было ключевым фактором, определившим её дальнейшее развитие. Это важные именно в житейском плане истории, за которые я ему бесконечно благодарен. Так, Антон помог мне решиться завести детей и изменить свой образ жизни – хотя и далось это большой ценой. Однажды мы вместе снимали дачу в Переделкино, которая ему не очень-то была нужна, а мне было в тот момент трудно, и я был очень признателен за помощь.

Нельзя сказать, что Антон жил на широкую ногу – скорее, что он исходил из того, что его материальные и нематериальные ресурсы в принципе бесконечны. И так оно и было. Он жил, как рок-звезда, занимаясь благотворительностью на уровне, доступном редким миллиардерам, хотя богат он был в основном своим собственным социальным капиталом – результатом того, что он сам сделал.

Единственное, что сделал я для него – не стал увольнять его взбунтовавшихся журналистов из Lenta.ru, когда акционеры требовали от меня этого. Мне, только что назначенному президентом Lenta.ru с заданием «всех почистить», удалось убедить акционеров этого не делать. Просто я не мог поступить иначе – не только потому, что мне не хотелось становиться могильщиком Lenta.ru, но главное – Антон меня попросил. Это единственное, о чём он говорил со мной, когда я пришел от акционеров и сказал: «Они хотят, чтобы ты уволился с поста главного редактора, и я не могу ничего сделать, меня просто попросили тебе передать. Прости, пожалуйста». Он ответил: «Хорошо, но не увольняй ребят».

Антон искренне хотел всем помочь и всё объяснить, это невероятно сложно сделать в стране, где идеал не пастор Шлак, а Штирлиц. В стране, где все привыкли мириться с очередным неизбежным злом, Антон, как и Борис Немцов, был памятником той эпохи, которая доказала, что это, как минимум, необязательно. Что можно – и нужно – быть таким, каким ты хочешь быть. Антон очень сильно изнашивался от контакта со средой – очень темной и дремучей. И от необходимости объяснять одно и то же бесконечно.

Антон рассказывал, показывал и объяснял, используя самые яркие образы и спорные приемы – так быстрее можно было донести мысль до читателей, зрителей или слушателей. Его предложение полностью разбомбить Сирию, стоившее нервов и штрафа, было одним из таких публицистических приёмов. На суде мне пришлось рассказать краткую историю блогосферы и сетевой журналистики и развернуть метафору, чтобы объяснить судье смысл этого журналистского приёма. И Антон Борисович никогда не скрывал своей любви к ярким заголовкам и такой сокровищнице русского языка, как мат, а также – показному сквернословию, которым он занимался с наслаждением, чтобы приёмом простой деконструкции одним махом развернуть ситуацию. Его манера высказывания не раз помогала ему настолько впечатлить собеседников, что они принимали его точку зрения и прекращали всякое сопротивление.

Забавно, что на суде, в котором он оказался не по своей воле, Антон в принципе отказался что-либо объяснять, наслаждаясь тем, как расползается клякса абсурдного ребуса. Когда он чувствовал себя жертвой, его не слишком интересовал компромисс. Он был слишком героем бесконечного реалити-шоу, чтобы не дать догореть флейму.

Если он и виновен был в каких-то грехах, то только в том, что иногда злоупотреблял самовиктимизацией, поворачиваясь кипой к обидчикам, сразу превращая возмущение перед своей интеллектуальной мощью в антисемитизм, имеющий, конечно, схожую, но не всегда идентичную природу. Но что такое «грехи Носика», как не детская шалость?

Его образ жизни был таким же ярким и полемичным, как язык его высказываний. Носик – настолько самобытный и впечатляющий человек, что вряд ли кому приходило в голову определять его по национальной принадлежности, будь он хоть трижды патриотом Израиля. И когда он начинал говорить – люди начинали слушать, причём перебить его можно было только криком, а сбить с толку – невозможно. Антон мог быть бесконечно изобретательным в эстетике безобразного, однако он не мог смешаться с грязью – просто из-за иного химического состава. Он слишком много знал, слишком часто думал и слишком был одинок, чтобы грязь прилипала к нему.

Мне запомнился образ Антона в белых одеждах и с тростью, привезённых им из Гоа. С фирменной бесконечной иронией он загодя намекал, что после Махатмы Ганди и Носика поговорить будет точно не с кем, и был, разумеется, как всегда прав. Антон оставался живым до конца, как будто процессы старения его не интересовали. Мне очень нравилось видеть его в компании мамы. Он сразу становился очень уютным, пасьянс утерянного рая складывался вокруг него с ошеломляющей точностью, и в нём умещались традиции московских квартирников и творческой элиты в стране победивших варваров.

Антон стал живым свидетелем крушения всех надежд на светлое будущее – таким, каким оно, несомненно, выглядело, пока не отступило перед знакомым, как возвращающийся кошмар, маятником истории России. Каждый новый интернет-закон, закрепляющий новый фронтир победы варварства над цивилизацией, самонадеянности над расчётом, невежества над знанием, прошлого над будущим, был очередным гвоздём, который реальность забивала в гроб Носика.

Носик был олицетворением фигуры «публичного интеллектуала» и своеобразного летописца эпохи. Хотя в действительности он тратил куда больше времени на персональный консалтинг всех своих друзей и знакомых, решая вопросы, имеющие острое практическое значение. При этом он совершал ежедневные подвиги, и я ему благодарен за них – я один из тех многих, кто сильно выиграл от его советов. И когда я делился с ним проблемой, он всегда мог найти слова, поражавшие меня каким-то почти показным цинизмом, но за которыми скрывался пронзительный в своей очевидности здравый смысл.

Было бы здорово сделать интернет-архив Антона Носика, который собрал бы все его публикации, записи, фотографии, воспоминания, историю проектов. Ведь всё, что он сделал, должно быть в открытом доступе и остаться уроком для всех нас. Есть только одна проблема – я не уверен, что ему понравится название проекта. Назвать такой цифровой некрополь, скажем, «Вечная Жизнь», конечно, можно, но я уверен, что Антон бы в лучшем случае использовал аббревиатуру «Вж».