Здание Сбербанка, школа в Сколково и Dominion Tower на Дубровке – вот что строил архитектор Николай Лютомский. В эксклюзивном интервью Jewish.ru он рассказал, как пережил рассеянный склероз и лейкоз и почему его дома меняют людей.

По вашим проектам выстроили десятки зданий на полтора миллиона квадратных метров. Есть среди них самое любимое?
– Сколковская гимназия, мой последний реализованный проект. Мы строили школу, в которой хотели бы учиться сами – в итоге придумали сотовую форму классов, и она просто фантастически работает! Я несколько лет назад туда приехал и спросил учащихся: «А что вам больше всего нравится в школе?» Они говорят: «Наши классы». В пространстве этих сот, напоминающих Маген Давид, ребенок все время ощущает себя в центре внимания. Люди ведь живут обычно в прямоугольных стандартных пространствах. А тут дети приходят в школу и видят, что возможно что-то совершенно другое. И они растут уже совершенно другими.

«Мы формируем здания, а затем эти здания формируют нас», – сказал как-то Черчилль. Изначально любое здание – это результат творчества архитектора, но со временем люди, которые в нем живут и работают, перенимают качества здания себе. Я это подмечал не раз. До сколковской гимназии я уже строил школы. Первую создавал, работая в «Моспроекте», в мастерской под началом своего научного руководителя из МАРХИ Якова Белопольского – титана советской архитектуры. Того самого, кто вместе с Борисом Иофаном проектировал Дворец Советов и построил мемориальный ансамбль героям Сталинградской битвы с монументом «Родина-мать». В конце 90-х он застраивал Северное Бутово – так появился большой жилой комплекс «Синяя птица», один из моих самых любимых проектов, в нем очень уютно жить. Сделали мы там тогда и школу – и вот недавно мне ее директор рассказал, что за все годы в этой школе не было ни одного случая вандализма!

Когда я создавал вторую свою школу в Тропарёво-Никулино – тоже с деревянными конструкциями, большим спортзалом и бассейном, – там на табличке перед входом значилось: «Школа со спортивным уклоном». Меня это тогда немного расстроило. А через десять лет смотрю: школа в десятке лучших по результатам математических олимпиад. Неплохо для учреждения со спортивным уклоном? Оказалось, что в необычных зданиях, в которых всё интересно устроено, детки развиваются намного лучше. Я в итоге написал много статей на тему когнитивной архитектуры, способной влиять на людей.

Сейчас у вас много активных проектов?
– Должен внести небольшое уточнение. Пять лет назад я вернулся к жизни после лейкоза. До этого 18 лет жил с рассеянным склерозом. Лечение от склероза, скорее всего, спровоцировало лейкоз, а лечение от лейкоза оставило без движения мои ноги. Сейчас я инвалид 1-й группы, вот из коляски с вами разговариваю.

Но мы работаем! Вот придумал проект двухзального театрального комплекса, он сейчас строится в Геленджике. Еще есть идея выстроить целый городок для пожилых людей, что очень распространено в США и Великобритании, но чего в России еще нет. Самостоятельные старики смогут купить там домик и просто наслаждаться инфраструктурой. Люди же, которым необходима ежедневная помощь, будут жить в отдельных корпусах, в апартаментах с личной сиделкой и всем необходимым обслуживанием. Думаю вот сейчас, как бы заключить жизнь пожилых людей в гармоничный круг, чтобы они чувствовали себя, как деревья в саду, в свободе и заботе.

Но это из текущего, а сколько всего мы сделали за последние десять лет вместе с моей командой из молодых архитекторов. В 2009-м это, например, был «Экогород-2020» – инновационный проект подземного города на месте алмазной выработки в вечной мерзлоте Якутии. Все произошло благодаря моей первой дипломнице в МАРХИ Лене Цыреновой. Она из Якутии, и когда мы выбирали тему её диплома, принесла мне фотографии карьера Мирный – тот занесён в Книгу рекордов Гиннеса как самая большая яма мира. Это потрясло мое воображение. Появилась идея сделать гостиницу на его берегу, в итоге же мы всей командой сделали проект целого «Экогорода». Его публиковали в Америке, в Австралии, в Голландии. Сейчас на меня вышли ребята из Красноярска, документалисты, они хотят создать фильм «Котлован» по Платонову – и наш проект видится им продолжением романа.

Потом с той же Леной – а должен сказать, что перспективный студент нередко остается и дальше со своим учителем – мы реализовали проект всемирно известного архитектора Захи Хадид. Это я про Dominion Tower на Дубровке говорю.

Как вам достался этот проект?
– В 2004 году Захе присудили Притцкеровскую премию – это такая «нобелевка» в архитектуре. На церемонии вручения, которая происходила в Петербурге, один инвестор – основатель компании Dominion – предложил Захе сделать проект для Москвы. Она согласилась. Ну, а нам сначала предложили согласовать её проект, потом – стать генеральным проектировщиком и наконец – взять на себя роль исполнительного архитектора. В какой-то момент, на этапе котлована, проект забросили – все стояло из-за экономического кризиса 2008 года. Но в 2014-м центр начали строить опять – и уже через год мы открыли здание.

Вы ведь не первый архитектор в вашей семье?
– Мама была архитектором и много строила, стала заслуженным архитектором. Я думал поступать в институт стран Азии и Африки, но все равно оказался в архитектурном. Евгений Бикрицкий меня готовил к экзаменам в МАРХИ по всем предметам: рисунку, черчению, математике. Но по-настоящему стать архитектором мне все же помог Яков Белопольский. Я оказался у него последним учеником. Он научил меня мыслить масштабно. Часто говорил, что в архитектуре есть композиторы и исполнители. Белопольский меня, кстати, ценил в том числе и за свободное знание английского языка – мы много ездили за границу, я ему все переводил. Для меня это было как чудо, ну и ему было удобно. А спасибо за мой английский нужно сказать бабушке – Зельде Давыдовне Рубинчик-Цукерман, которая меня в свое время определила в 31-ю, английскую школу.

Другая ваша бабушка, насколько я знаю, не один год провела в ГУЛАГе?
– Да, бабушка, которая меня вырастила – Евгения Лютомская. Первый муж ее, отец моего папы – Аарон Кассирский. Он быстренько отвалил к себе в Узбекистан после рождения ребенка. И бабушка вышла замуж за энкавэдэшника, который и вырастил моего папу. Был в крупном чине, кавалер ордена Красного Знамени, занимался делом Промпартии. В 1937 году его расстреляли, а квартиру уплотнили. Бабушку посадили сначала в 1937-м, но потом выпустили. Впрочем, в 1950-м опять посадили – семь лет она в общей сложности в ГУЛАГе провела. Говорила: «Я в первый раз улыбнулась, когда взяла тебя на руки». Зато потом она уже всем улыбалась. Я маленький был, ее дико ревновал: зачем она всем улыбается, когда у нее есть я?

Звучит, как счастливое детство. А сейчас вы можете назвать себя счастливым человеком?
– У меня вторая жизнь, вот в чем дело. Когда у меня диагностировали лейкоз, я оказался в Научном гематологическом центре, который основал академик Кассирский – родной брат моего дедушки. Я провел две недели в коме, потом полгода в реанимации. Там было восемь одноместных палат, но стабильно несколько раз в неделю кого-то вывозили в морг. Моя жена, которая помогла сохранить мне жизнь, говорила, что я был то зелёным, то чёрным. Причем это реальные цвета. Под конец я весил 50 килограммов. Меня вывозили на улицу подышать воздухом, и в лифтовом холле всегда кто-то плакал – мужчины, женщины.

Но я ожил, vous comprenez? Болезнь очень изменила мое отношение к жизни. Оказалось, что сам факт бытия – абсолютно прекрасен. Мне всё время радостно, несмотря на невозможность самостоятельно передвигаться. У меня очень хорошая сиделка Таня с Украины. Она вкусно кормит, заботится обо мне. Я с ней еще и мову немножко выучил. И живу я вот сейчас в Кратово, дружу с соседями, учу с местными бабушками латынь, с одним соседом общаюсь на немецком. Я никогда прежде не ощущал, что счастье жизни – это так просто и безусловно. В «Записках о Галльской войне» Юлий Цезарь говорит: «Иногда Б-г дает человеку много, а потом забирает, чтобы человек сильнее ощутил Его мощь». Я понимаю, что мне дано очень много и по сей день.