Гроссман понял, что умер

В московском Центральном доме литераторов показали документальную ленту «Василий Гроссман. Я понял, что я умер». Показ сложно назвать премьерным: впервые картина была продемонстрирована еще в конце января на телеканале «Культура». Но такой вот — театральной, камерной — премьеры до сих пор не было.

Организаторами показа выступили Российский еврейский конгресс и клуб писателей ЦДЛ: не так часто сегодня появляются документальные фильмы, которые стоит посмотреть в зале, а после послушать их создателей. По признанию режиссера Елены Якович, идея снять картину о Гроссмане появилась у нее после просмотра телесериала Сергея Урсуляка «Жизнь и судьба». Когда он вышел на экраны, Якович была уверена, что документальная лента об авторе многострадального романа существует и будет показана в завершение сериала. «Все ведь помнили трагическую историю с рукописью, — говорит Елена Якович. — Но помнили очень смутно». Однако, по счастливому для нее стечению обстоятельств, фильм о писателе никто не снял. О судьбе нашумевшего романа напомнить соотечественникам довелось ей самой.

«Я понял, что я умер», — эти слова Василия Гроссмана вынесены в название картины. Для писателя, которого советская власть воспринимала относительно благосклонно, происшедшее с его романом стало настоящей катастрофой. Он и раньше получал удары судьбы: несколько раз ему должны были дать Сталинскую премию, но в последнюю минуту Сталин лично вычеркивал его из списков, одни его книги издавали с удовольствием, другие внезапно запрещали. Но кошмар, который ему предстояло пережить с «Жизнью и судьбой», не мог сравниться ни с чем. Посвятив почти десять лет жизни созданию этого романа, Гроссман был уверен, что книга произведет фурор. Она и произвела. Но лишь спустя много лет и уже после его смерти. Тогда же, в 1961 году, с романом случилось невероятное. Все варианты рукописи — включая черновики и отрывки, которые Гроссман отдавал перепечатывать машинисткам, — арестовали. Писателя при этом оставили на свободе.

«Нет смысла, нет правды в нынешнем моем положении, в моей физической свободе, когда книга, которой я отдал свою жизнь, находится в тюрьме, ведь я ее написал, ведь я не отрекался и не отрекаюсь от нее, — писал Гроссман Хрущеву. — Я прошу свободы своей книге… Методы, которыми все происшедшее с моей книгой хотят оставить в тайне, не есть методы борьбы с неправдой, с клеветой. Так с ложью не борются. Так борются с правдой…». Надо отдать должное генсеку: он отправил писателя не за решетку, а на встречу к главному идеологу страны Суслову. Суслов освобождать роман отказался.

«Я понял, что я умер», — так описывал свои ощущения от этой встречи Василий Гроссман. Близкие считали Гроссмана бестолковым интеллигентом — ведь он лично отвез кагэбэшников по всем адресам, где находились рукописи. Тогда они не знали, что было еще две копии книги, которые он отдал на хранение друзьям. Но печатать ее в Советском Союзе было нельзя. За год, последовавший после ареста романа, Гроссман буквально сгорел — умер от рака. Через некоторое время писателю Владимиру Войновичу удалось переправить фотокопию страниц рукописи за границу, однако и там книгу ждала та же участь — ее почему-то не стали публиковать. Только со второй попытки удалось отправить «Жизнь и судьбу» в печать. Европа была потрясена романом. В Советском Союзе поднялся страшный шум. Но к тому времени кордоны уже стали рушиться, и вскоре книга все-таки увидела свет на родине. Правда, не так, как того хотел Гроссман, — без посвящения матери, расстрелянной немцами во время войны.

Елене Якович удалось отыскать в Бердичеве человека, который находился вместе с матерью Гроссмана в той страшной расстрельной яме, — Мойше Вайншельбойма. «Я вообще в Бердичев никогда бы не поехала, если бы не [президент РЕК] Юрий Каннер, — говорит режиссер. — Он мне давно про Бердичев рассказывал, поскольку там его корни. И когда я занималась фильмом, он мне предложил туда поехать. А я понимала, что Бердичев требует ключа. И эта бердичевская поездка действительно дала определенную интонацию фильму. Особенно когда нам удалось отыскать человека, который выжил в яме, в которой погибла мать Гроссмана». Для Гроссмана «Жизнь и судьба» — долг перед памятью матери. Он очень тяжело переживал постигшую ее участь: ни дня не прошло после войны, чтобы он не думал о том, как умирала мать. Свой роман он посвятил ей. Однако в первом опубликованном его варианте посвящения не оказалось. Его нашли позже — в другой спрятанной Гроссманом рукописи. Посвящение появилось в следующем издании книги.

«Василий Гроссман. Я понял, что я умер» — фильм о русском писателе, который написал величайшую книгу XX века. О человеке, который родился и вырос в еврейском городе Бердичев и навсегда сохранил в себе это «еврейское». Немало еврейских мотивов и в фильме Елены Якович. «Вообще я не склонна подчеркивать национальность своих героев и уделяю этому ровно столько внимания, сколько этого было в жизни тех, о ком я рассказываю, — говорит она. — Поскольку еврейство имело в судьбе Гроссмана огромное значение, его оказалось немало и в фильме. Он написал первую книгу о Холокосте (имеется в виду «Черная книга» — сборник документов о преступлениях против еврейского народа, составленный Василием Гроссманом и Ильей Эренбургом), он писал про Треблинку, он потерял в Холокосте мать, и в романе “Жизнь и судьба” эта тема — одна из важнейших. Так что он сам задал эту интонацию».

Показ фильма о Гроссмане состоялся на прошлой неделе, спустя всего несколько дней после отвратительного антисемитского репортажа Дмитрия Киселева в программе «Вести недели», после которого в стране заговорили о реанимации государственного антисемитизма. Здесь, в кулуарах ЦДЛ, тоже говорили об этом. Пока мы беседовали о фильме с Еленой Якович, гости постепенно расходились. На минуту — чтобы попрощаться — режиссера отвлек поэт Игорь Иртеньев, который как раз оказался в эпицентре разгоревшегося скандала.

«Для меня это какой-то постмодернизм космополитизма, — сказала Елена Якович, проводив поэта. — Пока это кажется какой-то игрушкой, пока это никому не мешает жить. Не знаю, как будет дальше. Но я не могу всерьез рассматривать произошедшее в контексте того, что было в СССР в 1949 году, или того, что случилось в Германии. Хотя, конечно, раскрытие псевдонимом попахивает нехорошими временами».