Досье раздора

Родившись в коммунистической Болгарии, она сделала все, чтобы сбежать в Париж и стать крупнейшим европейским философом. Но на днях выяснилось, что в 70-е годы Юлия Кристева работала на советскую разведку. Возможно, это была цена за выезд, но противники обвиняют её в лицемерии.

В свои 76 лет Юлия Кристева – ученый с мировым именем. Она и философ, и лингвист, и психоаналитик, автор сотен научных публикаций, профессор престижных университетов – в том числе Хайфского и Гарвардского. Ею написаны 20 книг по философии, психоанализу и феминизму, а также несколько романов и трилогия «Женский гений» о судьбах великих женщин – писательницы Сидони-Габриэль Колетт, психоаналитика Мелани Кляйн и философа Ханны Арендт. За полвека своей карьеры Юлия Кристева ввела в научный обиход понятие «интертекстуальность», детально исследовала «скрытые основы тоталитаризма» и стала лауреатом множества премий – например, премии Хольберга и премии Ханны Арендт. Но совсем недавно в списке достижений Кристевой появился новый пункт, который бросил тень на ее безупречную репутацию.

В конце марта правительственная комиссия Болгарии опубликовала небольшой документ. В нем утверждалось, что уроженка города Сливен Юлия Кристева, проживавшая во Франции с 1966 года, в 1970-х стала шпионкой и работала под кодовым именем «Сабина». Писательница поспешила опровергнуть обвинения, назвав опубликованные данные «неприкрытой ложью, которая наносит ущерб чести и репутации, а также вредит работе». Такой выпад в сторону защитницы европейских демократических идеалов вызвал широкий общественный резонанс, и уже через несколько дней комиссия выложила в сеть полное досье на Кристеву.

На сотнях страниц документов уместились все данные, собранные «Сабиной» для Комитета государственной безопасности Болгарии с 1971 по 1973 годы, а также ее регистрационная карточка. Если верить файлам, 4 мая 1973 года Комитет решил прекратить работу с агентом, поскольку она «редко посещала собрания, не выполняла возложенных на нее задач и стала приверженкой маоизма». Согласно тем же данным, «Сабина» не раз запрашивала разрешение на выезд из Болгарии для родителей, а в 1976 году написала письмо в правительство, где сетовала, что отца и мать не отпустили в Париж посмотреть на внука. В документах на этот счет есть запись, что «Сабина вновь использует ту же тактику, пытаясь получить желаемое, но ничего не давая взамен».

После того как секретные данные были обнародованы, на своем официальном сайте Кристева опубликовала пост, что «никогда не была агентом ни болгарской, ни французской, ни русской, ни американской спецслужб». «Эти архивы – прекрасная иллюстрация методов работы, применяемых людьми на службе у тоталитарного государства. Я в своих публикациях помогала разоблачить их, объясняя, как работают эти механизмы, – пишет Кристева. – Странно, что комиссия сразу приняла эти утверждения на веру, даже не допуская мысли, что спецслужбы могли лгать. Я бы назвала происходящее забавным, даже несколько романтичным, если бы не многократное повторение этой лжи во всех СМИ». В начале заявления писательница ссылается на свой роман «Старик и волки», сюжет которого напоминает происходящие события. В книге речь идет о старом профессоре, живущем в деревне, где появляются странные и опасные животные. Профессор становится единственным человеком, осмелившимся указать на их присутствие, а позже умирает в больнице при таинственных обстоятельствах.

В самой Болгарии после публикации документов разгорелись нешуточные страсти: кто-то посчитал, что Кристева могла рассказать агентам лишнее, не подозревая, с кем говорит. Другие сочли доказательства недостаточными и засомневались в правдивости информации, ссылаясь на то, что среди документов нет ни одного, подписанного самой Кристевой. Однако журналистка и член комиссии по рассекречиванию досье Екатерина Бончева не считает этот аргумент весомым. «Тот факт, что отчеты о предполагаемых устных сообщениях Юлии Кристевой не подписаны ее рукой, ни о чем не говорит, – объясняет Екатерина. – Важно то, что у нее есть регистрационная карточка».

Главный редактор болгарского еженедельника «Культура» Копринка Червенкова придерживается другого мнения. Она считает эту ситуацию «фарсом и очередной неудачей комиссии». «Вся опубликованная информация говорит лишь об одном – Кристева хотела защитить свою семью, которая осталась в Болгарии. Если бы ее сочли за невозвращенку, врага народа, весь гнев обрушился бы на родственников, – пишет Червенкова. – Юлия находилась в ситуации, в которой никак нельзя было портить отношения с властями Болгарии. Ее действия можно назвать как угодно, но никак не сотрудничеством со спецслужбами».

Семья действительно всегда была для Юлии на первом месте. По ее словам, именно от родителей она получила самый ценный подарок – умение размышлять, а не слепо следовать какой-либо идее. Кристева, в чьих венах течет славянская, греческая и еврейская кровь, родилась в Болгарии в 1941 году и выросла среди конкурирующих идеологий, которые представлялись ей своего рода калейдоскопом.

Ее взросление проходило при коммунистическом режиме, но отец, врач по образованию, был православным христианином и в молодости посещал духовную семинарию. «Папа был очень набожным человеком – так он пытался сохранить свою свободу в условиях режима. Он, как и мать, которая, напротив, была дарвинисткой, никогда не навязывал мне свои взгляды на жизнь, но всегда давал понять, что существует нечто большее, чем система, – рассказывает писательница. – Родители передали мне факел протеста и стремление к свободе мысли. Я никак не могла помогать режиму, от которого сбежала в 60-е».

Писательница отмечает, что наступили захватывающие времена, настоящая цифровая революция, которая размывает границы и делает людей более свободными. Но есть у нее и другая, куда менее приятная сторона. «Мы можем общаться друг с другом легко и свободно, можем получить доступ к любой информации по всему миру, учиться в разных странах и изучать несколько языков. Я вижу в этом зачатки “вечного мира” Канта, – говорит писательница. – Но все эти нововведения, которые могут принести столько пользы, идут рука об руку с ужасными архаизмами, потому что все происходит слишком быстро. Этот период дает так много надежд, но в то же время его можно назвать серьезным нигилистическим кризисом».