Как Ефим Литвиновский выжил в лагере смерти Собибор, а после был вынужден терпеть унизительные допросы и работать парикмахером – в интервью Jewish.ru рассказала его 72-летняя дочь Ираида Левина.

Какой была довоенная жизнь вашего отца?
– Папа родился на Украине в городе Смела. Родителей его звали Рахиль и Владимир Литвиновские – как они жили и где работали, не знаю. Знаю, что дед был очень талантливым человеком: писал картины, на скрипке играл. Бабушка шила. Свою мать папа просто обожал, а вот на отца был обижен – как раз потому, что тот плохо относился к маме. В 1920-е годы семья из-за еврейских погромов бежала в Самару, вскоре ставшую Куйбышевом. Им дали комнату в центре города в красивом двухэтажном доме, раньше принадлежавшем купцу Разину: кирпичная кладка, башенки.

В Куйбышеве родилась младшая сестра папы – Ася. Когда Асе было семь лет, а папе – 14, они осиротели. Сначала от воспаления легких умер их отец, через три года не стало матери. Асю забрали в Ташкент родственники, а папа остался в Куйбышеве. За ним присматривала тетя Маня, мамина сестра, которая жила в том же доме, только на первом этаже. Папа очень страдал, что их разъединили с сестрой. Чтобы как-то выжить, папа искал квартирантов. В свою небольшую комнату он пустил трех бандуристов, те его подкармливали. Потом папа освоил профессию парикмахера и пошел работать.

Когда его призвали в армию?
– В 1939 году. Он служил в Даурии, сейчас это Забайкалье. Представляете, городской мальчик попал в кавалерию?! Он и лошадей-то никогда не видел! Поначалу ему тяжело приходилось. Он не знал, например, что лошади спят стоя. Однажды встал у стены, и лошадь туда привалилась. Папа чуть не погиб. Но все пришло с опытом. Папа стал прекрасным наездником, часто рассказывал про своего умного коня Орлика. В конюшне во время папиных дежурств была идеальная чистота. Никакого навоза. Как только папа видел, что лошадь хвост поднимает, бежал к ней с совком.

Когда началась война, папу вместе с другими военнослужащими отправили на запад. Там они попали в окружение, потом – в плен. Они оказались в так называемом трудовом лагере в Борисове. Папа прекрасно знал, что немцы уничтожают евреев, поэтому назвался русским по фамилии Груздев. Документов при нем никаких не было – потерял или выбросил, не знаю. Пленных кормили гречневой шелухой и какими-то отходами, поэтому у них были ужасные расстройства желудка. У одних – запоры, у других – кровь хлестала. У старших по бараку была дополнительная пайка – жидкий суп. Его можно было выменять на махорку или папиросы. А где их взять? У охранников! Не понимаю, как, но папа умудрялся вытаскивать у них из карманов папиросы и менять их на жидкий суп. Он не был вором, но ему пришлось так поступать. Это и спасло ему жизнь.

Лагерь был разделен на секторы. Однажды через ограждение папа встретился взглядом с сослуживцем. И почти тут же за ним пришли немцы, заставили снять брюки. А папа ведь даже мыться со всеми не ходил, чтобы не заметили, что он обрезан. Папу затолкали в товарный вагон и повезли куда-то вместе с другими евреями.

Поезд шел в Собибор?
– Да, в конце сентября 1943 года поезд прибыл на станцию, всех выгнали из вагонов, и немцы отобрали из огромной толпы несколько человек. Папа решил присоединиться к отобранным самовольно. Два раза немец-охранник его отгонял: папа был очень истощен, но на третий – выругал и оставил. Ночью папа проснулся в бараке от удушливого запаха. «Что это?» – спросил он соседа. «Это те, кто был в эшелоне. Всех сожгли».

В лагере за все время его существования погибло 250 тысяч человек. Папа остался жив благодаря своей невероятной, просто звериной интуиции. И благодаря Печерскому, конечно, которого в лагере называли Сашко. Папа тогда не был с ним знаком лично, но знал, что готовится восстание, что назначено оно на 14 октября. Ему вручили ножницы, чтобы он резал колючую проволоку и обеспечил проход узникам.

Что было после того, как папа вырвался из лагеря?
– Все, кому удалось спастись, интуитивно разделились на группы. Папа бежал вместе с евреем из Прибалтики Цадиком Левиным. Трое суток они блуждали по округе, пока не вышли снова к лагерю. Папа видел, как немцы утюжат танками лагерь, сравнивают его с землей, скрывая следы своих преступлений. Потом они с Цадиком еще несколько дней прятались в лесу, пока не вышли к заброшенной избе. Договорились: один спит, другой дежурит. Но уснули оба. Разбужены были пинками. Рядом стояли люди в немецкой форме и спрашивали, кто они такие. Папа был в ужасе. Немецкая форма, немецкая речь. Оказалось, это переодетые польские евреи-партизаны. Так папа попал в партизанский отряд, которым руководил инженер Хиль. Это был необыкновенный, очень мужественный человек. Как говорил папа, бойцы его уважали. Он одним своим видом внушал спокойствие.

Из отряда Хиля папа перешел в русский партизанский отряд, которым командовал Ковалев. А этот отряд вскоре влился в партизанское соединение под командованием дважды Героя Советского союза Алексея Федорова. После войны Федоров написал книгу, где рассказал о встрече с невероятно худым мужчиной в лохмотьях, бывшим студентом из Куйбышева. «Не верилось, что ему 22 года. Он выглядел почти стариком», – так сказал Федоров о моем папе. Из этой же книги я узнала, что папа последние дни перед побегом из Собибора работал в лагерной похоронной команде и был свидетелем чудовищного конвейера истребления тысяч людей. Видел, как в банях умерщвляли людей газом, как сжигали на кострах трупы людей. Такое испытание. Чудовищно. Мне же он говорил, что плотничал в лагере.

Когда папа попал в регулярные войска, ему предложили при штабе стричь людей – работать по своей профессии и не участвовать в боевых действиях. Он отказался. В 1944 году папа был ранен в правую руку, и его отправили в госпиталь в Куйбышеве. Он на всю жизнь остался инвалидом: правая рука не разгибалась до конца. Когда выписался из госпиталя и пришел в свою комнату, оказалось, она занята майором пожарной службы, тыловиком: «Ты где-то по лесам бегал, а я должен освобождать тебе комнату?!» Папа поделился бедой со знакомым военным. Тот отвез папино письмо-прошение в Москву, и майора из комнаты выселили.

Как познакомились ваши родители?
– Они были знакомы до войны. Мама была сестрой папиного друга Семена. Ее имя – Михла, но близкие звали ее Миля, Милечка. Мама была родом из Архангельска. Когда там сгорел дом, семья переехала в Куйбышев. Мама закончила школу, поступила на литфак в пединститут. Началась война –пошла работать на шарикоподшипниковый завод. Когда они с папой решили пожениться, все стали отговаривать маму: диким вернулся, матерится, гулять будет. Но мама решилась. Им было по 23 года. Папа – смуглый, черноволосый, кареглазый, мама – белокожая, с румянцем, русыми волосами и серо-голубыми глазами. Папа – человек чувств, артистичный, остроумный, всегда в центре внимания, мама – человек-мир. Они прожили вместе почти 50 лет.

Папа любил маму до самоотречения. Может, чтобы не походить на грубого отца, а может, потому что многое пережил во время войны. Всю жизнь он самый лучший кусок отдавал маме, а потом – и мне. У него был культ еды. Считал, что главное, чтобы семья была сыта, даже если в доме нет никаких шмоток. Папа невероятно вкусно готовил: фаршированные блинчики, пельмени, пирожки, торты. Он умел все. Не смог только юристом стать –потому что в плену был и потому что еврей. До 55 лет папа работал парикмахером.

Какие самые яркие воспоминания, связанные с папой?
– Папу часто вызывали в «органы» по поводу времени в плену. Терзали страшно. Свет в глаза и одни и те же вопросы: где был, что делал, с кем – чуть ли не поминутно. Домой он приходил черный, с иронией говорил маме: «Если бы я знал, что придется отвечать на эти вопросы, я бы вел дневник». Порой мы с мамой просыпались от его диких криков и рыданий. По ночам он не мог себя контролировать, прорывался весь пережитый кошмар. Меня мама успокаивала: папе просто приснился плохой сон. Позже я узнала, что у папы были сильные головные боли, был поврежден позвоночник. Его ведь избивали в лагере нещадно.

Папа всю жизнь очень боялся за меня – что меня кто-то обидит, обманет. Когда я выросла, к молодым людям меня ревновал, многих с лестницы спускал. Никто ему не нравился, пока я не встретила будущего мужа Юру, с которым мы вместе уже больше 40 лет. А однажды папа спас человека. Это было в день 25-летия их с мамой свадьбы. Дома – гости, веселье, а потом вдруг «жених» пропал. Оказалось, что, пока все праздновали в комнате, папа вышел в коридор. Встретил обеспокоенного и не очень трезвого соседа: «Что-то с женой не то! В комнате закрылась. Помоги!» Папа схватил топор и сломал дверь. А женщина решилась на самоубийство, папа ее вовремя из петли вытащил. Никто из соседей про это так никогда и не узнал.

Как вашу семью разыскал Александр Печерский?
– Александр Аронович плотно занимался темой Собибора. В Ленинской библиотеке ему на глаза попалась та самая книга руководителя партизанского соединения Федорова. И он решил разыскать папу, обратился в куйбышевский паспортный стол. Там ему ответили: раньше жил там-то, сейчас где – не знаем. Государство же считало папу неблагонадежным: прописку постоянную ему не давали, только на три месяца с дальнейшим продлением. Папа продлевать забывал. Вот почему сначала Печерский написал нашим соседям, а те передали письмо нам. В итоге на мое 16-летие Александр Аронович приехал из Ростова-на-Дону вместе с женой. Они привезли мне шелковый отрез на платье – шикарный подарок.

Помню, как волновался перед этой встречей папа. Тема лагеря же табуировалась, а тут этот всплеск. Мы так готовились! Салатов наделали разных, пирожки испекли. Александр Аронович зашел к нам в комнату – высокий, энергичный. И сразу – как родной человек. Они с папой обнялись и долго разговаривали. Потом к нам в гости приезжали и другие участники восстания в Собиборе – Аркадий Вайспапир, Семен Розенфельд. Папа ездил в Ростов-на-Дону на встречи с бывшими узниками. Праздник 9 мая мы в семье отмечали, конечно. Но я видела, как папе тяжело. Радости не было. Были боль и ужас. Фильмы о войне папа вообще смотреть не мог.

Вы смотрели фильм Константина Хабенского «Собибор»?
– Он произвел на меня невероятное впечатление. Смотрела и плакала – думала, с ума сойду. Было страшно и безумно жалко людей. И, конечно, я все примеряла к отцу. В фильме о нем не говорилось, но он же там был. Я куда лучше стала понимать, что ему пришлось пережить. Жаль, он не дожил до дня, когда на доме 44 по улице Куйбышева, где мы жили много лет, появилась мемориальная доска в его честь. Важно при жизни говорить, что любим, и знаки внимания оказывать. У папы было две награды: орден Славы III степени и медаль «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне», но он никогда их не носил. Думаю, что в какие-то памятные даты у него в душе все переворачивалось и плакало.