Сами Барсуму 84 года, из которых 60 лет он владеет ателье в Иерусалиме и 50 лет возглавляет общину сирийских христиан. В эксклюзивном интервью Jewish.ru он рассказал, откуда знает восемь языков, почему у него пять паспортов и зачем раввины направляют к нему своих учеников.

Такое чувство, что вы с каждым покупателем разговариваете на его родном языке. Сколько вообще языков вы знаете?
– Мой родной язык с детства – арамейский. Тот самый семитский язык, на котором все говорили на этой земле две тысячи лет назад. Иврит был языком священных текстов, греческий – языком интеллигенции, а вот арамейский был, как английский сегодня, язык бизнеса! Арамейскому меня выучила моя бабушка, которая бежала в Палестину из Турции во время геноцида христианских общин 1915 года. Тогда в районе турецкого Мардина, откуда родом был мой отец, все говорили на арамейском – там существовала огромная община этнических ассирийцев, к которым относимся и мы. К сожалению, во время геноцида погибло почти 750 тысяч этнических ассирийцев.

Откуда же у вас такой прекрасный английский?
– Из иерусалимской школы, где я проучился ровно 5 лет – с 1943 по 1948 годы. Преподавание шло на арамейском, арабском и английском. Арабский был просто основным языком всех жителей, а английский – ну ведь тогда Палестина был под Британским мандатом. До Войны за независимость Израиля в 1948 году мы жили вне Старого города, на улице Яффо, где мой отец держал обувную лавку. Там было три вида услуг: пошив обуви, починка и полировка! Сейчас, конечно, почти и не найти места, где вам почистят ботинки. Когда началась война, мою школу на Эфиопской улице закрыли, а нашу лавку разбомбили, и мы бежали в Старый город, чтобы здесь спрятаться.

Каково было быть тогда в эпицентре той войны?
– В прошлом году, когда Израиль отмечал 70-летие со дня независимости, ко мне приходили журналисты и спрашивали про бои в Старом городе. Но что я могу сказать? Война – это всегда только страх. Страх и еще раз страх. Простые люди жили в Иерусалиме просто: мы, христиане, покупали овощи у мусульман, и мне, например, всегда верили на слово, что моя мама потом зайдет и заплатит. Евреи жили там, где сейчас улица Хабад, а это совсем рядом с моей церковью, и мы тоже ходили друг к другу в гости – за водой, например. Просто жили.

Когда в 1948 году Иерусалим перешел в руки Иордании, как это повлияло на вас?
– Потеряв лавку, отец заболел от переживаний и не мог больше работать. Детей в семье было уже семеро, и я – старший. Нужно было идти работать, но я не хотел становиться сапожником, как отец, это была слишком грязная работа. Я провел день у цирюльника, потом попробовал столярное дело, но отовсюду возвращался грязным, и мне это не нравилось. А вот когда я пришел к портному, то оказалось, что это чистая работа!

Вы были кем-то вроде подмастерья?
– Меня передавали от портному к портному – так тогда было принято учиться мастерству. Смотришь, что делает мастер, запоминаешь, потом пробуешь сам на обрезках материи. Мой первый учитель был армянином, из тех, чья семья тоже бежала из Турции, и так я выучил еще два языка: армянский и турецкий. Я рос очень амбициозным, вскоре мне захотелось открыть свое ателье, но кто бы пошел ко мне шить костюмы? Ведь все меня знали именно как подмастерье, и тогда я решил уехать в Багдад.

Почему в Багдад?
– Одна паломница из нашей иракской общины рассказала, что Багдад стал богатейшим городом из-за нефти – вот тогда-то я и решил начать бизнес именно там. Сделал как раз для этого себе первый паспорт – иорданский, с ним и путешествую до сих пор по миру. Сейчас, впрочем, я един в пяти паспортах! Один человек, один город, но пять документов! По факту рождения на территории Британской империи у меня было британское удостоверение личности, потом – как у сына турецкого гражданина – турецкий паспорт, затем Иордания выдала мне паспорт в 1948-м, хотя я никогда в своей жизни не был в Иордании. Но именно с этим документом я летаю за границу, потому что Израиль, придя в Иерусалим в 1967-м, дал мне, как и другим жителям Восточного Иерусалима, только вид на жительство, а не гражданство. И уже совсем недавно мне сделали паспорт Палестинской автономии, но им сложно где-то воспользоваться.

Как вы добирались в Багдад?
– Это был 1955 год, тогда из Иерусалима ходил прямой автобус в Багдад. Он шел целые сутки, пересекая пустыню напрямик, и не было никаких границ. Просто нужно было показать паспорт и ехать дальше – никаких виз, допросов и пропусков. Мир вообще был гораздо проще, и люди были проще. В Багдаде мы с партнером открыли ателье и быстро добились успеха. Только когда в 1958-м в Ираке произошел государственный переворот и убили короля Фейсала, мы решили вернуться в Иерусалим. На заработанные деньги я и открыл это ателье – ровно 60 лет назад.

Кем были ваши клиенты?
– Кого только не было! Бизнесмены, политики, сенаторы, консулы. Англичане, американцы, французы, турки, испанцы, потом уже и израильтяне – всех и не перечислить. Но вот уже десять лет я не шью костюмы. Впрочем, не только я – сейчас уже никто не шьет, теперь проще в Китае заказать. Я только берусь иногда за небольшую починку, так, по мелочам. Здесь рядом с нами несколько ешив, так раввин одной из них всегда отправляет ко мне своих учеников – чтобы знали, где можно рубашку починить или пиджак. Но главное – я помогаю им разбирать тексты на арамейском, ведь на нем написана часть важнейших текстов иудаизма.

То есть на иврите вы тоже свободно говорите?
– Не так красиво, как на других языках, но достаточно. Ведь арабский, арамейский и иврит – это семитские языки. Зная один, можно очень легко выучить остальные. Еще пришлось немного освоить немецкий и французский, потому что внуки их учили в школе, а я делал с ними домашние задания. Но вот на арамейском, к сожалению, у нас в семье уже никто не говорит – дети еще понимают, но сказать уже ничего не могут. Нас осталось в стране всего 150 семей, человек 400, не больше. И вообще, на Ближнем Востоке нас теперь почти нет, все уехали в Европу, спасаясь от гонений и переворотов последних лет.

Вы прожили в Иерусалиме больше 80 лет. Как изменился город и правда ли, что существует какой-то особый иерусалимский дух?
– Единственное, что не изменилось в Иерусалиме, – это камни. Люди изменились очень сильно, страна менялась несколько раз, жизнь стала гораздо сложнее и запутаннее. Но я верю, что Иерусалим ­– святой город, а Всевышний – один для всех, и я точно знаю, что по-настоящему верующий человек может жить в мире с другими, потому что ключ к добрососедским отношениям один – уважение.