Аркадий Масенжник управляет Преображенским еврейским кладбищем в Санкт-Петербурге уже более десяти лет. В эксклюзивном интервью Jewish.ru он рассказал, о чём говорят голоса на заброшенных участках кладбища, почему давным-давно не видно вандалов и на какие могилы стекаются туристы.

В новостях часто сообщают об осквернении могил на еврейских кладбищах. Это простое хулиганство или всё же антисемитизм?
– Не верьте всему, что пишут в газетах. Мне часто звонят из Израиля: «Ой, что у вас там опять! Памятник, передают, поломали!» Я, честно говоря, раньше бежал смотреть. Чаще всего оказывалось, что это какой-то старый, развалившийся памятник, который и так уже 30 лет лежал. Сначала я улыбался в таких случаях, а потом уже злость стала разбирать: люди ничего не знают, но так рады подхватить сенсацию про вандалов. На моем кладбище последний вандал был 11 лет назад. Знаете, почему? Конечно, охрана и новый забор помогают, но важнее другое – становится всё меньше бытового антисемитизма. А значит – и идиотов, которые идут на еврейское кладбище выражать свои чувства.

Вы прямо так уверены, что бытового антисемитизма стало меньше?
– Конечно, опять же за примером далеко от кладбища ходить не надо. Исторически наше кладбище называлось Преображенским, в честь Преображения Иисуса на горе Фавор. Какое отношение имеют евреи к Иисусу – непонятно, но мы с этим названием жили много лет. И хотя люди знали, что едут на еврейское кладбище, в автобусе объявляли не «Еврейское», а «Преображенское». Само по себе слово «еврейское» было не запрещено, но оно стесняло – неудобно было его произносить вслух. Когда слышали это слово, поворачивали голову, как на желтую шляпу. А сейчас люди спокойно садятся в такси и говорят: «Нам на еврейское кладбище». И таксист не оборачивается.

Насколько тяжело попасть на ваше кладбище?
– К нам можно попасть спокойно – мы для каждого найдем место. Всё, что требуется – свидетельство о смерти. Приходите со свидетельством «Рабинович Сара Абрамовна умерла», и можно идти с мастером смотреть место. Это коммерческая организация – чем больше у нас работы, тем лучше. Стоимость – другой вопрос. У нас есть более престижные места: например, те, к которым проложена брусчатка – они подороже. Но у нас цены идут вровень с другими кладбищами по городу: мы не завышаем и не занижаем.

В случае с «Рабинович Сара Абрамовна» – понятно. А если в свидетельстве написано «Иванов Иван Иванович»?
– Я в свое время работал механиком по швейным машинкам. И в одном ателье заведующим был человек, которого как раз звали Иван Иванович Иванов. Когда я однажды пришел на встречу к этому Ивану Ивановичу, у меня отпала челюсть. Если бы у меня были две челюсти, они бы обе отвалились. Потому что передо мной стоял явный Исаак Абрамович Исахович. Я его спрашиваю: «Иван Иванович, как же так?» А он говорит: «Что же делать?» Это я к тому, что Иваны Ивановичи разные бывают.
Отвечаю на ваш вопрос: чтобы вас похоронили на еврейском кладбище, не обязательно быть евреем. К нам часто приходят дети от смешанных браков: их отец, еврей, уже похоронен у нас, теперь умерла мать, а она православная. Я всегда говорю: «У нас нет никаких возражений. Единственное – не ставьте никакой православной атрибутики». Я готов идти навстречу, но ставить кресты на еврейском кладбище не готов. Обычно люди с пониманием к этому относятся. Поэтому еще раз говорю – мы принимаем всех, нам нужно только свидетельство о смерти.

Нокладбище же, как говорится, не резиновое.
– В Петербурге живет всего около 50 тысяч евреев. И почти на каждом городском кладбище есть еврейские участки. Родственники обычно хоронят там, где живут, чтобы навещать удобнее было. У нас же захоронения идут чаще всего в родственные могилы. И в месяц всего 4–6 захоронений. Для сравнения, на соседнем кладбище «Памяти жертв 9 января» в день от 5 захоронений. Мы как бизнес нерентабельны на 70%.

В мире есть много кладбищ, которые одновременно играют и роль туристических объектов. А у вас есть свои знаменитости?
– Да, и я регулярно провожу экскурсии. Экскурсия занимает около 40 минут. Мы смотрим могилу Поляковых, которые построили Николаевскую железную дорогу. Потом могилу Каплуна, портного его императорского величества. Есть еще могила фельдфебеля Абеля Ашанского – офицерского звания он не получил только потому, что не крестился. Его похороны в 1899 году проходили очень торжественно. По традиции царской армии человека, отслужившего столько лет, а он служил 25 лет, георгиевского кавалера, да еще и скончавшегося на службе, обязаны были хоронить все генералы, которые на тот момент находились в городе. Представьте себе процессию: идет русский офицер, а за ним еврейчик с пейсами: «Ай-яй-яй, как же жалко». И это всё шло по Невскому. Это было нечто.

Вообще, это корректно – делать из кладбища туристический объект?
– А почему нет. Экскурсии – это про честь и достоинство. То количество Героев Советского Союза, которое есть у нас, их значимость сразу отбивает охоту говорить, что «евреи воевали из Ташкента». Это мне так однажды кто-то много лет назад сказал. Я тогда ответил: «Не знаю, где воевали ваши родственники, а мой отец прошел от Финской до Японской. У нас на кладбище каждая третья могила – людей с орденами Великой Отечественной войны. Это вы им в Ташкенте выдали?»

Восемь лет назад вы проделали огромный труд: провели перепись на кладбище и оцифровали эти данные – чтобы люди со всего мира могли зайти на ваш сайт и найти могилы своих предков. Большой ли популярностью пользуется услуга?
– Хочу сначала отметить, что у переписи была и другая причина. Когда я десять лет назад стал директором кладбища и осматривал свои новые владения, то видел много непосещаемых могил. Все мы живые люди, все хотим заработать, и гарантии, что завтра непосещаемую могилу не снесут и не захоронят кого-то нового, не было. Чтобы такого не произошло, мы с представителями Большой Хоральной Синагоги решили всех переписать. Перепись означала, что ни одну могилу не тронут, каждая будет зафиксирована. Я свое дело сделал. Мы справились за полгода.
Что касается популярности услуги, на нашем сайте сидят евреи со всего мира. Находят предков и приезжают к нам. Из Израиля, США, Аргентины. Один раз из Бразилии приехали, смешно было: я их с удивлением разглядывал – потому что они чернокожие евреи, а они меня – потому что я такой продвинутый хожу с планшетом по кладбищу, с электронным каталогом. «Не ожидали такого от России», – сказали они мне. К нам едут даже из Китая, там тоже есть евреи. Нет ни одной точки на земном шаре, где бы не было евреев. И нет такого еврея, который бы не хотел узнать побольше о своих корнях.

Вы любите прогуливаться по своему кладбищу?
– Я часто обхожу его – смотрю, вдруг где дерево упало. Особенно я люблю караимский участок, он заброшенный, старый, и вы будете смеяться, но на нём даже слышно что-то. У нас работает женщина всю жизнь, убирает. Ей уже 70 с лишним лет, а до этого всю жизнь у нас работала ее мама. И она, бывает, подходит ко мне и говорит: «Слышали, как сегодня шумели на караимском?» Можно подумать, что она с ума сошла, но если прислушаться, то там среди воя ветра иногда действительно слышны голоса. Я сам слышал.
Еще у меня есть такое хобби – люблю, особенно летом, наблюдать за людьми. Была одна семья из Германии. На кладбище тишина, они ходят, ищут могилу и переговариваются:

Я в голос рассмеялся. И мне приятно, что люди здесь получают удовольствие.

Бывают нарушители кладбищенских правил?
– Я когда вижу, что кто-то ест или пьет, подхожу и спрашиваю: «Простите, а вы еврей? Что же вы делаете?» Грозить людям моих лет или старше пальчиком – это стыдно, а вот спросить, еврей ли, не стыдно. Но, по правде говоря, я бы хотел вернуть кафе в Дом Омовения, оно там раньше было. Я спрашивал у нашего раввина Менахем-Мендела Певзнера: «Может, восстановим?» Он ответил: «Вы же знаете, что есть-пить нельзя». А я и говорю, что Дом Омовения стоит не на кладбище – это отдельная территория. Потому что раз все равно на могилочках выпивают – ассимиляция все-таки, – лучше бы в кафе пришли, и заодно кладбище денег бы заработало.

У вас есть новая задумка по усовершенствованию кладбища?
– С этими задумками смешно, я каждый раз ставил себе задачу и говорил: «Вот если я это сделаю, буду считать, что все выполнил, можно и умирать». Делал, а потом ей на смену приходила новая задача, и так без конца. Вообще-то, всё еще с забора началось. Я когда пришел, у нас на кладбище не было забора. Еще у Бродского были строчки:

Действительно, это было что-то непонятное. А потом мы хоронили маму Ильи Клебанова, и оказывается, с ней дружила Валентина Матвиенко. И вот я подхожу к нашему тогдашнему губернатору и говорю: «Слушайте, у меня к вам большая просьба – помогите нам с забором?» «А что, у евреев денег нет?» – улыбается она. «Валентина Ивановна, ну где вы видели богатых евреев?!» – парировал я. Посмеялись. Она сказала, что поможет. Сказать честно, я не был уверен. Но – теперь забор стоит.
Потом была задача провести перепись и сделать сайт, затем – закупить инвалидные коляски, чтобы каждый мог проехать по кладбищу. Теперь передо мной задача: восстановить склепы, которые рушатся. Склепы – это основа основ. Если обрушатся эти склепы – мы обезличим себя. Там захоронены меценаты, которые в свое время давали деньги на строительство кладбища, синагоги, сиротских домов. У этих людей есть родственники, но они не способны в одиночку восстановить – слишком для них дорого. Теперь пришло наше время им помогать.