Екатерина Вильмонт, дочь известных переводчиков Натальи Ман и Николая Вильмонта, написала свой первый роман в 1995 году. «Мне так понравилось это занятие, что я поняла: ничего другого я больше в жизни делать не хочу!» — признается писательница, и сама долгое время занимавшаяся профессиональным переводом. Книги Екатерины Вильмонт уже на протяжении многих лет являются абсолютными бестселлерами. Писательницу часто называют «мастером женской прозы», хотя сама Екатерина Николаевна от таких ярлыков отказывается. «Я разделяю прозу на плохую и хорошую, а женская она, или еще какая — совершенно не важно», — уверена она. О том, как создается роман, и отчего оптимистам живется легче, Екатерина Вильмонт рассказала в интервью Jewish.ru.

— Екатерина Николаевна, ваши романы пользуются бешеной популярностью, но сами вы при этом человек абсолютно не медийный. На телевидении вас вообще никогда не увидишь... Почему так?

— Начнем с того, что в силу возраста я не люблю смотреть на себя по телевизору. Кроме того, есть ряд программ, от участия в которых я сразу отказалась. Например, всякие скандальные ток-шоу. Мне это не нужно и не интересно: я не умею орать в микрофон. Иногда хожу на какие-то программы, но, наверное, не на самые заметные. Цели попасть на экран у меня вообще никогда не было.

— То есть известность вас никогда не манила?

— Известность такого рода — нет. Идти по улице, чтобы на меня все оборачивались, мне никогда не хотелось.

— Вы начали писать достаточно поздно. Что заставило вас заняться сочинительством? Ведь до этого вы вполне успешно работали переводчиком...

— На дворе стоял 1995 год. Моя профессия — переводчик художественной литературы — приказала долго жить. Перестала кормить тогда — да и сейчас не кормит. Это я знаю точно, хотя переводами уже давно не занимаюсь. Один мой приятель, понимая, что этой профессией на жизнь не заработаешь, посоветовал мне начать писать. Я отпиралась: да ну, что ты, говорю, я не умею, тяги к чистому листу у меня нет. А потом подумала и решила: почему бы и нет? Я все-таки всю жизнь занимаюсь литературой. Попробовала. Первое, что я написала, был роман «Путешествия оптимистки, или Все бабы дуры». Мне так понравилось это занятие, что я поняла: ничего другого я больше в жизни делать не хочу! Тем более, что читателям тоже понравилось. Так что это в своем роде счастливый случай.

— Жанр, в котором вы стали работать, к вам пришел сразу?

— Да. Я написала ровно то, что мне хотелось читать самой. При советской власти у нас такой литературы не было. Печатать ее никто бы не стал — безыдейно. Потом пришлось заняться детскими детективами, которых я написала чертову уйму, и уже десять лет как не пишу. Хотя дети меня достают, просят написать что-нибудь еще. Умоляют, угрожают, но я уже не могу и не хочу.

— Насколько я понимаю, выбор профессии перед вами никогда не стоял. Перед глазами был пример родителей, выдающихся переводчиков...

— Конечно. Это было для меня абсолютно естественно.

— Что вы закончили?

— Ничего. Семейную школу.

— В гостях у ваших родителей бывали многие известные люди. Кто запомнился вам больше всех? Какая атмосфера царила в доме?

— Первые десять лет мы прожили в комнате в коммунальной квартире, где бывал, скажем так, весь цвет советского перевода. Наиболее колоритной фигурой был, пожалуй, Вильгельм Вениаминович Левик, необыкновенный мастер своего дела. Помню Льва Владимировича Гинзбурга (он учился у моего отца), Надежду Михайловну Жаркову. Знаю, что отец дружил с Борисом Пастернаком. До войны у нас бывала Марина Цветаева. Это был литературный дом, поэтому нет ничего удивительного в том, что я пошла по этой стезе.

— Что вам известно о происхождении своих родителей? Что это за фамилия такая, Вильмонт?

— Шотландская. У отца очень сложный генетический набор. К сожалению, своей генеалогией я никогда не интересовалась. В советское время это было не принято, поэтому особых тонкостей я не знаю и генеалогического древа не начерчу. Мамин отец был одновременно юристом и оперным певцом. После революции он занимался в основном юридической практикой. Я его не помню — он погиб еще до войны. Родители познакомились в ВОКСе (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей, — С.Б). Мама моя — еврейская мама (улыбается)

— Классическая?

— Не совсем. Скорее, представительница рафинированной интеллигенции. Под «еврейской мамой» я подразумеваю, скорее, то, что по крови она была еврейкой. Мама родом из Петербурга, никакого местечкового налета в ней не было.

— В одном из своих интервью вы сказали, что мама очень гордилась своей профессией и говорила, что даже в самые страшные сталинские годы она «сидела дома и переводила “Будденброков”». То есть никакие беды тех лет ее не коснулись?

— Сказать, что не коснулись совсем, конечно нельзя. А так, да, она и вправду сидела дома и переводила Томаса Манна. В конце 40-х-начале 50-х это было ее спасением, во всех смыслах этого слова. В свое время отцу предложили стать главным редактором журнала, в котором он работал, но при одном условии: развестись с женой-еврейкой. Он не развелся и, как вы понимаете, главным редактором тоже не стал. Но об этом никогда не жалел. И такое было!

— А вы себя по национальности кем считаете?

— Сложно сказать. Приехав в первый раз в Израиль, я ощутила, что попала туда, куда нужно. Была там 20 раз — буквально. При этом я человек абсолютно русской культуры. Жить на постоянной основе я могу только в России. Чувствую себя наполовину русской, наполовину еврейкой.

— Где в Израиле вам нравится больше всего?

— Многие удивляются, но я очень люблю Тель-Авив. Это удивительно теплый и приветливый город.

— Вы, видимо, любите путешествовать?

— Любить путешествовать, в моем понимании, означает быть жадным до количества впечатлений и стран. У меня же все не так. Я очень люблю возвращаться туда, где мне понравилось, а нравится мне, кроме Турции, практически везде! (смеется).

— Екатерина Николаевна, вы пишете свои романы, основываясь на пережитом, или все-таки это плод вашего воображения?

— Голый сюжет — всегда выдумка, а вот его наполнение — это, зачастую, мои впечатления. Что-то услышала, что-то увидела... И потом, я никогда не выстраиваю сюжет от начала и до конца. Написала страницу, а что будет дальше — не знаю. Подворачивается какое-нибудь свежее впечатление — так я его сразу же в книгу. Я как акын, что вижу — то пою! Однако готовые сюжеты я не беру. Мне постоянно предлагают свои истории, но я всегда говорю, что чужого мне не надо. Мне скучно писать готовую историю...

— Как вы относитесь к тому, что ваше творчество часто относят к жанру женской прозы, который в наши дни, откровенно говоря, имеет весьма сомнительную репутацию?

— Отношусь к этому отрицательно. Я не понимаю, что такое женская проза, и очень не люблю, когда меня вообще куда-то и к кому-то причисляют. Я даже на своем сайте, за который отвечает человек из издательства, прочла, что я, якобы, пишу ироническую прозу. Да не пишу я ее. Я просто прозу пишу. Обычную. Я разделяю прозу на плохую и хорошую, а женская она, или еще-какая — совершенно не важно. Другое дело, что читают меня преимущественно женщины, хотя мужчины, бывает, тоже. Это то же самое, что сказать: «Тебя читают дураки, значит ты дурак!» Ну как так? Не понимаю я этого.

— А какой у вас график работы?

— Как правило, работаю в первой половине дня. Я абсолютный жаворонок. По ночам не пишу. Не могу.

— Бывало ли, что написали вы роман, перечитали, и он вам категорически не понравился? Считай, на выброс...

— Какие-то фрагменты — да. Но, чтобы целый роман — такого у меня не было.

— А пишете вы как? На компьютере? Многие писатели категорически отказываются от новейших технологий и пишут по старинке — от руки...

— Я работаю на печатной машинке, но за последние полтора года полюбила писать от руки. Так я заканчивала две свои последние книжки: одну в Израиле, другую — в Греции. В Москве месяц лежала в больнице и свой последний на данный момент роман дописывала там, тоже от руки. Мне так понравилось! Машинки устаревают, их уже, по-моему, и не производят. Так что скоро совсем перейду на «перо».

— На вашем сайте есть раздел, где читатели могут задать вам любой вопрос. Вопросы встречаются весьма нелицеприятные, да и отвечаете вы тоже достаточно резко... Как реагируете на критику в свой адрес?

— Понимаете, если бы это была дельная критика... А тут какая-то безграмотная тетя, которой вдруг что-то показалось, начинает мне писать, и писать в довольно-таки хамском тоне. Ну и что мне в этой ситуации делать? Стараюсь отвечать как можно корректнее, но я же живой человек, и у меня, как у всех людей, есть эмоции. Как я должна себя вести? Благодарить, расшаркиваться? Этот сайт дает возможность любому человеку практически зайти ко мне в дом. И, зачастую, наложить там огромную кучу. Как на это реагировать?

— Вы резкий человек?

— Нет, наоборот, очень мягкий, это вам кто угодно подтвердит. Но доброта моя имеет пределы. Я очень резко реагирую на идиотизм, и это, кстати, одна из причин того, почему я не люблю ходить на разные ток-шоу. Нигде столько не злюсь, как на этих программах. Там собирается неимоверное количество идиотов, которые совершенно безапелляционно высказывают какие-то идиотические мысли, а я должна их слушать... А вообще я человек незлой и нерезкий.

— К тому же оптимист и любите это повторять!

— Абсолютный!

— А Фаина Раневская говорила, что оптимизм — это недостаток информации...

— Может быть, но, вы знаете, мне так легче. Оптимизм, пессимизм — это чистая физиология. Вот такой я родилась. Весь мой жизненный опыт, а мне, на минуточку, уже 65 лет, говорит о том, что если ты оптимист, то жить намного легче. Жить и верить в успех, в удачу. А если в них не верить, то их и не будет. Кроме того, в нашей жизни и без меня чернухи хватает.

— Как вы считаете, вам везет по жизни?

— В определенном смысле — да. Но, как говорится, везет тем, кто везет. Я ведь очень много работаю.

— Приходилось ли вам доказывать свой талант? Наверняка за спиной шушукались: дочка таких родителей, все ей на блюдечке с голубой каемочкой и тому подобное...

—Конечно. Но и тут мне везло. Когда я начала заниматься переводами, вокруг говорили, что за меня на самом деле переводит мама. Однажды мама должна была вместе с коллегой переводить толстый современный роман. В день, когда они должны были сдавать свои работы, другой переводчик сообщил, что ничего не сделал. Сроки были сжатые, и тогда мама сказала, что переводить будет только со мной. После того как мы с ней вдвоем сделали этот перевод, все и замолчали. Мама писала от руки, я печатала на машинке. Это все сводилось, к нам приезжал редактор. Претензий ко мне уже никаких не было. Так я доказала, что тоже что-то могу.

—Как вам работается с редакторами? Возникают ли конфликты на почве правки и редактуры?

—А меня не надо редактировать. Я всегда благодарна, когда мне указывают на ошибки, но, как правило, меня не правят.

—Как относитесь к экранизациям своих произведений? Насколько мне известно, для вас это весьма болезненная тема. Советуются ли с вами при подборе актеров?

–Со мной лишь однажды советовались на этот счет, и это при том, что по моим книгам снято пять фильмов. Как правило, покупают права и на этом все заканчивается. Наиболее удачная экранизация — это, наверное, «Три полуграции». И даже там есть свои погрешности. Например, в начале фильма героине 40 лет, а в конце почему-то 35. Еще мне нравится фильм «Я тебя люблю», снятый по мотивам романа «Хочу бабу на роликах».

—Екатерина Николаевна, кого читаете из «коллег по цеху»?

—Настоящим открытием стал для меня израильский русскоязычный писатель Алекс Тарн. Читаю Людмилу Улицкую, Дину Рубину.

—Вы никогда не хотели написать об Израиле?

—А я написала. Мой первый роман «Путешествия оптимистки» появился на свет в результате моей первой поездки в Израиль. В Израиле же происходит действие двух других моих книг: «Гормон счастья» и детского детектива «Криминальные каникулы».