О том, что еврей, я узнал от своих одноклассников, изучивших оставленный на учительском столе классный журнал. Если помните, он в самом начале содержал анкетные данные. В соответствующем столбике сплошняком шли «рус» и только у двоих «евр». Иные варианты вообще не встречались. Это было в третьем классе. Осенью, ещё до смерти Брежнева.

Дворовая школа оказалась главным, да, пожалуй, и единственным поводом для самоидентификации. В семье тема еврейства никогда не обсуждалась. Да, были маца и сложнопроизносимые родительские имена, а хождение по квартире босиком порицалось. Но на этом, в общем-то, всё. Увы, что взять с советского ребёнка, растущего в семье московских инженеров.

И меня тогда это «евр» как-то не особенно озадачило. Пришёл домой – уточнил. Подтвердили. Я запомнил, ну и продолжил жить, как жил. Играть на улице в войнушку «наши и фрицы». А когда прочитал в 4-м классе «Тараса Бульбу», то готов был вместе с ним «бить жидов». Бульбу я воспринимал примерно как Илью Муромца, а жидов – какими-то басурманами. И вот тут мне дома объяснили, что так кричать не нужно: я сам и есть тот жид.

А класса с пятого я это слово стал слышать довольно часто – меня так начали дразнить в школе. Кого-то дразнили «очкариком», иного – «жиртрестом», а меня – «жидом». Но были и те, кто не просто дразнили, а заводили разговоры – явно принесенные в школу из семей – о том, «как евреи продали американцам секреты ракетного топлива». И, разумеется, посылали меня в «свой Израиль» – вот так, с ударением на последнюю гласную.

Забавно, но второго одноклассника с «евр» в журнале дразнили «грузином» – жгучий брюнет в середине 80-х ассоциировался исключительно с кавказцем, хотя был на деле бухарским евреем. Но благодаря стараниям одноклассников я прочёл все тематические книги, доступные тогда советскому человеку. А их было немного: «Тевье-молочник» Шолом-Алейхема да «Иудейская война» Фейхтвангера. Тору с комментариями я прочту гораздо позже – она станет доступна в 1990-х.

Зато уже на первом курсе я попал в более-менее еврейскую среду: почти половина институтской группы! Впрочем, почти все имели такое же представление о национальных традициях, что и я. А один парень, недолго поучившийся в иешиве, воспринимался нами как полноценный ребе.

Начало 1990-х – время довольно специфическое было. Запрещённое стало разрешенным. И наши русские сокурсники восполнили этот пробел: надели крестики и стали посещать церковные праздники. Мы тоже пытались влиться в некую еврейскую жизнь: ходили всем студенческим кагалом в Хоральную синагогу и играли перед ней в русскую народную игру знакомств «ручеёк».

Тогда же начались первые турпоездки в Израиль. Мой однокашник Шурик съездил в такую на пару недель и вернулся с твёрдым намерением репатриироваться. И начал оформлять документы. А однажды сообщил нам, что собирается сделать обрезание – и пригласил нас с собой за компанию. И действительно – ведь никто из нас обрезан не был. Даже ученик иешивы.

Шурик объяснил нам, что на исторической родите с необрезанным членом делать нечего: в армии будут называть «гоями», да и местные израильтянки «не дадут». И обрезать надо ещё до отъезда: мол, в Израиле – это конвейер, с которого изделия выходят с неаккуратными обрезками, а в Москве – «штучная ручная сборка».

За компанию с Шуриком пошёл тогда только Виталик. Его семья уезжала в Штаты, но он тоже загорелся идеей. Даже сообщил родителям о намерении. Те ложиться в дверях не стали, но неодобрительно поинтересовались: почему бы заодно не вырезать ещё и аппендицит?

Итак, Шурик с Виталиком отправились в синагогу. Это сегодня там отгрохан красивый общинный центр из стекла и бетона. А в 1991-м синагога состояла из сарайчиков и вагончиков. За «ручную сборку», о которой говорил Шурик, там много лет отвечал одноногий Менахем. Он радушно встретил студентов и сразу предложил перейти к процедуре. Сомневающийся Виталик к такому быстрому развитию событий оказался не готов – и они уехали «ещё подумать».

Вернулись они через пару дней, но Виталик снова оказался не готов. Одноногий Менахем разозлился. «А вы вообще евреи-то?» – вдруг спросил он. Шурик с Виталиком достали свидетельства о рождении. «Нееет! – загрохотал Менахем. – Теперь этого недостаточно. Вы мне принесите свидетельство о рождении мамы!» И они снова уехали. Шурик – за документом. А Виталик – чтоб не возвращаться.

Шурик в результате обрезался, а Виталик отсиделся в группе поддержки. «Мне приснился одноногий Менахем со скальпелем, – рассказывал Виталик потом. – И я понял: Шурик сделает и уедет, а я сделаю и останусь. Глупо получится». Виталик в итоге тоже уехал и вывез несколько лишних граммов себя.

Через десять лет обрезание в Москве стали делать уже открыто, а его «рекламировал» сам президент. Причем прямо на саммите Россия – ЕС: «Если вы… готовы пойти на то, чтобы сделать себе обрезание, то я приглашаю вас в Москву. У нас многоконфессиональная страна, у нас есть специалисты и по этому вопросу. Я порекомендую провести операцию так, чтобы у вас ничего больше не выросло».

Неудивительно, что в одной из еврейских газет сразу вышла реклама услуги с фотографией Путина и слоганом: «Приглашаю вас – у нас есть специалисты!».

А где-то в середине 2000-х мне позвонил человек, представившийся раввином нашего района. И предложил сделать обрезание за $200. Причём не я ему должен заплатить за обрезание, а это он мне заплатит! Помню, я удивился. И заметил, что делать обрезание за деньги совсем странно.
– Не хочешь обрезаться за $200? – уточнил раввин. – Чёрт с тобой. Сделай бесплатно!