Рав Фруман ходил к фараону

Горько видеть, как уходит от нас праведник. Горько, зная даже, что в последние месяцы жизни он переносил такие мучения, что непонятно, какая сила удерживала его на этом свете. Иногда утешением может послужить мысль: вот, мол, человек закончил свое дело в этом мире — дописал книгу, построил город... Про рава Менахема Фрумана даже этого сказать нельзя. Дела, за которые он брался, очень далеки от завершения. И это не удивительно: ведь он хотел всего-навсего изменить этот мир, привнести в него Избавление. На меньшее он не был готов.

Близкий друг покойного, рав Реем Ха-Коэн, сказал о нем: «Рав Менахем не считался в этом мире ни с кем, кроме Всевышнего».

Жизненный путь его настолько богат событиями, что не знаешь, о чем вспомнить. В Шестидневную войну рав Фруман был одним из десантников, освобождавших Храмовую гору и Котель. После войны был в числе основателей движения «Гуш Эмуним», начавшего заселение освобожденных Иудеи и Самарии, участвовал в создании поселения Ткоа. В этом поселении он и прожил большую часть жизни, на протяжении десятилетий был его раввином, в нем умер и там же похоронен. Связь его с холмами Иудеи неразрывна, не раз он говорил: «Слава Б-гу, все мои десять детей — поселенцы».

Именно эта любовь вывела рава на путь, который, мягко говоря, не все понимали. Немало было людей, в том числе и среди соседей-поселенцев, которые при жизни его избегали, а бывало, что и сплевывали при встрече. Даже на следующий день после смерти рава Фрумана я слышал споры: подобает ли произносить по нему поминальную речь!

А путь этот начался с простого рассуждения: мы должны жить здесь, мы хотим жить здесь, ибо земля эта свята, и такова воля Всевышнего — чтобы евреи жили в земле Израиля. Однако здесь живут еще и арабы. Значит, мы должны жить здесь вместе. Рав Менахем делал все, что мог, чтобы разрушить границы, разделяющие еврейские поселения и окрестные арабские деревни. Он молился вместе с шейхами о дожде в дни засухи, он выступал против строительства заборов и КПП, против вырубки (ради того, чтобы проложить шоссе) арабских виноградников. Чем мог, он помогал соседям-арабам в их повседневных проблемах. Однако этого было еще недостаточно, чтобы вызвать к нему такую неприязнь «своих».

Второй шаг его рассуждений был таков: конфликт между нами — прежде всего религиозный. Следовательно, и решать его нужно религиозным путем. Значит, нужно искать встречи и диалога с мусульманскими авторитетами. Впрочем, он встречался и со светскими лидерами палестинских арабов — Арафатом, Абу Мазеном — но, видимо, не верил всерьез, что с ними можно найти общий язык. Раву Фруману казалось, что именно с ХАМАСом можно найти пути сосуществования. Он считал, что религиозному человеку легче понять, что идеал — отдельно, а реальность — отдельно. Эта логика, приведшая его к встречам с самыми одиозными вождями ХАМАСа, вроде шейха Ясина (причем, в самые тяжелые годы террора), и настроила против рава Фрумана столь многих.

У меня есть основания полагать, что рав Фруман хорошо понимал, с кем имеет дело. Если феллахов из окрестных деревень он искренне любил, то со многими из арабских руководителей общался потому, что искал пути к миру, не обманываясь при этом относительно истинных намерений своих собеседников. В частности, я слышал (впрочем, в пересказе), что он обосновывал свои встречи с арабскими вождями известным рассуждением рабби Нахмана из Браслава о словах Всевышнего, обращенных к Моше: «Иди к фараону». Раби Нахман объясняет там, что праведник должен обращаться именно к фараону, к носителю зла, ибо там больше всего возможностей для исправления.

Эти встречи с «фараоном» не давались раву Менахему легко. Так уж сложилось, что я лишь несколько раз слышал его вживую, причем чаще всего это происходило на похоронах, поминках и в других подобных ситуациях. Когда во время интифады бедуины забили камнями двух еврейских подростков из Ткоа, с которыми до этого дружили, рав Фруман был практически сломлен. На него было страшно смотреть. Насколько я знаю, он несколько месяцев не находил в себе сил встречаться с арабскими руководителями. Но сказано — «иди к фараону» — и он снова пошел.

Все это — на глубоком, мистическом уровне. А на уровне политическом он говорил, в частности: «Лучше я останусь жить в своем доме под властью палестинского государства, чем покину его, чтобы жить в Израиле». В последние годы внимание прессы он чаще всего привлекал в тех случаях, когда кто-то от имени еврейских экстремистов осквернял мечети или церкви (часть таких случаев являлась провокациями самих же арабов). После каждого такого случая, уже наутро, рав Фруман оказывался в деревне, сидел со стариками и объяснял, что евреи так не поступают.

Понятно, что рав Фруман был яростным противником выселения евреев из Гуш-Катифа («размежевания»). Как уже было сказано, авторитетов он не очень признавал и потому сразу и однозначно выступил за право солдат отказываться от выполнения приказа сносить поселения — в отличие от большинства раввинов «мейнстрима».

И это не единственное, чем он рассердил уже левую часть политического спектра. Рав Фруман боролся против проведения в Иерусалиме «парадов гордости». Перед одним из первых парадов весь город был оклеен афишами, на которых были изображены рав Менахем, муфтий и католический патриарх, взывающие избавить святой город от этого мероприятия.

Особыми были отношения рава Фрумана с Храмовой горой. Он считал нужным и очень важным подниматься на нее, посылал туда своих учеников и детей, но сам этого не делал — из уважения к своему учителю, р. Ц-Й. Куку, который запрещал подниматься на Гору в наши дни. Однако же один раз он нарушил это самоограничение, устроив на Храмовой горе свадьбу своего сына (точнее, обряд кидушин), видимо, первую еврейскую свадьбу на Горе за две тысячи лет.

«Продолжить дело жизни» рава Фрумана — идея почти невозможная. Каждый может выбрать себе что-то из этого почти бесконечного спектра. А пока, в горестные дни траура по праведнику, возьмите, пожалуйста, одну из его любимых книг и прочтите страничку в память о покойном. А книги эти — Талмуд, труды рабби Нахмана и рава Кука.