Деды израильских солдат — о своей войне

Сегодня президент России Владимир Путин открыл в израильском городе Нетания Мемориал Победы, посвященный вкладу СССР, и в том числе советских евреев, в победу в Великой Отечественной войне. Корреспондент Jewish.ru записала истории ветеранов, которые давно живут в Израиле и чьи внуки служили или служат в израильской армии, — о войне, боли, счастливых случайностях, маленьких пенсиях и разном отношении к ним разных родин.

Прошлым летом мы с Татьяной Карасовой, заведующей отделом изучения Израиля и еврейских общин института Востоковедения РАН, приехали в Израиль и встретились с ветеранами Великой Отечественной войны, в разное время репатриировавшимися из Советского Союза. Татьяна хотела выяснить, что их заставило покинуть Союз, а я — записать их истории. Ветеранов Второй мировой и узников концлагерей с каждым годом становится все меньше, и мы спешили записать их воспоминания. Ветераны тоже спешили. Узнав о нашем приезде и его цели, они собирались в «штаб-квартирах» своих ветеранских организаций по десять-пятнадцать человек, занимали очередь к моему диктофону и терпеливо ждали часами, а иногда с утра до вечера, лишь для того, чтобы успеть рассказать.

Большинство из них приехали в Израиль в девяностых годах, и все они, как один, рассказывали о том, как добивались здесь признания. Как вышли на первый парад девятого мая, а израильская молодежь спрашивала их: «За кого и против кого они воевали?» Что за медали висят у них на груди? Год за годом ветераны методично рассказывали в СМИ и в выступлениях перед школьниками, кто они такие и за что получили свои награды. В конце концов они сообщили, что даже в Кнессете их считают силой, способной влиять на избрание именно русскоязычных политиков.

Целую неделю мы записывали их истории, которые оказались очень простыми. В них было мало описаний героических поступков. В основном выжить помогала случайность. Или судьба. Но каждый из ветеранов рассказывал о пережитом страдании. А память о страданиях — это как раз то, что — кроме Победы — ветераны хотят оставить после себя.

Авраам ГРИНЗАЙД, председатель израильского Союза ветеранов Второй мировой войны:

«Степашин сказал: «Вояка, вы все получите»

— Те, кто приехал из России получают пенсии. А те, кто из Молдавии, — нет. Мы все воевали под одним знамением. И вот мы вышли на пенсию. Это — наше больное место. Мы и Путину об этом сказали, когда было шестидесятилетие Дня Победы. Степашин тогда сказал: «Вояка, все вы получите». А когда я приехал в Москву, то не смог с ним встретиться. Единственный, кто сказал мне правду, это Миронов: «Не пропустят изменения закона. Это — прецедент». Я ему тогда подсказал: не надо нам пенсии, дайте нам ежегодный разовый подарок небольшой. В чем наша боль? У меня жена узница гетто, тяжело больная, между прочим. Она моложе меня на шесть лет. Она получает из Германии каждый месяц 291 евро, сейчас ей назначили пенсию — 185 евро. Некоторым назначили 100 евро, некоторым — 300. Это зависит от возраста. Кроме того, Израиль из фонда Холокоста дает ей 600 шекелей. И в средней каждый месяц она получает восемьсот евро. А я — освободитель!.. Я все сказал...

— Вы сколько получаете?

— Мы получаем с ней вместе 1200 долларов. Но смотрите, у нас половина уходит на коммунальные услуги. Мы, ветераны, здесь получаем льготы — две тысячи шекелей. Мы платим за лекарства двадцать пять процентов, это за те, которые входят в корзину здравоохранения. Мы не платим за прием у врача. К нам относятся благожелательно. Государство через муниципалитеты выделяет средства на содержание хоровых коллективов. Сейчас мы вместе с культурным центром проводим российский фестиваль искусства. Нам оплачивают содержание музеев и комнат боевой славы. У нас тринадцать музеев, а комнат — больше тридцати.

— В них кто-то ходит?

— Что?! Школьникам проводят там занятия.

— А есть желающие посетить эти музеи и комнаты, приходящие с улицы?

— В музеи ходит организованный народ. Дети наши ходят туда потому, что там можно увидеть фото дедушки или бабушки. И когда гости приезжают из Америки, ведут их туда. У нас есть головной музей в Хадере, его можно назвать музеем славы российского оружия. Там собран очень сильный материал. Это музейное дело стало порывом. За ним приступили к установлению памятников. Сейчас по всей стране ставят памятники погибшим борцам против фашизма. Когда мы надевали награды, над нами посмеивались: «Что это такое?» Но в 97-м году было принято историческое решение проводить ежегодно парад победы в Иерусалиме. Посольство России принимает активное участие, посол идет во главе колонны.

— Для чего еще нужна ваша организация, кроме того, что вы поддерживаете ветеранов?

— Во-первых, общение. Для общества. Мы занимаемся увековечиванием памяти героев-евреев, участников Второй мировой войны.

— Вы уверены, что все хотят все хотят об этом помнить?

— Я вам отвечу. Если бы мы не добились внесения изменений в учебник истории Израиля о Второй мировой войне... Если бы мы не добились того, что даже в самом северном городе Израиля проводится ежегодный для всех классов урок мужества о второй мировой войне с участием ветеранов... Нет, значит, мы, чего-то добились. Я приехал 21 год назад. Со мной в автобусе в Иерусалиме ехал калека. Спрашивает: «Ты воевал?» «Да, — отвечаю, — воевал». «А с кем воевал? С немцами против русских?». «Нет, я с Россией». «А-а-а, с американцами»... Он понять не мог, что это — не анекдот. Когда мы шли в первый раз по улицам Иерусалима... нам бросали цветы под ноги. Мы создали такую атмосферу, что люди поняли, наконец, кто сыграл главную роль в войне, кто воевал. Но мы и не отрицаем роль союзников... А был еще такой эпизод: группа ветеранов наших хотели приехать в День Победы положить медали к посольству России — в знак протеста, что не дают нам пенсию.

— Разве медали, заработанные на войне, стоят пенсии?

— Смотрите. Есть такое понятие — патриотизм. А есть понятие — верность. Есть понятие — жизнь. Мне лично, как человеку, в семье неудобно перед внуками. Бабушка была в гетто и получает льготы.

— Но вы ведь не за пенсию воевали.

— Не надо так... Меня часто спрашивают, и я вам отвечу... Идет заседание Кнессета, я добиваюсь введения урока мужества в школах. Министр абсорбции и министр образования меня поддерживают. Поднимается профессор, историк, закончил Московский университет, здесь уже много лет. Спрашивает: «Что тобой руководило, когда ты шел в атаку за Сталина и за родину? Идея сионизма? Нет...» А я ему ответил: «Профессор, ты там был? Нет? Тогда закрой рот». Мной руководила идея отомстить за погибшего отца, за сожженный дом и чтобы выжить. Девятого мая в прошлом году мне звонят из одной газеты:
— Что вы делали на фронте?
Я ответил:
— Воевал.
— А вы были в армии?
— Да.
— Что делали?
— Убивал. Что ж ты меня спрашиваешь, что я там делал.
А на следующий день заголовок: «Гринзайд убивал немцев»... Я и вам ответил.

— А как вам кажется, надолго ли удастся сохранить память о войне?

— Мы ставим вопрос, как быть дальше с местными музеями. Как концентрировать все, что осталось. У меня, например, кружка есть — «Смерть фашизму». Она у меня сохранилась с 45-го. Обычная алюминиевая кружка.

— Что чувствовали, когда в первый раз пили из нее?

— Мне ее дали и все. И мы на всех кружках выцарапали: «Смерть фашизму». Для меня в то время война была обыденным явлением. Есть письмо с фронта, а я закончил войну под Прагой, и там написано всего лишь: «Мама, я жив». Почему меня не ранило? Я служил в разведке полковой. А Б-г его знает, почему. Так судьба распорядилась, что кого-то убило около меня. А Петьку Белобородова 13-го мая, мы вместе стояли у бензоколонки... ему пуля влетела здесь, а вылетела здесь. Однажды внук позвонил в час ночи. «Дед, я в Газе, нас окружили, идет бой. Нам привезли гранаты, я их поставил на бруствер...» «Быстро сними! Ударит – разорвет!» Что такое война? Это работа — тяжелая, опасная. Я вам говорю как старый человек. Я сентиментален. Я студентам когда читал лекцию о войне, я плакал. Я говорю о войне, и мне больно. Я расписался на Рейхстаге только в прошлом году. Потому что только в прошлом году впервые оказался в Берлине.

Арон АЙЗЕНБЕРГ, председатель Совета ветеранов города Петах-Тиквы:

«Мы воевали за другую родину — за Сталина»

— В 1941 году я окончил первый курс Белорусского горного института, досрочно сдавал экзамены и в воскресенье собирался домой. Я родом из Хмельницкой области. Хотел утром пойти за билетом, но прибежали товарищи из общежития и говорят: «Включите тарелку» (были такие черные «тарелки» — радио). Включили, а там: «Наше дело правое. Враг будет разбит». Мы сразу пошли в военкомат добровольцами, но нам сказали, что добровольцы пока не нужны. А когда будет нужно, мы вас вызовем. Но сейчас надо помочь колхозам собрать урожай.

— Почему вы сразу решили идти добровольцами?

— Потому что война. А мы что же будем в стороне? Молодые ребята, здоровые. Хотели сразу быть полезными своей родине.

— Вы ее так любили — родину?

— А кто не любит свою родину? Я так воспитан был. Я воспитан был патриотом своего государства и готов был идти на его защиту, отдавать ради него свою жизнь. Поэтому я (и не только я, нас было человек десять) сразу пошел в военкомат — предлагать свои услуги. Нас послали в колхоз, мы там месяц поработали. Потом только нас вызвали в военкомат, говорят: вы поедете вместе с институтом. Институт эвакуировался, надо было вместе с ним все архивы отправить. Мы погрузили оборудование, архив института и поехали. А только переехали мост через Днепр, как налетели фашисты, разбомбили мост. Стервятники! А мы уже были на той стороне. Я вышел на одной станции за кипятком, пришел, а эшелона нет. И куда мне теперь? Хорошо, что паспорт был при себе. Встретил одного парня, и он мне говорит: «Поехали на Кубань. Туда, может, и твои родители эвакуировались». На теплушке мы доехали до Краснодара. Начал проверять эвакуационные пункты. Родителей там не было. Меня отправили на элеватор разгружать зерно. Месяц поработал, снова вызвали в военкомат, и так я попал в саперную часть. И начались армейские будни мои. В основном — отступление.

— Вы с боевыми товарищами обсуждали отступление? Что они говорили?

— «До каких пор будем отступать?!» — вот что они говорили. Потом, если историю знаете, Ростов два раза брали, один раз отдавали. В феврале 42-го года мы строили понтонный мост, укрепляли его. Помню, как сегодня. Это было 23-го февраля 1942 года. Мы строили мост для прохода танков около Ростова. Мы уже почти закончили этот мост, как налетели, начали бомбить. А я плавать не умею. Попал под лед. Взобрался на бочку и как-то выбрался на льдину. А он, Гитлер это, уже развернулся и давай каждого по отдельности на льдине расстреливать.

— Что вы чувствовали тогда?

— А что я мог чувствовать? Я контуженый был от взрывов. Ничего не слышал, ничего не видел. Меня баграми вытащили на берег, мороз — 30 градусов. Там ничего и думать было нельзя. Меня вытащили. Из трехсот мальчиков, бывших в нашем батальоне, спаслось только одиннадцать, и я был среди них. Остальные — кто утонул, кого расстреляли, а кто без вести пропал.

— Какой эпизод на войне вам врезался в память?

— Эта неразбериха, которая была. Самый страшный момент был, когда разбомбили мост. Мы с товарищами ведь рука об руку находились. Однополчанами они моими ведь были.

— Опишите их.

— Как я могу — столько времени прошло. Мы все были в одинаковых условиях, вечно голодные, холодные, раздетые. Дали нам американские ботинки на обмотках, а картонная подошва, когда в слякоть наступали, размякла. Брюки ватные и обмотки... И все...

— Что вы почувствовали, когда узнали, что вы — один из немногих выживших?

— Долгое время я об этом не знал. Сознания вообще не было. Потому что температура поднялась до 40 градусов.

— А сейчас что думаете?

— Сейчас благодарю Б-га за каждый прожитый день. Он подарил мне семьдесят лет жизни. Мои однополчане погибли с первого дня войны, а я остался жив. Я благодарю за то, что он подарил мне эту жизнь.

— Тогда вы верили в Б-га?

— Я с 52-го года был коммунистом. Воспитан был как атеист. Не могу сказать, что я религиозный человек. Но у каждого из нас есть частица Б-га в своем сердце.

— Вы поверили в Б-га, когда покинули Советский Союз и переехали в Израиль?

— Как вам сказать... Дедушка мой был религиозен. Он водил меня в синагогу. Я читаю святую Тору. Я знать не знаю перевод с иврита, но читать читаю. Идиш знаю. Кончил украинскую школу, знаю и украинский.

— Почему вы решили переехать в Израиль?

— В 46-м году я демобилизовался, закончил Криворожский горный институт. Был направлен в Среднюю Азию на горные рудники, там проработал 11 лет. Дальше работал в Крыму, был директором комбината строительных материалов. Ушел на пенсию. А у меня жена и одна дочь. Она вышла замуж, родила троих детей. И вот они решили поехать на историческую родину.

— В каком году это было?

— В 90-м. Но уехали мы только в девяносто седьмом. Старший внук закончил десять классов с серебряной медалью. Собирался поступать в мединститут. Но приехали из «Сохнута» в Евпаторию, собрали больше 30 мальчиков и девочек со средним образованием и по программе отобрали трех человек, в том числе моего внука. Он говорит: «Я поеду». Уговор был такой: он поедет, получит здесь высшее образование, захочет остаться — останется, не захочет — уедет. Он здесь сначала иврит выучил, подготовительные курсы прошел и поступил в хайфский Технион. А через полтора года заявил, что не собирается возвращаться на Украину. Сказал: моя родина — здесь. Дочка сказала: где мой сын, там и я. А где моя дочь, там и я. И вот мы в девяносто седьмом году, в октябре месяце сели на самолет и прилетели сюда. Дочка с зятем с первого раза защитили права на врачебную практику. Зять устроился работать в «Шнайдер», известную детскую больницу, а дочка обслуживает больных на дому. Скоро купили машину.

— Вы не жалеете о переезде?

— Как я могу жалеть, когда я сейчас — с внуками и правнуками. Ни разу не пожалел. Я приехал в это государство, а я для него ничего не сделал. Ни я, ни товарищ мой. Мы воевали за другую родину, за Сталина.

— Вы боролись с фашизмом. А разве он — не общий враг?

— Я боролся за родину, в которой родился. А мы сюда приехали и с первого дня нам помощь выделили, поддержку. Мы получаем пособие по старости — я и жена моя. Живем мы не на улице, дочка купила квартиру, правда залезли в долги, но здесь все так живут. Внук мой старший отслужил в армии. Защитил докторскую. Преподает в Технионе. Жена его — тоже доктор химических наук. Все пристроены, все на местах.

— Вы довольны тем, как здесь, в Израиле, относятся к ветеранам Второй мировой?

— Мы благодарны этой стране за хорошее отношение к вам. В пределах разумного, конечно, мы довольны.

— От России чего-то ждете?

— Я жду, чтоб Россия относилась к нам так, как положено относиться к своим ветеранам. Меньше бы обращала внимания на врагов Израиля. Мы окружены врагами и никто нас [Израиль] не любит здесь. К сожалению, Россия больше уделяет внимания врагам Израиля. Ирану, например, помогает в создании атомной бомбы, что еще неизвестно, чем может кончиться. И Сирии помогает, и Египту. Это очень тяжело для нас. Я председатель комитета ветеранов войны, борцов против фашизма города Петах-Тиква. У нас тут 300 ветеранов войны, а с тружениками тыла в общей сложности 1350 человек. К сожалению, с каждым годом нас становится все меньше и меньше. И те, кто еще есть... Надо, чтоб они жили активной жизнью. Мы проводим для них вечера отдыха, экскурсии, презентации книг. У нас есть и писатели, и поэты. Моя работа очень интересная, увлекательная, можно сказать. Вот как-то так мы разнообразим свою жизнь здесь. Мы здесь все говорим на русском — большинство наших ветеранов. Иврит трудно в таком возрасте освоить. Мы каждый квартал чествуем юбиляров, собираемся, устраиваем им и концерты, и угощения. Людям это приятно, мы стараемся их развлекать. Например, недавно дали задание найти людей, которые болеют на дому, и сами за собой ухаживать не могут. Мы раздали анкеты, нашли таких людей и навещаем их.

— С момента вашего переезда прошло много времени. Как поменялось отношение к ветеранам?

— Первое время нас называли русскими. Если там нас называли жидами, то здесь вот так — русские. Но вы бы посмотрели, какой был парад 9-го мая на 65-летие Победы. Мы все вышли с наградами, а люди — местное население — нас встречали с цветами. К тому времени они уже поняли, кто мы такие. А раньше с нами не считались. Но сейчас мы бываем и на приеме в Кнессете. Там премьер говорит, что благодаря нам создано еврейское государство. Значит, считаются теперь с нами, признают нас.

Марина Ахмедова