Перец Маркиш был признанным в мире еврейским писателем. Почему, уехав после Первой мировой в Европу, он всё же возвращается в 1926 году в СССР?

– Его литературная слава началась в 1921 году. Писать он стал в России после Первой мировой, на которой был ранен. Известность ему принесла поэма «Волынь», а вышедшая в 1921 году в Польше поэма «Куча» сделала его лидером среди еврейских поэтов. Поэзия на идише тогда была «буколической», напоминала русскую поэзию допушкинской поры. А Маркиш стал лидером еврейского авангарда. Многие считали, что его поэма сильнее поэмы о погроме Бялика, которая известна в переводе Жаботинского.

Конечно, он и его родители переживали всё то, что переживали евреи черты оседлости. Война, кровь и погромы. «Куча», недавно переведенная на русский язык, – поэма о конкретном погроме в местечке Городище. Это, конечно, отнюдь не открытие. Погромы привели тогда к эмиграции полутора миллиона евреев. Мы все вышли из местечка, как русская литература – из гоголевской «Шинели». Я бы сказал, что черта оседлости – это наша промежуточная родина. Введена она была в 1791 году, а отменило ее Временное правительство на второй день после отречения царя. Однако еврейские писатели всё равно эмигрировали, уезжали через Варшаву в Берлин. Некоторые, как Ури-Цви Гринберг, переходили с идиша на иврит и обосновывались в Палестине.

Другие вернулись в Россию, потому что видели, что единственная власть, которая субсидирует культуру на языке идиш, – это Кремль. Ведь Перец Маркиш, чтобы издать книгу, должен был искать деньги, просить. Это, конечно, было оскорбительно. Я могу его понять, знаю, как ищут деньги на издание в Израиле. То же самое было и в Европе. Литература, как и всякое искусство, – содержанка тех, кто дает деньги. А в СССР после революции евреи ходили в свои школы, были свои театры, газеты. В основном, на Украине. И вот, когда эта группа писателей вернулась, она и возглавила литературную жизнь своего народа.

Они искренне верили, что началась новая жизнь?

– Люди искусства относятся к этому по-другому. Верят фанатики. Каменев, Зиновьев – те верили в торжество коммунизма, в то, что мир в соответствии с теорией Троцкого будет социализирован и станет одним коммунистическим государством. Они не были на самом деле евреями, они были по национальности интернационалистами. Что же касается писателей-евреев… Вернувшись в 1926-м, уже через год Маркиш писал другу на Запад: «Чем больше здесь советской власти, тем меньше идишкайт» (еврейской жизни. – Прим. ред.). Конечно, как всякий еврей, занимающийся искусством, он плоть от плоти иудео-христианской цивилизации. И считал, что на фоне затеянного в Кремле эксперимента в мире попытаются построить какую-то справедливость. К тому же очень скоро стало ясно, что его уже не выпустят. И никогда не выпускали. Да, они жили в Советском Союзе, но никогда не были законопослушными подданными. Они были подданными страны, которая когда-то называлась «Идишландия», приверженцами своей культуры.

Но соблюдали правила игры.

– Не было писателей, в том числе и еврейских, которые раз-другой не отметились бы приверженностью властям. Вспомните Осипа Мандельштама. Это была «плата за постой». Ни один из них не считал Советский Союз своей родиной. Отца уважали. Знакомые генералы собрались в нашем доме на банкет по поводу Парада Победы в 1945 году. Они сидели за столом, отец встал и сказал: «Я хочу поблагодарить сегодня русский народ за его гостеприимство». Все были потрясены и стали говорить: «Да вы что? Это ваш народ!» Но он сказал: «Нет. Я пил за ваш, русский народ».

Считал ли он Палестину своей родиной?

– Всякий еврей ощущал Палестину не чужим себе местом. Отец побывал тут во время эмиграции. Мне рассказывала Голда Меир, когда я приехал сюда в 1972 году, что отец жил в Иерусалиме у ее сестры. Есть его письма и стихи того времени, 1925 года. Но он не опубликовал здесь ни одной строчки. Почему? Здесь шла война языков, и об идише не было и речи, а переходить на иврит он не хотел. Хотя язык знал, они все учились в хедере.

Когда начались 30-е годы, было ли у него предчувствие катастрофы?

– Вначале нет, но чем больше они жили в СССР, тем больше замыкались в своей культуре. Отец был знаком со всеми известными советскими писателями, руководил еврейским отделением Союза писателей. Но наступал вечер, и в доме собирались его коллеги и друзья – они сидели допоздна и разговаривали на идише. Приходили только свои, это были люди его круга и интересов. Ну, а потом он знал, что его арестуют.

Как он вошел в Еврейский антифашистский комитет?

– Идея комитета была понятна – помощь в борьбе с Гитлером. В мире знали, что происходит геноцид. Идею международного комитета предложили два польских еврея: Альтер и Эрлих. В России их быстро посадили – один повесился в тюрьме, другого расстреляли. Конечно, Сталин видел в этом комитете советский инструмент, а не международный, хотел быть дирижером. В конце 1941 года был проведен первый митинг советского еврейства, через несколько месяцев создан ЕАК во главе с Соломоном Михоэлсом. Они начали работать в Куйбышеве, потом переехали в Москву. И уже в 1942 году в идеологическом отделе ЦК партии была составлена бумага, в которой говорилось, что «евреи захватывают искусство, их слишком много в Большом театре» и так далее. Других дел у них в 42-м не было, как видно.

Историки считают, что тогда и поднялась волна государственного антисемитизма в СССР. А гонения на ЕАК начались после поездки главы комитета Михоэлса в США, Мексику, Канаду и Великобританию. Идея этой поездки возникла в разговоре Альберта Эйнштейна, который в США возглавлял Еврейский совет по оказанию помощи России, с советским послом в США Максимом Литвиновым. В Америку тогда пригласили двух человек, приглашения были именными: Михоэлса и Маркиша. Но Маркиш отказался ехать, он сказал: «Я не поеду в Америку плясать на еврейской крови» – ходить по банкетам, и рассказывать между супом и десертом о том, как убивают евреев, и собирать деньги. Сейчас мы знаем, что к Михоэлсу был прикомандирован агент госбезопасности, который не давал делать ему шага без разрешения генерала Зарубина – резидента советской разведки в США. Деятельность комитета курировалась лично Сталиным.

Но потом комитет стал мешать Сталину. Когда Маркиш понял, что его арестуют?

– Когда на нашей лестничной площадке появились «топтуны», всё уже было понятно. Он прекрасно понимал, что его арестуют, также как и остальных. Ведь всерьез взялись за еврейскую интеллигенцию. Отец прямо говорил, что Михоэлс был убит, он сказал об этом в своем стихотворении, посвященном его памяти. И это потом фигурировало в обвинении. А отец просто знал это.

Он не мог уехать, затеряться?

– Нет, это было нереально, слишком крупная фигура. Его арестовали 27 января 1949 года. Извините, я никогда об этом не рассказываю, слишком личное. Вот пишу книжку – может быть, главное дело моей жизни – историю Антифашистского комитета. «От Черты до черты». Есть рассекреченные сорок с лишним томов следственного дела ЕАК. Всех обвиняли в одном и том же. Первое – шпионаж в пользу США или Англии. Второе – попытка отторжения Крыма от СССР и передача его через сионистов США. Третье – буржуазный национализм. Эту формулировку можно было предъявить любому – от члена политбюро до дворника. Русский, украинский, грузинский, еврейский национализм. Маркиш на процессе говорил: «Вы судите не меня, вы судите мой язык». Три года они были под следствием, сидели в следственных тюрьмах – Лубянка, Лефортово. Никто не знал, где они, никто не узнал тогда, что их расстреляли в 52-м. Наша семья получила 10 лет ссылки, отправили в Казахстан. Люди думали, что депортация евреев уже началась. Но до смерти Сталина оставалось недолго, мы пробыли в Казахстане около двух лет.

Я читала в воспоминаниях вашей мамы, что для нее переезд в Израиль в 1972-м – их общее с Маркишем возвращение. Как относился отец к созданию государства Израиль?

– Нет ни одного еврея на свете, который бы не думал о еврейском доме. Когда Израиль был основан, мой отец и его коллеги по ЕАК всячески приветствовали это, и им это вменяли потом в вину. Отец и другие представители ЕАК никогда не встречались с Голдой Меир, хотя она и была в ГОСЕТе на спектакле по пьесе отца, и я ее впервые там увидел. Это была пьеса «Восстание в гетто». Мне было 10 лет, за кулисами я увидел женщину с большим носом и крупными мужскими ладонями. Потом мы вместе с ней вспоминали этот эпизод, смеялись. Ее приезд в Москву и то, что ее автомобиль несли на руках около синагоги, к которой пришли 50 тысяч евреев, напугало власти. Вроде тихие, присмирели, а тут вдруг…

Почему Сталин помогал Израилю? Он считал, что Бен-Гурион достаточно левый человек, марксист, и в еврейской Палестине появится что-то вроде «народно-демократической республики» – очередной колонии кремлевской империи. Сталин планировал выгнать Британию с Ближнего Востока и занять ее место. Голда Меир говорила об этом так: «Маленький еврей Давид Бен-Гурион из Плонска разрушил эти надежды Сталина». Ну, и последовала расплата. Если бы не смерть Сталина, два миллиона евреев в СССР подверглись бы массовой депортации, и мы бы с вами здесь не сидели.

Как вы решились на репатриацию?

– Я хотел уехать всегда. Я знал многих диссидентов, но хотел быть свободным евреем в свободной стране. После ссылки я закончил школу и первый раз попытался уехать через Польшу в 57-м году, мне было 19 лет. Пытался наняться на корабль и бежать. Меня тогда засекло ГБ. Сидел в отказе. Первые две мои книги вышли, когда мне было 18 лет. Ну, когда подал документы на выезд, конечно, это всё прекратилось. Меня грозили выселить как тунеядца. Работал грузчиком. Все контакты со старыми друзьями тогда прекратились. Человек в отказе как бы садился в подводную лодку.

Что вы почувствовали, когда приехали в Израиль? Разочарования не было?

– В мое время были три категории евреев: одни считали, что Израиль – это библейская страна, евреи там живут на земле, сочащейся молоком и медом. Эти люди, переехав, испытывали шок – их представления были ложными. Вторые думали, что Израиль – это такой Чикаго, страна американского образца, и приехав, тоже не находили сходства. И многие из них потом уехали из Израиля. Я же относился к немногочисленной третьей категории: живя в отказе в России, я был готов принять Израиль таким, какой он есть. В самолете меня позвали в кабину пилота, и оттуда я увидел берег Израиля. Это было так сильно, что я чуть сознание не потерял. А когда увидел шоссейную дорогу, которая вела из аэродрома в Тель-Авив, испытал шок. Вот, думал я, это мои братья-евреи построили дорогу! Возможно, строили арабы, но это было не важно на тот момент.

Как вы относитесь к тому, что происходит сейчас в России? Это дорога назад?