Где бы мой дед Яша ни появлялся, его всегда воспринимали со звериной серьезностью. Как Шарик в «Собачьем сердце», так и они по одному пальто понимали, что перед ними не товарищ и даже не гражданин, а господин.

Такими в фильмах изображают пожилых донов сицилийской мафии: красивый, седой и стройный джентльмен в темно-сером костюме – деду его шили на заказ. При галстуке, в дефицитной финской обуви и том самом пальто, которое по сценарию всегда должно кем-то набрасываться на плечи босса. В принципе, дед и впрямь был таким доном. Телефон в его квартире не замолкал – даже будучи уже на пенсии, дед решал вопросы. Доставал дефицитные товары и путевки, устраивал на работу. К нему обращались за советами. Помню, как в Доме кино с ним непрерывно кто-то здоровался. А гардеробщики только что честь не отдавали.

Именно он познакомил своего брата, директора картины «Семнадцать мгновений весны», с человеком, доставшим цветную плёнку на сериал – да-да, фильм не планировался черно-белым! Да и вообще дед был путеводной звездой своего клана – помогал всем видам родственников, дальним и близким. Единственный, кто обходился без его помощи – двоюродный племянник Джо Дассен: кстати, почти одно лицо с дедом. Но тот просто жил во Франции и ни в чем не нуждался.

Зато всегда нуждался родной племянник Миша. Сын дедовой младшей сестры. Я помню его очень смутно. В осмысленном возрасте я видел его всего один раз – когда тот напился коньяком на 80-летии деда. Кстати, это для него было вполне нормально. Как рассказывают, он напивался ещё на свадьбе моих родителей. Да так, что упал со стула. Моего деда он называл дядей Яшей. Регулярно пил за его здоровье. И чуть какие проблемы, звонил. Дядя Яша никогда ему не отказывал: на работу устроил в какое-то министерство, помог купить «Жигули».

Тридцать лет назад дед умер. Его племянник Миша на могилу никогда не приходил.

Но ровно через десять лет после смерти деда умерла его сестра – мать Миши. И её похоронили рядом с дедом. Один участок на кладбище, памятники стоят с зазором в пару сантиметров. И вот к матери своей Миша уже иногда приходит, но, что странно, исключительно только к ней. Дело в том, что когда приходят из нашей семьи, то баночку с цветами ставят посередине, напротив раздела двух памятников – цветы предназначаются обоим. А о посещении Миши можно судить по тому, что баночка стоит напротив памятника его матери. Мол, цветы предназначены только ей, а любимому дяде Яше – хрен. И так продолжается ровно 20 лет. Забавно, но и черт с ним, с этим Мишей.

А недавно были на кладбище. Баночка сдвинута к одному памятнику – значит, Миша был. И что-то начали вспоминать. Вот всё, что написал выше. И как он бегал вокруг дяди Яши, как звонил, как на свадьбе напился. Сколько лет вон уже прошло, самому этому Мише уже должно быть в районе 75. Но старый дурак всё баночку сдвигает. Смешно.

– Может, всё же сообщить ему, что глупо выглядит? – предложил я.

Звонить, конечно, не вариант – вообще никто его все эти годы не видел, никто о нем ничего не знает: ни где живет, ни номер телефона. Теоретически, можно поискать, но оно того не стоит. Да и что сказать?

И тогда я решил записку оставить. Прямо под баночкой, которую я вернул на место посередине. И вот вырвал я листочек из блокнота, который по профессиональной привычке всегда ношу с собой, и написал большими буквами: «Миша, ставь баночку посередине!»

Но надо ж было еще как-то подписать. «Родственники»? Не вариант. Как говорится, не зайдёт текст. И тогда я подписал просто: «Дядя Яша».