Семейный раввин

Раввин Ашер Альтшуль родился в Одессе, служил в израильской армии, приехав однажды в отпуск в Америку, остался здесь и стал наставником одной из самых многочисленных русскоязычных еврейских общин Нью-Йорка. Собрания этой общины напоминают скорее клуб по интересам, куда приходят целыми семьями, где интересно и взрослым, и детям. И это неудивительно, ведь, по убеждению рава Альтшуля, иудаизм не скучная религия, а образ жизни, благодаря которому евреи могут оставаться самими собой. 

«ОДЕВАЙСЯ И ИДИ В СИНАГОГУ!»

Сам Альтшуль пришел к этому образу жизни, когда, будучи 15-летним хулиганистым подростком и главным диджеем на школьных танцевальных вечерах, пошел на курсы иврита и истории. Вспоминает, что читать на иврите начал уже после первого часа занятий.

У родителей Ашера это увлечение иудаизмом поначалу вызвало недоумение. Интеллигентная советская семья: отец — старший научный сотрудник в Институте физики, мама — завуч Одесского художественного училища имени Грекова. Свое еврейское происхождение они, конечно, осознавали, но ближайшие предки, которые слышали, что такое Йом Кипур, жили, по словам Альтшуля, за четыре поколения до них. Поэтому неудивительно, что, оказавшись в синагоге впервые по настоянию сына, мама заявила, что ноги ее там больше не будет. Ашер рассказывает, что тогдашний раввин синагоги на Пересыпи Шая Гиссер (сегодня известный лектор), которому тогда не было и 30, скептически относился к советской интеллигенции и не упускал случая выразить свое отношение к ней в весьма ироничной форме. Положение спасла его жена Xая, дочь раввина московской синагоги на Большой Бронной Ицхака Когана. Женщины сдружились, и буквально через пару месяцев родители Альтшуля сделали хупу, одну из первых в Одессе со времен Октябрьской революции.

А потом Ашер сбежал из дома под предлогом того, что поехал учиться в Киев. Родители уговаривали сына вернуться. Он согласился, но с одним условием: домашняя кухня должна стать кошерной. Пришлось уступить, несмотря на то что в 1990-х не то что кошерного, но и обычного мяса было не достать. Альтшуль вспоминает, что за последний год, проведенный в Одессе перед отъездом в Израиль, мясо ел от силы три раза.

Вернувшись накануне нового учебного года из Киева в Одессу, Ашер вместе со своими единомышленниками и под началом рава Гиссера решил организовать иешиву и сообщил родителям, что в обычную школу ходить больше не собирается. Отец, который в связи с предстоящей репатриацией в Израиль также оставил работу, принял это известие спокойно. Другой была реакция матери. Как-то раз в субботу утром она осознала, что осталась совершенно одна: ее дети и муж погрузились в религию, семью ждала эмиграция и полная неизвестность. К ней, рыдающей, подошла бабушка и спросила:

— Почему ты плачешь?

— Я потеряла свою семью.

— Где твой муж?

— В синагоге.

— А сыновья где?

— Там же.

— Тогда я не понимаю, что ты здесь делаешь. Одевайся и иди в синагогу! — строго сказала бабушка и одной короткой фразой помогла матери Альтшуля правильно расставить жизненные приоритеты.


ЗАТЯНУВШИЙСЯ ОТПУСК

В январе 1992 года вся семья переехала в Израиль, однако, в отличие от многих других репатриантов из бывшего Советского Союза, связей с родиной не рвала. Продолжая обучение в Израиле, Ашер на протяжении нескольких лет наездами бывал в родной Одессе, помогал местной еврейской общине.

В 1996 году Ашер Альтшуль женился. Длительные поездки прекратились, а армейская служба в израильской разведке подсказала выбор дальнейшей профессии, тем более что компания, на чьем оборудовании тренировались солдаты-срочники, сама пригласила его на работу. Параллельно он продолжил обучение в Иерусалимском политехническом институте «Махон Лев». Казалось, что судьба еврейского юноши из интеллигентной семьи предрешена: его ждала карьера программиста, долгая и счастливая жизнь на Земле обетованной. Однако все сложилось иначе.

В 2002 году молодые супруги поехали в отпуск в Америку. Путешествуя, не переставали удивляться тому, насколько люди в Америке, в особенности в крупных городах, либеральны и толерантны по отношению к другим. И когда известный в Нью-Йорке раввин и директор школы Арье Кацин попросил Ашера выступить перед его учениками с лекцией об Израиле, тот с радостью согласился. После этого его пригласили еще раз, потом еще и, наконец, предложили с начала нового учебного года работать в школе на постоянной основе.

Альтшуль признается, что это предложение стало первым веским аргументом в пользу того, чтобы остаться в Соединенных Штатах. Так совпало, что в это же самое время и его жене Наталье поступило предложение о работе в Америке, к тому же ее родители давно жили там. В Израиль супруги возвращаться не стали.

Окунувшись с головой в преподавание, Ашер и сам снова стал студентом — пошел учиться в американский колледж. Жизнь кипела, не было ни одной свободной минуты, но отказать двоим друзьям, которые попросили его заняться с ними изучением еврейских традиций, Альтшуль не смог. Все еще уверенный в том, что на новом месте будет продолжать карьеру программиста, он с удивлением стал отмечать, как понемногу росло количество его учеников. На еженедельные занятия по главной книге хасидизма «Тания» сначала приходили два человека, затем с каждым разом их становилось все больше. Одна из учениц, известная в округе врач Раиса Окландер, предложила проводить занятия в заброшенной синагоге, расположенной неподалеку. Там же решили организовать первый общественный пасхальный седер. Ашер с женой подготовили помещение, откошеровали кухню, развесили объявления и старались не слушать тех, кто говорил, что все их старания — напрасная трата времени и что русскоязычному еврейству Нью-Йорка все это неинтересно.

В первую ночь Песаха в синагоге собралось человек сорок. Через полгода, во время осенних праздников, встречи пришлось проводить уже в три захода: относительно небольшое помещение не могло вместить всех желающих.

В декабре 2003 года здесь же, в синагоге в Бруклине, община Альтшуля собралась на свой первый шаббат, и с тех пор не было ни одной субботы, которую не встречали бы здесь по еврейскому закону.


«У ВАС ЗДЕСЬ КАКОЙ-ТО КЛУБ!»

Мы сидим в уютном помещении синагоги, отведенном под библиотеку. Стеллажи, сплошь заставленные книгами, тянутся от пола до самого потолка. Я слушаю историю жизни раввина Альтшуля, который одинаково свободно говорит на русском, английском и иврите, цитаты из древних мудрецов пересыпает анекдотами и очень просто и доходчиво объясняет сложные вещи.

— Известно, что русскоязычные евреи в силу своего воспитания сторонятся общинной жизни. Тем не менее ваша община насчитывает сегодня несколько сотен человек.

— К сожалению, советский период буквально выбил из людей понимание общинности. Возьмите, к примеру, сефардских евреев — у них вся жизнь строится вокруг общины, а для русскоязычных евреев глубокая вовлеченность в общинную жизнь непривычна. И именно это мы пытаемся возродить. Наша община очень молодая, ей всего десять с небольшим лет. Но за это время многие здесь перезнакомились и переженились и теперь приходят сюда со своими детьми.

— К вам в синагогу, действительно, обычно приходят целыми семьями. Так само собой сложилось или это результат ваших усилий?

— Я всегда подчеркиваю, что моя деятельность нацелена не на какую-то определенную возрастную группу, а на семью в целом — на старшее, среднее и младшее поколения. Всей семьей гораздо проще и комфортнее придерживаться тех правил, которые были даны нам праотцами. Около трех лет я проработал здесь директором школы, и главное разногласие, которое возникло у меня с советом директоров, заключалось в том, что мне предлагали сосредоточить свои усилия на ребенке и именно его погружать в иудаизм. Я же был уверен (и остальное руководство впоследствии встало на мою сторону), что необходимо работать и общаться со всей семьей сразу — этот процесс, возможно, будет медленным, но эффективным. Ведь и я сам в юности оказался в ситуации, когда мне пришлось буквально отстаивать перед родителями свое право и желание жить по законам иудаизма.

В иврите нет слова «синагога», это латинское слово. Зато есть слово бейт-кнессет, что означает «дом собраний». И в этом плане замечательно, что есть множество разных синагог, с разными раввинами. Ведь для образования общины недостаточно просто сдать экзамен на знание Торы — нужно нечто большее. Помню, самый замечательный комплимент в своей жизни я получил от человека, который пришел ко мне из другой общины. В конце занятий я поинтересовался, какие у него впечатления, и он признался, что ему не понравилось. «У вас здесь какой-то клуб!» — возмущенно воскликнул он, чем, надо признаться, очень меня порадовал, ведь это именно то, чего я добивался, — чтобы людям разных поколений было интересно, весело и комфортно в едином мировоззренческом пространстве. В нашей общине мы проводим концерты классической музыки, выезжаем на пикники, многие налаживают полезные личные и социальные контакты, и каждое праздничное собрание непременно включает в себя детскую программу.

Для меня показатель успеха — это не количество людей, пришедших ко мне на собрание. Успех — это когда вся семья переходит на кошерную кухню или когда родители решают провести бар-мицву или хупу. Другими словами — когда люди начинают корректировать свой образ жизни в соответствии с еврейской традицией.

— Но ведь этих заповедей 613. Вероятно, лишь единицы могут считать себя «настоящими» ортодоксальными евреями?

— Во-первых, среди заповедей есть множество с частицей «не». То есть если вы не убиваете и не сквернословите, то уже, считай, соблюдаете. А во-вторых, я искренне считаю, что еврей, который считает, что соблюдать надо, но по какой-то причине этого не делает, уже ортодоксальный. В этом смысле я не принимаю точку зрения реформистов, которые делают из своего несоблюдения еврейского закона религию. Как показывает статистика, еврейская семья, которая не имеет связей с еврейской ортодоксальной общиной, к четвертому поколению ассимилируется с окружающим ее национальным большинством. В этом вся суть: если мы хотим оставаться собой, нужно гордиться и не стесняться быть теми, кто мы есть, — евреями.