Как подпольно пекли мацу в позднем СССР и почему за это светила только тюрьма – а уже не расстрел, вспоминает наш колумнист.

У каждого еврея есть личные воспоминания, связанные с мацой. В моей памяти сразу всплывает большая фанерная коробка, в которой каждую весну присылала нам в Баку мацу из Прилук моя баба Белла. За ней дед Шломо специально ездил в Киев, но это была совсем не та маца, которую пекли в киевской синагоге – ту покупали «обычные» евреи. А дед Шломо, будучи раввином, входил в особый список – ему доставалась маца ручной работы, которая ценилась куда больше «квадратной». И я до сих пор помню, какое это было наслаждение – её, чуть подгорелую и горьковатую, макать в стакан с холодным кефиром.

Да и в моём родном Баку за неделю до Песаха у синагоги выстраивалась длинная очередь за мацой. Брали не только для себя, но и для соседей – русских, азербайджанцев и армян, называвших мацу «еврейским печеньем». Лишь много лет спустя я узнал, как организовывалась в 1970–80-х годах выпечка этой бакинской мацы.

Был в центре Баку такой знаменитый гастроном, называемый в народе «магазин Шахновича». Имя такое он получил в честь заведующего – Героя Советского Союза Моисея Давидовича Шахновича. Человек безупречной честности, он не прятал дефицит под прилавок, как многие его коллеги, и потому весь город знал: в «магазине Шахновича» можно взять то, чего в другом месте не купишь.

Так вот, месяца за полтора до праздника Моисей Давидович приходил к замдиректора Бакинской мельницы Реувену Исакову и говорил:
– Рува, нужно сто мешков муки. Срочно! И чтоб мешки были сухие. Ну, ты знаешь – как обычно. Оформляй на мой магазин.
Исаков шел к директору мельницы – азербайджанцу и излагал просьбу.
– Ты с ума сошел! – кричал тот поначалу. – Ты знаешь, что по закону в мешках муку можно выдавать только хлебозаводам. А магазинам – только расфасованную! Под расстрел меня подвести хочешь?!
Но времена были уже вегетарианские: максимум – срок ему светил.
– Ладно! – говорил он после долгих причитаний о том, где у него сидят все подчиненные-евреи. – Бери свои сто мешков. Но чтоб водитель грузовика, который будет ее вывозить, был из ваших. И предупреди – чтобы держал язык за зубами!

Мука доставлялась прямо в синагогу, для которой Шахнович приобрел чудо-машину для выпечки мацы. Он лично принимал груз, хлопал Исакова по плечу и говорил: «Передай своему шефу большое спасибо от всего еврейского народа». И, вероятно, не только «спасибо».

В Москве в те годы мацу пекли уже также машинным способом, но была там группа особо упертых евреев, которая её кошерной не признавала. И они создали неподалеку от Черкизовской синагоги подпольную пекарню, которой заправлял раввин Хазан. И стерильность в ней была идеальная, а к выпечке допускались только сильно верующие. Потом эту мацу развозили по всей Москве и на сотню-другую километров вокруг – вплоть до самой Калуги. «Курьеры», правда, изрядно нервничали – им все казалось, что за ними следят гэбэшники.

О том, что выпечка мацы вручную – это тяжелейший труд, я узнал опять-таки от своей бабы Беллы. Она рассказывала, как в юности ходила с подругами на ее выпечку: надо было быстро-быстро стучать по листу теста вилкой, чтобы сделать в нём дырочки, и к вечеру от этих «стуков» она уже не могла пошевелить рукой.

А с тем самым равом Хазаном судьба свела меня в 1992 году, когда мы с женой, переехав в Израиль, решили поставить хупу. Нас привели в его небольшую квартиру в Бней-Браке – он жил тогда уже там. И мы увидели за большим столом между шкафами с книгами маленького сухонького старичка, который бережно взял в руки наши документы.
– Эта – точно в порядке! – сказал он, посмотрев на мою жену.
Потом перевёл взгляд на меня и спросил:
– Какая у бабушки была фамилия?
– Магид, – ответил я.
– Ты тоже проповедуешь? – вдруг спросил он.
– Нет, я – журналист.
– Это почти одно и то же! – воскликнул он и махнул рукой.

Сколько потом я слышал историй о маце, пожалуй, и не сосчитать! О том, как ее пекли в гетто и в концлагерях, как отправляли ходоков за московской мацой то ли из Мурманска, то ли из Красноярска, как тайно переправляли израильскую мацу через Иран в Азербайджан. И каждый раз, покупая мацу, я невольно думаю, сколько же поколений евреев до меня терпели лишения, рисковали свободой, а подчас и жизнью, чтобы в пасхальную ночь взять в руки тоненькую пластинку с дырочками и произнести заветные слова: «Вот хлеб бедности нашей, который ели отцы наши в Египте». И этот хлеб бедности, может быть, единственное материальное доказательство истории о нашем Исходе. Но его более чем достаточно.