Кен Силбер – научный журналист, писатель и обозреватель журнала The Economist. В эксклюзивном интервью Jewish.ru он рассказал, как его семья спаслась бегством из охваченной Холокостом Европы, почему переселилась в Доминикану, а его отец навсегда остался латиноамериканцем.

У тебя дома говорили на идише?
– Мой отец родился в Вене в 1925 году и идиша уже не знал. А его родители были родом из восточных провинций Австрийской империи, вероятно, с территорий, которые отошли с тех пор к Украине. Но родной язык у них был всё же польский – именно на него они переходили, когда не хотели, чтобы дети знали, о чем они говорят. И я никогда не слышал об их «местечковом» прошлом. Они еще в молодости переехали в Вену, поскольку там преобладала толерантность и было значительно меньше предубеждений против евреев, чем в маленьких провинциальных городах.

То есть они были весьма прогрессивные по тем временам?
– У деда и бабушки было медицинское образование. Бабушка была зубным врачом, что в то время для женщины было большой редкостью. Во время Первой мировой войны они оба были на фронте – служили военными медиками. Даже сохранилась фотография, на обороте которой написано по-немецки, что она там лечит военнопленных. А дед лечил раненых, и у него была репутация «доброго» врача – он очень легко давал возможность раненым демобилизоваться по состоянию здоровья, не отправляя обратно на фронт.

Семья была состоятельная?
– В высшей степени. У них была большая квартира в центре Вены, дом в Северной Италии и другая недвижимость. Отец учился в лучшей гимназии. Семья ассимилировалась в местное общество задолго до Первой мировой войны, а их дети носили вполне немецкие имена – моего отца звали Эрих, а его брата, родившегося в 1931 году, Роберт.

Наверно, именно эта ассимиляция не позволила им сразу понять, что их ждёт в гитлеровском рейхе. Когда произошел аншлюс, они думали, что в их жизни мало что изменится. Ну не смогут они ходить по ресторанам или бывать в театре и кино – они считали это мелкими неудобствами.

И даже шутили на эти темы. К примеру, когда напечатали бюллетени для референдума по вопросу вхождения Австрии в германский рейх, кружок для положительного ответа был больше, чем для отрицательного. И они шутили, что дальнозоркие будут голосовать против, а близорукие за – они просто не понимали, какой опасности они подвергаются.

Возможно, их служба в армии и заслуги перед Австрией давали ложное ощущение спокойствия?
– Да, евреи, у которых были боевые награды, даже Железные кресты, надеялись, что их это спасёт. Но и простые евреи не могли представить себе, что их начнут уничтожать. Причём очень скоро. Моя семья поняла, что им грозит, когда евреям запретили работать врачами, а бабушку вместе с другими еврейскими женщинами выгнали на улицу скрести тротуары. Но тогда уже было поздно. Наша семья была из немногих, которым удалось уехать, все остальные – погибли.

Как им удалось вырваться?
– Для этого, прежде всего, требовались деньги. Надо было найти спонсора.

Они же были богаты?
– Нет, всё их имущество к тому времени уже конфисковали. У деда, правда, были счета в швейцарских банках – он был предусмотрительным человеком. Но Швейцария отказалась выдавать деньги вкладчикам из Германии, так что доступа к этим деньгам не было. Потом, уже в 1990-е годы, была создана Комиссия Волкера, которая расследовала действия швейцарских банков в предвоенные годы и обязала их выплатить компенсацию тем вкладчикам, кто еще был жив, или их наследникам. Нам полагалось несколько десятков тысяч долларов, и их получили мои кузены.

Как же в тот момент дед нашел деньги на выезд?
– Бабушка написала богатым и влиятельным родственникам в Америке, но те не ответили на письмо. Но ответили другие – небогатые. Однако бабушка в суматохе перепутала и решила, что это откликнулись богатые. Она снова написала им и назвала их спасителями семьи. Тогда они усовестились и начали действовать. В результате бежала наша семья буквально в последний момент на грузовом судне из Гамбурга, а немецкие матросы грозились в случае чего просто сбросить их за борт.

Они плыли в США?
– Нет, еврейских беженцев США отказывались принимать. Они направлялись в Доминиканскую республику.

Почему именно туда?
– В начале 1938 года во французском городе Эвиан прошла печально известная конференция по вопросу помощи еврейским беженцам из Германии и Австрии. Как оказалось, ни одна из крупных стран их принимать не собиралась. И единственным государством, вызвавшимся приютить, как минимум, 50 тысяч беженцев, оказалась Доминиканская республика.

Зачем ей это было надо?
– Местный диктатор Трухильо хотел загладить негативное впечатление, которое произвела на мировую общественность резня мигрантов из Гаити, в результате которой погибло до 25 тысяч афроамериканцев. США ведь грозили отправить в Доминиканскую республику морских пехотинцев, чтобы разобраться с Трухильо. Так что он пригласил немецких и австрийских евреев, чтобы сгладить впечатление. И конечно, ни о каких 50 тысячах речь и близко не шла – он принял тогда всего полсотни евреев, включая мою семью. Но таким образом мы спаслись!

Чем они занимались в Доминиканской республике?
– Почти всех евреев селили в сельской местности, чтобы они занимались сельским хозяйством. Но мои поселились в столице – в Санто-Доминго. Деду, правда, снова было запрещено заниматься медициной, но он немного практиковал ее подпольно. Дед с бабушкой, конечно, очень тяжело переживали потерю социального статуса и свое положение бедных иммигрантов. А мой отец быстро выучил испанский и в 13 лет пошел работать в магазин к одному англичанину. На эти доходы семья и жила.

Ваш отец так и не получил образования?
– Он вскоре сам начал заниматься бизнесом и делал это весьма успешно всю оставшуюся жизнь. Учиться он больше не хотел. Но уже в очень зрелом возрасте моя мать попросила его хотя бы получить аттестат зрелости, поскольку ей было неудобно, что она замужем за полным неучем. Он тогда пошел на какие-то вечерние курсы и получил этот аттестат, просидев месяц, по его выражению, «в классе с кретинами».

Как долго они оставались в Доминиканской республике?
– До 1945 года. Сразу после окончания войны они получили визу в США. Правда, мой отец не хотел ехать. Вообще, тот факт, что мой отец вырос в Санто-Доминго, сформировал его жизнь. К примеру, при разговоре на английском у него до конца жизни оставался немецкий акцент, но по-испански он говорил, как на родном. Да и во всем, включая манеру поведения и выбор одежды, он был, несомненно, латиноамериканцем. И бизнес у него был с Латинской Америкой, главным образом – с Венесуэлой.

А кем ты считаешь себя? Уже американцем?
– Когда я был еще совсем маленьким, отец взял меня в командировку. Я не помню точно, куда – в Венесуэлу или в Чили. И там он однажды заметил человека, читавшего газету по-испански, подошел к нему и неожиданно заговорил с ним по-немецки. А потом мне сказал: «Этот господин – тоже еврей из Вены. Я еще способен узнавать своих».