Шай Агнон и племянник-полукровка

У Сихама Нашашиби синее удостоверение личности жителя Восточного Иерусалима, где он живет со своей большой семьей. Он вдруг вспоминает о пасхальном седере 1969 года, который отмечал в доме Шмуэля Йосефа (Шая) Агнона, и беседа начинает приобретать немножко сюрреалистический оттенок. Но только для тех, кто не в курсе. Потому что Сихам Нашашиби, несмотря на фамилию, которую он носит, на самом деле, еврей. По крайней мере, по еврейским законам.

Вначале это, конечно, звучит нелепо: чтобы у Шая Агнона в Восточном Иерусалиме жили палестинские родственники… Что вообще может быть общего у великого еврейского писателя с палестинцами? Тем не менее, когда вы встречаетесь с этими самыми родственниками, все встает на свои места и сюжет, напоминающий израильский телесериал, вдруг становится весьма логичным и естественным. Оказывается, дети Агнона прекрасно знают своих двоюродных братьев и сестер, живущих в другой части Иерусалима, и были даже времена, когда обе семейные стороны поддерживали связь.

Дело в том, что мать Сихама Нашашиби, Эстер Вайнер, приходится Агнону племянницей. История этой женщины известна немногим, да и члены семьи, кажется, предпочитали об этом не распространяться. У Агнона был один брат и три сестры. Одна из них, Двора, вышла замуж в Германии за меховщика Морица Вайнера. У Вайнеров родились две дочери — Мили и Эстер. Когда в 1940 году Эстер, названная в честь матери Агнона, познакомилась со своим будущим мужем Джавадом Нашашиби, тетя последнего попросила племянника проводить ее в дом Вайнеров, где она собиралась купить меховое пальто.

Надо сказать, что когда между Эстер и Джавадом завязались отношения, семья Вайнеров переживала не самые благополучные времена. Мориц, зять Агнона, в 1937 году слег с туберкулезом, и семья осталась практически без средств к существованию. Агнон был вынужден содержать родню. Через три года после своего знакомства Эстер и Джавад поженились, и у них родились трое детей: Сухейла, Сухейл и Сихам. Агнон отнесся к этому браку скептически — как человек религиозный и относящийся к арабам с настороженностью (по крайней мере, если судить об этом по его книгам), он не мог принять новую жизнь своей племянницы.

Сихам Нашашиби, сын Эстер, вспоминает, что члены большой семьи избегали его мать. Нормальные отношения ей удавалось поддерживать лишь со своей матерью да младшей сестрой Мили. Но если до 1948 года это еще было возможным, то после Войны за независимость и разделения Иерусалима Эстер вместе с мужем и детьми пришлось перебраться в дом Нашашиби в восточной части города. В те времена она обратилась в ислам и со своими родственниками встречалась всего несколько раз — у ворот Мендельбаума на разделявшей город границе. С самим же Агноном она тогда контактировала едва ли.

Что и говорить, жизнь Эстер Вайнер-Нашашиби была нелегкой. В 1955 году мусульманин Джавад решил обзавестись второй женой, и Эстер ушла от него. Начала зарабатывать себе на жизнь вышиванием и после Шестидневной войны вернулась в Западный Иерусалим, где восстановила отношения со своими еврейскими родственниками. Она поселилась в районе Кирьят-Айовель, работала в детском саду, спустя некоторое время вышла замуж и стала Эстер Найгер. Умерла в 1989-м и была похоронена на кладбище в районе Гиват-Шауль. «Моя мать похоронена в Гиват-Шауле, мой отец похоронен в Восточном Иерусалиме, а я, вероятнее всего, буду похоронен где-то посередине», — с усмешкой замечает Сихам.

Со своими детьми Эстер Вайнер-Нашашиби разговаривала исключительно на арабском — никакого иврита и никакого немецкого, из уважения к семье мужа и во избежание лишних неудобств. «И все же ссорились мои родители только на иврите», — вспоминает Нашашиби.

Эстер не до конца отказалась от своего еврейства. По пятничным вечерам она зажигала свечи, продолжала соблюдать пост Йом Кипур и отмечать еврейские праздники. В 1969 году она взяла на Песах своего младшего сына Сихама (Сухейла и Сухейл тогда жили в Кувейте) отметить праздничный седер в доме дочери Агнона Эмуны Ярон (известный дядюшка вновь признал племянницу). Сихам Нашашиби хорошо помнит тот вечер: «Агнон посмотрел на меня и сказал: “Мы должны помочь этому молодому человеку, он из нашей семьи”, и они действительно мне очень помогли». Хаим Ярон, муж Эмуны, нашел ему работу в издательстве «Кетер». А Пнина, жена Агнона, помогла освоить иврит.

Кстати, выучить иврит Сихам решил еще будучи совсем юным. И действительно оказался практически единственным в своей палестинской семье говорящим на иврите и интересующимся своими корнями. Свою бабушку Двору он видел лишь однажды, в 1966 году у ворот Мандельбаум. «Мы были совсем маленькими и помахали ей, — рассказывает он. — Они посылали нам израильский шоколад. Мы ели его, и мама сжигала обертки, чтобы никто не увидел ивритские надписи».

«Я всегда знал о своей еврейской семье. Когда Агнон получил Нобелевскую премию, мой отец, который хорошо говорил на иврите и всегда слушал радио, позвонил и сказал мне: “Дядя твоей матери получил Нобелевскую премию”».

На вопрос журналиста, не приходится ли ему разрываться между своим еврейским и арабским происхождением, Нашашиби отвечает так: «Вначале меня это злило, но когда начал изучать иврит и жил по ту, другую сторону, узнал евреев получше. Когда я был ребенком, меня не дразнили из-за того, что моя мать еврейка, но после 1967 года об этом заговорили все вокруг. Да, я знал, что я полукровка, но я считаю, что это хорошо».