Пожалуй, нет в нашей стране человека, который не напевал бы себе под нос: «Пора-пора-порадуемся», «Позвони мне, позвони» или «Ах, какое блаженство, знать, что ты совершенство!» И хотя говорят, что на детях талантливых родителей природа отдыхает, к Максиму Исааковичу Дунаевскому это не относится! С популярным композитором встретился корреспондент Jewish.ru.

— Максим Исаакович, песни вашего отца пела вся страна. Ваши песни она тоже пела и поет до сих пор. Вот скажите, писать хорошую музыку — это дело наследственное?

— Кто его знает? У кого-то получилось наследовать способности, у кого-то не получилось — утверждать здесь что-то невозможно. В каких-то династиях таланты передались через поколение, в каких-то через два. У кого-то дети не унаследовали родительских талантов, а у Олега Ефремова, например, унаследовали: Михаил Ефремов — сверхталантливый человек. И совершенно не понятно, что на что влияет. Гены, воспитание — неизвестно…

— Конечно же невозможно не задать вопрос о «Возвращении мушкетеров». Режиссеру Георгию Юнгвальд-Хилькевичу пришлось вас уговаривать на продолжение саги? И каковы ваши впечатления от новой работы?

— Я считаю, что работа сделана неплохо и технично со всех точек зрения. А что касается зрительского интереса, то мы попали в некий кризисный спад, который почти вдвое уменьшил приток зрителей. Тем не менее рейтинг картины очень высок и идет она очень хорошо. Ну, а по сборам сейчас все картины уступают прошлому году, что неудивительно.

— Сейчас в самом деле другое время…

— Совершенно с вами согласен. Впрочем, у нас будет и телевизионный многосерийный вариант этого фильма. Так что его сможет оценить гораздо большая зрительская аудитория.

— Страдаете ли вы какой-то ностальгией по былым временам?

— Я лично никакой особой ностальгии по прошлому не испытываю. Писать музыку — это моя работа. И она почти ничем не связана с тем, что было, кроме, пожалуй, каких-то творческих моментов.

— Вы получили классическое образование, но впоследствии занялись «легким» жанром. Как на это отреагировали ваши учителя?

— Дмитрий Борисович Кабалевский — мой первый консерваторский учитель — был человек, безусловно, очень талантливый, блестящий музыкант, композитор и педагог. Но он был категорически против того, чтобы я занимался легкой музыкой. На втором курсе он даже хотел от меня отказаться, что было бы равносильно моему убийству — если профессор отказывался от своего ученика, того отчисляли из консерватории. Но мне повезло. Кабалевский ушел в академический отпуск, сказав мне, что он не будет объявлять, что от меня отказывается. Мне поставили то ли четверку, то ли тройку — уже не помню — что было равносильно профнепригодности, однако оставили в консерватории. А потом я уже перешел к Андрею Эшпаю и учился у него. Последний курс я оканчивал у Тихона Хренникова. Это были педагоги сами много сделавшие и в серьезной музыке, и в легком, популярном жанре. Поэтому у них я нашел понимание и поддержку.

— Вы относились к так называемой золотой молодежи. Это как-то повлияло на вас? Как тогда отдыхала золотая молодежь, что слушала?

— Если быть точным, расцвет этой самой золотой молодежи пришелся на послевоенные 50-е годы — дети генералов, маршалов, людей высокого полета. Они ездили на личных машинах, которых в Москве было очень мало. Номера этих машин, как и их марки, знали все. Я как раз принадлежу к шестидесятникам, к эпохе хрущевской оттепели, когда дышалось свободнее, когда стали звучать уже достаточно смелые вещи. Я был демократичным молодым человеком, дружил как с артистической и богемной молодежью, так и с простыми ребятами из своего двора. Всякими предрассудками и заносчивостью не страдал. И, кстати говоря, никогда не дружил с кем-то из высокопоставленных семей, да и сейчас не дружу.

— Максим Исаакович, правда ли, что песня «Широка страна моя родная», написанная вашим отцом, должна была стать гимном Советского Союза, но этого по каким-то причинам не произошло?

— Насколько я знаю, этот вопрос неоднократно поднимался в правительственных кругах. В первый раз — в 1934 году, когда еще не существовало гимна Александра Васильевича Александрова (в то время песня «Широка страна моя родная» как раз прозвучала в фильме «Цирк»). Но тогда ограничились тем, что эта музыка стала позывными советского радио. В следующий раз к этому вопросу вернулись в 90-х годах, когда был объявлен новый конкурс на гимн. И опять по каким-то причинам решили использовать «Патриотическую песню» Михаила Глинки. Успеха это не принесло, и решили вернуться к старому гимну Александрова, только переделать слова. Так что такой факт имел место быть, но по каким-то неведомым для меня причинам этого не произошло, песня гимном не стала. Лично мне «Широка страна моя родная» нравится гораздо больше, чем музыка Александрова, хотя я его очень уважаю как музыканта и композитора. Но мне все-таки кажется, что наш гимн приобрел такую известность во всем мире не за свои музыкальные достоинства, а благодаря тому, что существовал такое государство-монстр, как Советский Союз.

— Каким вам запомнился отец? У ваших родителей была какая-то очень романтичная история знакомства…

— Исаак Дунаевский, мой отец, был человеком очень влюбчивым и романтичным, очень любил красивых женщин. А моя мама, Зоя Ивановна Пашкова, была очень красива. Отец в то время руководил ансамблем Центрального дома культуры железнодорожников в Москве. Мама работала танцовщицей в балете столичного военного Ансамбля песни и пляски имени А.В. Александрова — тогда он пользовался огромной популярностью. Отец пришел к ним на концерт и увидел маму. Потом прислал ей забавную записочку за кулисы. Мама, а ей было-то всего лет 19-20 (она была моложе отца на 24 года), пришла в полный восторг — шутка ли, получить знаки внимания от такого человека. Так все и началось!

— О смерти вашего отца ходило очень много разговоров. Было множество версий. Вообще, ему долгое время не давали звание народного артиста. Скажите, это пресловутый еврейский вопрос, или же причина была в другом?

— Расскажу вам один интересный факт. Несмотря на то, что у нас было очень много репрессированных евреев — в искусстве, в поэзии, в литературе, тем более, в науке, Исаак Дунаевский у «них», то есть у партийных чиновников высшего ранга, не ассоциировался с евреем. Можно сказать, что тогда существовала одна национальность — советская. Исаак Осипович Дунаевский в русской душе никак не ассоциировался с евреем. Это был наш русский советский композитор, популярнейший песенник. Когда он выходил на улицу, его окружали толпы поклонников. Его узнавали, несмотря на то, что в то время не было телевизоров и таких средств массовой информации, как сейчас. Это поразительно! И, я думаю, что это в какой-то мере останавливало наших кровожадных правителей. Говорят, Исаак Дунаевский даже был в списке, о котором мне рассказывал в свое время Аркадий Исаакович Райкин. Не знаю, легенда это или правда, но якобы существовал некий сталинский список из шестидесяти евреев, которых нельзя было трогать. Правда, отец и многие, такие же, как он, об этом не знали и ждали, когда за ними придут. Был арестован брат отца — Лев Исаакович Дунаевский — знаменитый хирург, другие его родственники. Поэтому он тоже ждал ареста, но, к счастью, этого не произошло. Хотя здоровье он из-за этого, конечно, подорвал. Было впоследствии какое-то пренебрежение. В частности поэтому он так и не получил звание народного артиста СССР, что в пятьдесят лет для человека такого уровня, как он, само собой разумелось.

— А вы когда-то испытывали давление по национальному признаку?

— Нет. Настало абсолютно другое время. Я был дитя оттепели.

— Если говорить о вашей профессии, то тут напрашивается вопрос: она вас выбрала, или вы — ее?

— Трудно сказать. В общем-то, я сопротивлялся. В пять лет начал заниматься музыкой, но потом бросил из-за всяческого отсутствия желания. Потом меня опять посадили за фортепиано и гаммы, но я опять не захотел. Тогда папа сказал: «Не надо! Пусть лучше будет тем, кем хочет». Я вообще в то время очень тяготел к спорту. «Пусть лучше будет бегать и играть в футбол, как все нормальные ребята», — говорил отец. А потом вдруг после его смерти я понял, что очень хочу заниматься музыкой. Объявил об этом маме и меня определили в музыкальную школу, куда я пошел сразу в 6-й класс, потому что мне было уже одиннадцать лет. И я должен был за несколько лет успеть то, чего не успел за все упущенное время, то есть за несколько лет преодолел 10-летний курс детской музыкальной школы и дальше пошел в училище.

— Ваша визитная карточка, безусловно, — музыка к «Трем мушкетерам». Говорят, что эту музыку вы написали на спор. И как вообще работалось с Георгием Юнгвальд-Хилькевичем тогда?

— Мне всегда с ним легко работалось. Он доверяет людям, которых выбрал. Он не будет контролировать каждый твой шаг, как это делает большинство режиссеров, мешая композитору работать. Мы с ним сделали пять или шесть очень удачных картин, многие песни из которых стали хитами. Это произошло именно потому, что он совершенно не мешал моей работе, а только помогал. А спора никакого не было, просто для фильма «Д'Артаньян и три мушкетера» нужно было написать хит, и я его написал.

— Еще одна ваша блестящая работа — «Мэри Поппинс, до свидания!». Тому, что главную роль в фильме сыграла Наталья Андрейченко, поспособствовали вы?

— Я ничему не способствовал. Все вышло случайно. Просто актриса Анастасия Вертинская, которая должна была играть главную роль, и режиссер Леонид Квинихидзе не нашли общий язык. Съемки фильма уже начались, но ей не понравились песни, которые были написаны заранее. Вертинская несколько иначе трактовала свою роль. И тогда режиссер сказал: «Сегодня фильм у нас существует в музыке. Музыка — его главная составляющая. И если тебе это не нравится, то я вынужден буду отказаться от тебя, а не от композитора». А Наталья Андрейченко, которая в тот момент была моей женой, просто оказалась поблизости. Она очень хорошо выглядела и к тому же не была занята на других съемках. Вообще, очень трудно найти хорошую актрису в тот же день. А тут просто повезло.

— В начале 90-х вы уехали в США. Чем вы занимались в Голливуде?

— Я там ничем особым не занимался. Я пытался, естественно, пробиться, но не особо в этом усердстсвовал. Сверхпопыток я не предпринимал. Налаживал контакты, некоторые из которых сохранились и сейчас. Просто я понял, что в Голливуде мы никому особенно не нужны, там есть свои люди. Ситуация схожа с нашей. Попробуйте, пробейтесь у нас в кино, если вы молодой композитор, который приехал издалека! Конечно сразу ничего не получится, даже если вы очень способный и талантливый. Я занимался там многими вещами. Сделал пару фильмов, поработал на телевидении, даже в газету писал. Делал продюсерские проекты, у меня была студия, что-то записывал. Словом, работа у меня там была. В конце 90-х годов начал возрождаться наш кинематограф, опять возникла востребованность, и я вернулся.

— Известно, что там, в Голливуде, вы должны были писать музыку к фильму «Запах женщины» с Аль Пачино в главной роли. Но что-то не сложилось…

— Я познакомился с музыкальным директором студии Universal, очень ему понравился, и он решил меня, так скажем, протолкнуть. В тот момент как раз не было композитора на кинофильм «Запах женщины». Вернее композитор был, но в самый последний момент его по каким-то причинам сняли. И он захотел сразу позвать на эту работу меня. Но меня поблизости тогда не оказалось, я в это время был в Испании, и мне нужно было вернуться в Россию, чтобы сделать кучу документов и виз. А там нужно было оказаться буквально в тот же день. Вообще в Голливуде надо всегда быть «под рукой».

— Вы многодетный отец. А кто-нибудь из ваших детей пошел по вашим стопам?

— Музыкой занимается только моя старшая дочь Алина. Она с двух лет живет во Франции и уже больше француженка, чем русская. Она пишет музыку и стихи, сама аранжирует, у нее своя группа под названием «Маркиза», ездит с концертами и по своей стране, и по соседним.

— И, в качестве заключения. Максим Дунаевский сегодня. Чем он живет? Чем он дышит? И не повлиял ли на творческую элиту Москвы экономический кризис?

— Повлиял, конечно. Повлиял не на творчество, а на количество работы, которой значительно уменьшилось. Количество фильмов, вообще проектов сократилось процентов на восемьдесят. Но, с другой стороны, это даже хорошо — произойдет некая чистка и в кино, и в музыке, и в других областях человеческой деятельности. Отвалятся халтурщики и всякие другие непонятные люди. Безусловно, в этом есть какой-то Б-жественный промысел. Лично меня это только обрадовало — наконец я засяду за работу, которая не является заказной, и буду писать. Это большой мюзикл, который, думаю, найдет свое место на нашей сцене, тем более что мы делаем его с очень хорошей командой. Но не буду забегать вперед…