Театр, кино, телевидение, литература... Кажется, нет такой сферы искусства, в которой бы не проявил свой талант сценарист, актер и поэт Вадим Жук. О любимых ролях, театре и еврейском юморе Вадим Семенович с удовольствием побеседовал с корреспондентом Jewish.ru.

— Конечно! Все эти набережные, закоулки, дворы-колодцы накладывают неизгладимый отпечаток на любого петербуржца. Хоть я уже восемь лет живу в Москве, до сих пор ощущаю себя ленинградцем — болею за «Зенит» и болею Достоевским. Какое-то время жил и работал в Красноярске и в Омске. Там я одновременно играл и занимался преподавательской деятельностью. С тех пор я очень люблю Сибирь, которую практически всю объездил с гастролями. Вообще, много где побывал — вплоть до Сахалина и Камчатки. Это неописумая сказка, совершенно несравнимая с той жизнью, которой мы сегодня с вами живем.

— В то время я был совсем молоденький — всего-навсего 25 лет. Будучи одновременно актером в театре, я преподавал в Красноярском художественном училище имени Сурикова сразу шесть дисциплин! Мне приходилось чрезвычайно много готовиться, ведь преподавал я эстетику, историю русского и зарубежного театра и даже такой предмет, как материаловедение. В последнем я, кстати, почти ничего не понимал, читал по конспектам, которыми меня снабдил ректор училища. Вел дисциплину под названием «история материального мира», которая включала в себя массу вещей, вплоть до архитектуры и оружия. Было очень интересно и могу сказать, что эти знания остались со мной на всю жизнь.

— Я весьма средний актер, даже плохой. У меня нет внутренней органики, которая необходима актеру. После 9-го класса я вздумал поступать в ленинградский ТЮЗ, которым тогда руководил Зиновий Яковлевич Корогодский. После того, как я вполне успешно сдал экзамены, Корогодский подошел ко мне и, характерно грассируя, сказал: «Жучок, что ты у меня будешь играть? Не скажу, что в тебе много еврейского, в тебе много восточного!» И в самом деле, ролей для моей внешности немного. Чтобы играть, преодолевая характерность своей внешности, нужно обладать большим даром. И все же я играл — и в театре, и в кино.

— Мы с Володей очень давно знакомы, он симпатичный мужик, с которым мне всегда очень любопытно и смешно. Он запомнил меня по роли в картине Александра Сокурова «Скорбное бесчувствие». Там я играл патологоанатома, который удалил себе глаз, так как считал, что «на теле человека слишком много лишних органов». Вот такой странный образ. Участие в фильме «Поп» доставило мне много удовольствия. Мой эпизод — это сцена с Сергеем Маковецким. Этот актер обладает очень мощной органикой, не чета мне и многим другим артистам. Когда играешь с хорошим актером, то волей-неволей перенимаешь его энергию! Я глядел в честные глаза Сережи и сам становился более или менее органичным.

— Я не так много играл в кино... Мне было очень интересно сыграть Хаима Ягудина в экранизации романа Анатолия Рыбакова «Тяжелый песок». Не могу сказать, что картина вышла очень сильной, но сниматься было любопытно, да и партнеры были вполне достойные. Я сыграл очень вздорного старикашку с нежной душой. Этот герой в некоторых эпизодах напоминал мне моего отца, офицера-кавалериста.

— Да, он действительно был вполне суровым человеком, но с очень нежной душой. Сделать из меня военного он не хотел. Меня направляла мама, которая с детства приучала меня к стихам и театру. Отец просто с большим интересом за всем этим наблюдал. У меня ведь еще четыре сестры, и в семье я был самым младшим. Когда я уже чего-то добился в жизни, отец сказал мне: «Я горжусь тобой, сынок!» После его смерти эти слова стали для меня еще более ценными.

— Несравнимо большую, чем кино. Я с юности люблю читать и писать стихи, но никогда не считал, что обладаю лирическим даром, вернее никогда не считал, что он заслуживает публичной огласки. Как-то мой друг Игорь Иртеньев блистательно заметил, что «мои стихи не настолько гениальны, чтобы их не публиковать». Он сам отнес мои стихи в журнал «Знамя», после чего я стал печататься и в других изданиях. Сейчас ищу издателя, чтобы выпустить второй сборник, который уже почти готов. Однако основным делом своей жизни я все же считаю театр «Четвертая стена» в Санкт-Петербурге и капустники.

— Не сходит! Я недавно вернулся с международного фестиваля театральных капустников «Веселая коза», где заседаю в в жюри и веду гала-концерты. Там я увидел множество пленительных номеров, здорово поставленных и здорово сыгранных. Я тихо радовался тому, что капустники прочно вошли в жизнь российского театра.

— Никаких заготовок, только импровизация! Даже когда я работал на радио и телевидении, то никогда не имел при себе заготовленного текста. Я достаточно хорошо знаю родной язык и знаю, что хочу сказать, поэтому живое слово для меня очень важно. Презираю тех, кто смотрит в бумажку!

— Евреи — довольно ехидный народ... Слава Б-гу, что в русской сатире все же есть и неевреи, такие как Гоголь, Салтыков-Щедрин.

— Чтобы евреи чересчур не возгордились (смеется). Юмор — одна из граней ощущения жизни, это некая оборона. Евреям всегда было от чего обороняться, отсюда и такое ироничное отношение к жизни, сатира для евреев — как щит. Жаль, что опошлена масса чудесных еврейских анекдотов, ведь это наглядный пример того, как прекрасно освоенный чужой язык становится своим и все его тонкости выкладываются на «юмористических блюдечках».

— Работаю над тем, что нравится. Что-то делаю в театре, что-то для себя. Занимаюсь Гоголем, Дефо, Островским. Я человек не столько от жизни, сколько от культуры. Я очень чувствую ее связующую между временами нить и мне очень лестно, приятно, но и страшно, в то же время, становиться на одну доску с великими творцами прошлых лет. Объясняя их для себя, стараюсь что-то донести и до зрителя.

— Ванечка — замечательный блюзовый музыкант. Хотя он и полукровка, но успел засветиться в еврейской культуре гораздо больше, чем я. Около пяти лет назад он с товарищем создал музыкальный коллектив «Наеховичи». Они играют клезмер в блюзовом оформлении. Ваня — очень сильный музыкант и бешено обаятельный человек! Я ужасно люблю слушать, как он играет, оригинально поет и ведет свои выступления. Кстати, Наехович — настоящая фамилия моего отца. Фамилия Жук досталась ему от отчима. Отсюда и название их группы.