— Нет, российской прессе я никогда не давала интервью. Вероятно, в том же московском Time Out журналисты сами написали за меня ответы. У меня уже было такое, когда в русском Rolling Stone выдумали интервью со мной. Там не было ни одного слова правды. Хотя под «интервью» стояло имя той же самой журналистки, которая брала у меня интервью для американского Rolling Stone.

— Очень люблю читать русские книги…

— Как правило, предпочитаю классику. Но несколько месяцев назад моя двоюродная сестра из Сан-Франциско прислала замечательные книги Юрия Коваля «Суер-Выер» и «Самая легкая лодка в мире». Очень понравилось.

Вообще же русская культура в основном передалась мне через моих родителей, через дедушек и бабушек. Поэтому и разговариваю я, наверное, как пятидесятилетние. В детстве, уже когда мы жили в Америке, родители заставляли меня говорить на русском языке. Помню, папа постоянно твердил: «Говори по-русски»…

— Да, но сейчас они как-то спокойнее к этому относятся. Думаю, опасный момент утратить русский язык прошел, и они теперь не так сильно волнуются. Самое интересное, что сейчас родители сами вставляют в русскую речь, наверное, больше английских слов, чем я.

— Наверное, это был самый важный момент в моей жизни. Я встречала очень многих людей, у которых именно в этом возрасте — в 8 – 9 лет — произошли в жизни события, серьезно повлиявшие на их жизнь. Ребенок в девять лет еще не понимает, что его родители — это обычные люди. Ребенок считает, что его родители все знают, все могут, что они всесильные. Поэтому страха, конечно, не было. Я только очень переживала из-за того, что моя двоюродная сестра Маша, которая старше меня на две недели и один день, может остаться, а я уеду. Мы с ней были как двойняшки. Но как только я узнала, что ее семья едет вместе с нами, я сразу успокоилась. Потом я уже начала понимать, что бабушка и дедушка не едут, что папин брат со своей семьей тоже остается. Помню все эти отвальные, как плакали взрослые... Помню, что нельзя ничего было в школе сказать. Приходилось говорить, что переезжаю к бабушке в Малаховку.

В тоже время, по другую сторону этих драматических прощаний все было очень интересно, интригующе. Для нас, детей (для меня и моей двоюродной сестры), Америка была такими джунглями из «Маугли» Киплинга. Мы представляли, что в Америке есть тигры, львы, пантеры, обезьяны, что они будут с нами разговаривать. Мы не представляли, что здесь тоже стоят дома, живут люди. Я думала, что мы эмигрируем в сафари. Это было очень интересно, мы спорили с Машей, у кого будет больше животных. Мы узнали об отъезде, когда нам было по восемь лет, но мыслями мы были на уровне пятилетних…

— Я прекрасно помню наш район. Мы жили на Ждановской, теперь это Выхино. Там было много пятиэтажек, рядом лес. Наша квартира была на первом этаже. Во дворе постоянно играли дети. Помню бабушек на скамейках. Еще помню, что все дома были белые, и только наш дом был желтого цвета. Гостям всегда объясняли, что надо идти к желтому дому. Но за пару месяцев до отъезда в Америку наш дом перекрасили в белый цвет. С этого момента, став как все другие дома, этот дом перестал быть нашим…

— Каждое лето мы ездили в Пярну (курорт на Балтийском море в Эстонии, — прим. авт.). Мы снимали домик у эстонской бабушки, во дворе у нее был парник с помидорами. Мои родители в то время увлекались чем-то вроде народной медицины, а поскольку я росла болезненным ребенком, родители особый интерес проявили к обливаниям холодной водой. Вот в этом парнике вместе с помидорами меня и поливали холодной водой из колодца… В Пярну у нас было очень много друзей из разных городов — из Киева, Харькова, Ленинграда. Большинство из них потом эмигрировали в Америку, обосновались в Нью-Йорке, Нью-Джерси. Мы до сих пор дружим, встречаемся семьями. Родители по-прежнему считают нас детьми, и у нас отдельный «детский стол», и не важно, что детям уже 30 лет, и что у некоторых есть уже свои дети…

— Возможно, одна из причин кроется в самом отъезде, который все же оказался травматичным для девятилетнего ребенка. Мы уезжали еще из Советского Союза, и только одна советская таможня чего стоила! У меня была коллекция иностранных монет и коллекция значков. Все это лежало в моем рюкзачке. И вот какая-то огромная таможенница стала объяснять нам, что мы не можем вывезти все эти монеты, поскольку по сумме они превышают разрешенную для вывоза валюту. Сколько там можно было вывезти, сто долларов?.. Таможенница высыпала монеты и начала пересчитывать их. Потом нам вытряхнули все из чемоданов, разрезали ножницами наши советские паспорта… Затем вывешивали до миллиграмма золотые драгоценности. Оказалось, что мы превысили допустимую норму, и меня послали через весь аэропорт отдавать не уложившееся в норму золотое кольцо моей прабабушки провожавшим нас бабушке с дедушкой. Они уже простились с нами навсегда, а тут бегу я, вкладываю им в руку кольцо и убегаю… Плач, слезы…

Так что Россия так и осталась в памяти таким местом, где людям все безразлично… Хотя, конечно, я понимаю, что все зависит от человека, и я не думаю, что это именно российская черта. Скорее, это нечто общечеловеческое… Тем не менее — и я знаю, что это нерационально — каждый раз, когда я вижу человека, побывавшего в России, смотрю на него, как будто он побывал на другой планете.

— Да, я понимаю… Но я помню, когда в шведском аэропорту на табло вылетов я увидела рейс в Санкт-Петербург, то очень удивилась, что лететь туда всего полтора часа, ведь Россия психологически для меня самая удаленная точка в мире.

— Иногда меня посещают мысли о поездке в Россию. Мне хочется посетить могилу моего дедушки, навестить родственников и друзей, которые не приезжают в Америку. Я даже предлагала своему агенту сделать концерт в России. Но ни один российский промоутер не захотел меня приглашать. Они говорят, что у меня нет в России аудитории, что мои песни не звучат на радио, никто меня не знает. Иногда мне предлагают приехать и сыграть на какой-нибудь частной вечеринке, но я отказываюсь. Я хочу в свой первый приезд в Россию сыграть нормальный концерт для обычных людей, которые там живут, а не петь на закрытом мероприятии для элиты. Правда, один раз меня приглашали принять участие в благотворительном концерте, но я не решилась, поскольку дело было зимой, а зимой в России, как известно, очень холодно…

Между прочим, не только в России есть сложности с организацией моих гастролей. В Израиле была похожая история. Только один израильский промоутер согласился работать со мной. Благодаря ему три года назад у меня состоялись два концерта в Тель-Авиве. И все… Конечно, очень удручает, когда я знаю, что могу приехать и сыграть, а мне никто не верит, что я соберу зал. Поэтому приходится ждать.

— В Советском Союзе была такая атмосфера: при слове «еврей» люди замирали. А я к этому слову очень спокойно относилась. У меня не было никакого комплекса по этому поводу. После катастрофы на Чернобыльской АЭС к нам в Москву приехали из Киева наши хорошие друзья, мама с сыном, тоже евреи. В нашем дворе среди прочих были и дети, у которых, очевидно, родители были антисемитами. И одна такая девочка каждый день подходила ко мне и спрашивала: «А кто ты по национальности?» Я говорила, что я еврейка, и она просто млела от моего признания и довольная убегала. Так вот, гостивший у нас мальчик из Киева, мой ровесник, гулял со мной во дворе. И эта девочка в очередной раз подбежала ко мне с дежурным вопросом о национальности. Я, как всегда, говорю:
— Я еврейка.
Тогда девочка поворачивается к этому мальчику из Киева и спрашивает его:
— А ты кто?
— А я киевлянин, — ответил он…
До сих пор даже здесь, в Америке, если я слышу что-то антисемитское, я готова лезть в драку.

— Золя повезло (смеется). Там была очевидная ситуация… Мифы о евреях так глубоко пустили корни в сознании человечества, что я даже не знаю, что бы мир делал, если бы не было евреев. Так много мировых проблем, оказывается, исходит от евреев. Если бы завтра все евреи переехали на Луну, то что бы стало с Землей? Кто бы оказался виновен во всех проблемах здесь?

Когда, будучи американцем, ездишь по миру, узнаешь от людей, что, оказывается, все проблемы на свете исходят из Америки. Иногда к этому добавляют, что Вашингтон контролируют евреи. И тогда получается просто замечательно: ведь я попадаю под обе категории (смеется)… Самое обидное, что так считают не только глупые и злые люди… Мой друг, тоже эмигрант, вместе с женой приехал в США из Словакии. Как-то я беседовала с его женой, очень хорошим и умным человеком. Так вот, она в ходе разговора говорит мне: «Как хорошо, что вы приехали в Нью-Йорк, ведь евреям здесь лучше, чем всем остальным». На такое ведь даже ответить нечего. А ведь человек говорит тебе это и искренне радуется за тебя. Вот это и есть настоящий антисемитизм.

— Я не чувствую, что сделала что-то смелое…

— Я не знаю, как бы я себя повела, если бы родилась в Америке, если бы у меня не было такой сильной связи с Израилем через друзей… В 2006 году, во время Второй ливанской войны, я выступала в Англии на каком-то фестивале. В лобби отеля я услышала, как британский репортер вещал по телевизору о том, что «в этот самый момент “Хизбалла” борется за выживание». Как будто «Хизбалла»— это умирающий ребенок. Я сразу позвонила друзьям, чтобы узнать, что происходит на самом деле. Мне рассказали, что «Хизбалла» обстреливает ракетами Хайфу…

Мне кажется, что если бы у людей была более сильная связь с Израилем, у них было бы и другое восприятие происходящего там. К тому же, Израиль неправильно строит свои разъяснительные кампании. Иногда то, что делают израильтяне, меня просто сводит с ума. Я спрашиваю себя, зачем они поставили перед камерой именно этого человека?! Теперь все думают, что вы все так выглядите… В Америке большая часть пиарщиков у местных звезд — евреи. Они способны превратить какой-то ужасный скандал в замечательную историю. Так почему никто из них не может помочь Израилю рассказать всему миру, что происходит там на самом деле?!

С другой стороны, у меня есть такое чувство, что люди в мире ждут от Израиля, впрочем, как и от Америки, чего-то такого, чего сами бы никогда не сделали. И это объединяет Израиль и Америку. Я не могу молчать об Израиле — хотя бы потому, что люди в Израиле чувствуют себя абсолютно изолированными в своем мнении. Как-то я летела из Англии, рядом со мной в самолете сидела девушка и читала книгу на иврите. Я повернулась к ней, сказала «привет» и спросила, откуда она. Девушка быстро спрятала книгу и, уже как бы встав в защитную стойку, сказала: «Из Израиля». Она уже была готова к борьбе, была готова защищать себя. И действительно, когда включаешь телевизор и слышишь, что весь мир ненавидит тебя, то ты и реагируешь соответственно.

— Если ты в плохом настроении выходишь утром из квартиры, вокруг все грязно, все плохие, все не так, то ты думаешь: в каком ужасном городе ты живешь, надо уехать подальше и жить где-нибудь в горах и пасти коров или овец. А на другой день ты просыпаешься в хорошем расположении духа, у тебя много идей, ты идешь куда-то, встречаешься с хорошими людьми. Ты спешишь, а к тебе сразу подъезжает такси, а в такси замечательный водитель, который тебе рассказывает все о Сенегале, а потом еще десяток подобных хороших вещей происходит с тобой в этот же день… Вот так у меня и с гастролями. Когда все идет не так, когда болею, когда пианино на сцене плохое, то уже больше не хочется никуда ехать. Но если все идет хорошо, я готова отправиться в турне на следующие три года. И тогда я просто обожаю гастроли. Играть концерты — это, наверное, самое любимое. Чувствуешь, как будто что-то создается именно в данный момент… Вот и сейчас я пишу музыку для мюзикла. Я над ним работаю в общей сложности уже полтора года. Потом надо будет ставить, переписывать, делать оркестровки. То есть от самой идеи до премьеры мюзикла может пройти три-четыре года… Запись альбома тоже требует времени. Хотя я очень люблю записываться: могу работать в студии по 20 часов подряд, забываю есть, забываю пить. Интересно, что когда ты приходишь домой после такой работы «ушами», возникает ощущение, что ты в поле работал — от повышенной концентрации болят все мышцы… Получается, я одинаково люблю и записи в студии, и выступления на концертах. Но я бы не хотела делать что-то одно — тогда бы я сошла с ума.

— Мне нравится быть еврейкой. Это классно… У меня была как-то фотосессия. На мне была цепочка со звездой Давида, и мне стилист принесла что-то другое, чтобы заменить магендавид. Я спросила недоуменно, зачем? Девушка с непониманием задала мне встречный вопрос: «Ты хочешь фотографироваться со звездой Давида?!» Но для меня это было просто естественно.