Врачу постоянно приходится сомневаться и колебаться, но всё равно – принимать решения. И если речь о диагностике, то все эти колебания остаются в голове врача – пациент о них даже не подозревает. Но вот когда надо принимать решение о лечении, то врач и пациент оказываются на этой развилке вместе.

К примеру, врач настаивает на рискованной операции, и пациент ее оправданно боится. Или даже риск не так велик, но пациент все равно боится. Или, скажем, химиотерапия обещает продлить жизнь больного на несколько месяцев или даже лет, но пациент не хочет: жизнь его сопряжена с такими болями и мучениями, что он не видит никакой надобности их продлевать.

Кто же в конечном счете должен принимать решение в такой ситуации? Врач, пациент, его родственники? Или, может быть, третья сила – судья, раввин или священник? Так и озаглавил свою статью выдающийся врач и многолетний декан медицинского факультета Беер-Шевского университета профессор Шимон Глик: «Кто будет решать – больной, врач или раввин?».

Сто лет назад такая постановка вопроса была бы абсолютно неуместной. Всем было очевидно, что решение принимает врач, а не раввин и тем более не пациент. Конечно, миллионы людей тогда просто не обращались к врачам – часто по бедности или необразованности. Но те, кто к ним попадали, были настроены на слепое выполнение их предписаний. За старым врачебным анекдотом – «Доктор сказал “в морг” – значит, в морг!» – стоит немало жизненной правды. А латынь, на которой говорили врачи, равно как их трудно разбираемые до сих пор каракули, вообще превращали их в избранных и посвящённых.

Соответственно этому устроена была и еврейская религиозная мысль. Еврейский закон обязывает человека заботиться о своем здоровье и однозначно требовал от больного безоговорочно выполнять предписания врача, в том числе – нарушать важнейшие еврейские заповеди, связанные с соблюдением субботы и кошерным питанием, если выздоровление этого требует. К слову, человека, который откажется, несмотря требование врача, кипятить воду для больного в субботу и побежит советоваться с раввином, еврейский закон называет, ни много ни мало, – убийцей. А если в пост Судного дня больной по избыточному благочестию отказывается есть, вопреки мнению врача, такого больного закон обязывает кормить насильно.

Однако пришел век XX, а с ним право пациента самому решать, что с ним будут делать. Впервые эту идею сформулировал в 1914 году – сравнительно недавно с точки зрения истории человечества – Биньямин Кардозо, ставший вторым в истории евреем-судьёй Верховного суда США. Он постановил, что «выполнять хирургическую операцию без согласия пациента – это все равно что напасть на него с ножом в темном переулке, и каждый взрослый и психически здоровый человек имеет право решать, что ему делать с его собственным телом». Это решение сначала вошло во все юридические и медицинские учебники, затем шаг за шагом стало нормой западной медицины.

Но формулировка судьи Кардозо до сих пор провоцирует жаркие споры, кого же считать психически здоровым? Профессор Глик приводит в качестве примера два вполне реальных случая. В первом случае, произошедшем в его больнице, молодой бедуин, страдавший тяжелой пневмонией, смертельно боялся искусственного дыхания и отказывался от него, несмотря на все уговоры. Врачи в конце концов уступили, и молодой парень скончался. Во втором случае, аналогичном первому, но происходившем уже в США, врачи дождались, пока отказывающийся от лечения пациент потеряет сознание, на этом основании сочли его недееспособным, подключили к аппарату и насильно спасли. И первыми словами пришедшего в себя пациента были: «Спасибо вам, что меня не послушали!»

Эти случаи ставят перед нами тяжелейший вопрос: можно ли считать психически здоровым и способным принять адекватное решение пациента, который охвачен страхом, депрессией и измучен болезнью?

Мы все хотим блага для наших пациентов, но в чем оно в каждом случае состоит? Классическая религиозная этика говорит об абсолютной ценности человеческой жизни. Каждая лишняя минута жизни – бесценна, и наше дело ее продлевать, сколь хватит сил.

Однако современная гуманистическая этика ставит во главу право человека принимать решение – его автономию. И правда, продление жизни человека вопреки выраженному им желанию приводит к поистине трагическим ситуациям, когда медицина поддерживает в живых безнадежно парализованного или страдающего невыносимыми болями человека, умоляющего нас, врачей, прекратить его мучения. Но убеждённое следование принципу автономии заставит нас легализовать и легитимизировать самоубийства без всяких ограничений. Даже самое атеистическое общество к этому пока не готово.

Еврейская мысль всегда рассматривает любой вопрос с разных сторон, не возводя в абсолют ничего, кроме Абсолюта. Казалось бы, коллизия между двумя идеологиями – абсолютной ценностью человеческой жизни и правом выбора – неразрешима. Но мы находим в еврейских источниках немало оснований, чтобы принять во внимание не только идеал жизни, но и уважение к правам и желаниям индивида. Например, в Талмуде рассказывается, как умирал в страшных мучениях редактор Мишны великий раби Иегуда а-Наси. Молитвы учеников снова и снова возвращали учителя к жизни, пока милосердная служанка не прекратила их молитвы, сбросив с крыши им на головы амфору и дав тем самым мудрецу спокойно умереть. Эта история служит основанием для многих решений, позволяющих врачу заботиться об облегчении страданий – даже ценой укорочения жизни больного.