Что делать с женщиной-военнопленной и как остаться человеком даже на поле боя, объясняет наш колумнист.

В одном из романов замечательного и совершенно незаслуженно забытого идишского писателя Шалома Аша еврейская мама наставляет призванного на войну сына: «Относись к каждой женщине, которая тебе там встретится, как к своей сестре». Эти слова полностью ломают расхожие представления о «еврейской маме», которая вроде бы должна просить дорогого сыночка всеми силами беречь себя и не лезть под пули. А тут такое: относись к каждой женщине, как к сестре?!

Но как объяснил мне однажды прошедший через Вторую мировую войну старый еврей, с которым я обсуждал творчество Шалома Аша, эти слова как раз и означали: «Береги себя!».
– Выживешь ты на войне или нет – это исключительно в руках божьих, – пояснил он. – Я видел тех, кто первым под шквальным огнем бросался в атаку и оставался жив, и тех, кто погибал, сидя на дне окопа. Смерть на войне – не самое страшное. Смерть там – рутина. Куда страшнее, что там происходит с людьми: когда вроде совершенно нормальные парни вдруг превращаются в животных, в том числе и в отношении к женщинам. И потому мать в романе Аша как раз и говорит сыну эти слова: береги себя – чтобы остаться человеком и не опуститься до уровня насильника.

За долгие годы журналистской карьеры мне приходилось не раз писать о самых страшных преступлениях, в том числе и о детоубийствах, и о жестоких изнасилованиях. И многажды доводилось слышать от следователей, что изнасилование и убийство – это, в принципе, преступления одного и того же порядка, и нередко трудно сказать, какое из них страшнее. А вспомнил я об этом сейчас, потому что в библейской главе «Ки Теце», которую будут читать в синагогах в эту субботу, мера наказания для насильника определена такая же, как и для убийцы – смертная казнь.

Ни один уголовный кодекс ни одной цивилизованной страны, включая и те, в которых сохранена смертная казнь, не предполагает уравнивания этих преступлений и такой невероятной строгости наказания к насильникам. И наверняка найдутся желающие показать на этом примере, как же безнадежно устарела Тора и её законы – не для нашего «цивилизованного» времени такая строгость. Более того, я даже готов отчасти в этом с ними согласиться, но всё равно от лёгкого сожаления, что нельзя сегодня применять такую строгость, отделаться не могу.

И, к слову, начинается эта глава как раз с закона, как должен относиться еврейский солдат на войне к женщинам из стана своих противников. «Когда выйдешь ты на войну против врагов своих, и отдаст их Б-г в руки твои, и возьмешь ты пленных, и увидишь среди них красивую женщину, и возжелаешь её, и захочешь взять её себе, то приведи её в дом свой, и пусть она обреет голову свою и не стрижёт ногти и месяц сидит в доме твоём, оплакивая своего отца и мать свою, а затем войдешь к ней и станешь ей мужем, а она тебе будет женой. Если же не захочешь, то отпусти её, куда она пожелает. За серебро не продавай её и не издевайся над ней».

То есть даже в дни войны еврейский солдат не должен опускаться до насилия над военнопленной и может вступить с ней в близость лишь в случае, если и вправду готов взять её в жены. Даже для современных «цивилизованных» войн это недостижимый идеал, а уж тогда, три с половиной тысячи лет назад, это звучало как нечто революционное по отношению к женщине.

Отдельно тут стоит отметить, что захотеть её мужчина должен в ситуации, когда она потеряет всю свою женскую привлекательность: «обреет голову свою и не стрижёт ногти». И уж точно и речи нет о том, чтобы овладеть ею сразу на поле боя. Надо в любом случае уважить чувства пленницы и дать ей месяц – справить траур по погибшим на войне членам её семьи. А издеваться над ней как-либо прямым текстом категорически запрещено. В сущности, это всё то же требование еврейской мамы к отправляющемуся на войну сыну: береги себя – оставайся человеком. Поскольку есть вещи, которые нельзя оправдать никакой войной – война ничего не «спишет».

Кстати, в этой главе много раз поднимается тема защиты прав женщин. Вот, к примеру, казалось бы, совсем архаичный закон, но в сущности очень верный закон: «Если возьмет человек жену, войдет к ней, возненавидит её и распустит о ней дурную славу, что не нашёл у неё девства, то пусть отец и мать девицы принесут доказательства девства к старейшинам города, заседающим в суде, и отец девицы скажет им: “Cвою дочь отдал я этому человеку в жены, а он возненавидел её и возводит напраслину!”».

Я понимаю, какие чувства может вызвать этот отрывок у современных читателей, но если взглянуть на него с точки зрения сути, то ведь любой отец, выдавая дочь замуж, надеется, что отдаёт её за «человека» – то есть того, кто будет относиться к ней по крайней мере с уважением, а желательно и с любовью. Но убеждён, что у многих из нас есть в запасе примеры из жизни, когда брак по тем или иным причинам не заладился, и супруг начинает возводить на жену напраслину, поливать грязью и распускать порочащие её слухи, фактически переставая в те моменты быть человеком. И в этом контексте – и с поправкой на время – закон этот оказывается вполне актуальным для многих семей.

И таких законов, защищающих интересы женщины, и в этой главе Пятикнижия, да и в других отрывках совсем немало. Неслучайно первые европейские феминистки нередко обосновывали свои требования, ссылаясь в первую очередь на Пятикнижие. На то же безусловное право женщины на развод, которое было у евреек уже 35 веков назад и до получения коего европейская цивилизация доросла относительно недавно.

Но в заключении этой главы я наткнулся на строки, которые в сочетании друг с другом рождают больше вопросов, чем ответов: «Да не будет у тебя двух разных гирь – большой и малой. Да не будет в твоем доме двух разных мерил – большого и малого. Полная и верная гиря должна быть у тебя и полное и верное мерило, чтобы продлились твои дни на земле, которую Б-г твой даёт тебе». И почти сразу другая фраза в обоснование вышесказанного: «Помни, что сделал тебе Амалек, когда выходил ты из Египта», – говорится в финале главы.

Насчет запрета обвешивать и обсчитывать – это понятно. Этой заповеди в еврейской среде всегда придавалось особое значение, а в Иерусалимском Храме уже многие тысячелетия назад была «Палата мер и весов». Но при чем тут Амалек – этот символ злейших врагов Израиля, напавших на евреев после выхода из Египта и жаждущих нашего полного уничтожения? Он-то какое отношение имеет к требованию честно вести бизнес?!

Но наши мудрецы отвечают на это, что всё очень просто: честность в отношениях является фундаментальной основой жизнеспособности любого общества и гарантом сохранения мира и процветания. А вот любой обман ведёт к внутреннему расколу, а значит, усиливает и наших самых страшных врагов. Как только евреи ослабляют себя взаимным обманом, то амалеки всех мастей поднимают голову, а надежда на победу снова начинает греть им сердце. И лучшее, что мы можем сделать – это сохранять верность еврейским идеалам, чтобы не вселять в наших врагов подобных надежд.