Слепая Бася сбежала от хромого банщика Фишки

То, что превращает «Короля попрошаек» в одно из наиболее странных событий киножизни Израиля — это идея сделать фильма а-ля «Храброе сердце», только из местечка. И это не единственный недостаток нового израильского фильма.

На первый взгляд, следовало бы снять шляпу перед создателями фильма «Король попрошаек», весьма свободной экранизации кинорежиссера Ури Пастера произведения Менделе Мойхер-Сфорима «Книги попрошаек». Расширенное внимание к еврейству, точнее к его материальной стороне, опора на центральный текст литературы еврейской гаскалы, обращение к еврейскому прошлому в Европе, тому, что растворилось в дыме пожаров, и даже использование высокопарной речи — все это должно было превратить фильм в то, чем можно восхищаться. Есть только одна маленькая проблема: восхищаться-то особо не перед чем, считает израильский кинокритик Шмулик Дувдевани.

Долгое время израильский кинематограф избегал работать с системообразующими текстами на идише. Эта тенденция проистекает из тесно связанной с идиш сионисткой идеологии, которая подняла на знамя отрицание Галута. «Новый», израильский, еврей, чей образ борца и деятельного человека стал полной противоположностью галутному и женоподобному еврею, также не добавил популярности диаспоральной тематике. Кинематограф, который говорил на иврите, языке светском по своей сути, как правило, уклонялся от обращения к идишской литературной традиции, которая, строилась на жизни евреев в диаспоре.

Исключения только подтверждают правило: «Тевье-молочник и семь его дочерей», «Чудо в местечке» Менахема Голана и Лео Фейлера, поставленные по рассказам Шолом-Алейхема, а также «Два покупателя Леймела», который по мотивам книги Аврома Гольдфадена экранизировал Исраэль Бакар.

В «Короле попрошаек» рассказывается о хромом банщике по имени Фишка из еврейского местечка на польско-российской границе. Действие разворачивается в веке, эдак, 16-м, а сам фильм большей частью снят в Литве. После того как недружелюбное нееврейское население в очередной раз громит жителей местечка («Погром, евреи, погром!» — кричит Леа Кениг в одной из непреднамеренно смешных сцен в фильме), община решает сосватать Фишку к Слепой Басе в надежде, что свадьба поможет преодолеть проклятие погромов. Но Бася, как выясняется, вовсе не слепая, а член банды еврейских бандитов, и не успела еще отшуметь свадьба, как лихая невеста убежала в лес. Фишка, который отправляется за ней, считая что супруга ниспослана ему Б-гом, сталкивается там с бандитами, побеждает их главаря и сразу превращается в сказочного героя, который умудряется побить врагов с помощью банных веников. Истории о его подвиге доходят до высокопоставленного офицера русской армии, который предлагает ему вступить в ряды его отряда, участвовавшего в войне против поляков. Параллельно Фишка влюбляется в Бейлу Прекрасную, хотя он еще женат на презренной Басе.

Пастер решил превратить свой фильм в голливудскую притчу, повествующую о единстве народа и порицающую опасности многопартийного общества. Но отнюдь не язык ослабляет этот фильм, не постановка сцен, до ужаса напоминающих школьные миниатюрки, и даже не монотонная игра. Нет, то, что превращает фильм в одно из самых обескураживающих событий в киношной жизни, это идея оформить его наподобие «Храброго сердца», только из местечка, со снятыми вопиюще небрежно лесными битвами. А рассуждения о еврейской силе здесь не более чем очередная перепевка истории Давида и Голиафа, убежден кинокритик.

«Король попрошаек», чья пиар-кампания была нацелена на то, чтобы спрятать его от критиков, вывел на большой экран образ первого еврейского героя из Галута (и с этой точки зрения, нет сомнений, что это новаторский шаг). Вывести он его, конечно, вывел¸ а вот, в сущности, сказать о нем хоть что-нибудь оказался не в силах. Итак, фильм остался без настоящего героя, которому можно и нужно сопереживать. Поэтому жалко, что данная легенда о еврейском мужестве запомнится лишь в порядке курьеза и — увы! — должно пройти долгое (слишком долгое) время, прежде чем израильский кинематограф захочет снова обратиться к шедеврам галутной литературы, считает Дувдевани.