Как прятался от советской милиции в туалете, выступал вместе с Бродским и уезжал из США в Израиль, рассказал в эксклюзивном интервью Jewish.ru поэт Алексей Цветков.

С недавних пор вы живете в Израиле. Почему решили переехать из США и каким все кажется на свежий взгляд?
– Мои впечатления уже далеко не первые – в Израиле я бывал много раз. У меня здесь родственники, здесь похоронена моя мать, так что это не совсем чужая мне страна. Очень трудно назвать причину переезда. Будет смешно сказать, что это климат, но действительно – в Нью-Йорке человеку моего возраста очень тяжело, особенно зимой. Много причин. Я бывал здесь и думал порой, что стоит на старости лет тут поселиться. Но в Нью-Йорке были работа, дела. А потом в один прекрасный день я решил, что все карты легли в эту сторону.

Единственное, с чем я промахнулся, так это с языком. Бессмысленно учить иврит, если ты не в контакте с улицей. Я не хожу на работу, не хожу учиться. Некоторые языки, например, французский, немецкий, я знаю пассивно, так как на них есть что читать. На иврите же читать особо нечего. Есть неплохая художественная литература, но я ее уже читал в переводах. Иврит – язык, грубо говоря, недавний и, кроме Священного Писания, отражает только ХХ век.

Вы поселились в Бат-Яме. После Нью-Йорка, центра мира, нет ощущения культурного голода?
– Я же пожил в этом центре мира, ходил в Метрополитен, музеи, театры. Сейчас уже трудно все это, не такой подвижный стал. Я, к примеру, жил в Квинсе, а большинство моих друзей в Манхэттене. Чтобы к ним выбраться, нужно было час ехать на метро, в выходные оно работает все хуже. А такси взять – дорого. В общем, культура стала тяготить. И потом, я человек, который больше читает, а делать это можно везде. В Израиле мне не скучно.

В молодости, когда вы еще жили в СССР, вас занимал национальный вопрос?
– Не занимал, но меня в него втолкнули. Несколько лет в детстве из-за болезни я провел в изоляции в санатории. И там вопрос «кто я?» ребром не ставился, хотя какие-то няни мое происхождение отмечали. Зато когда я попал в Запорожье, соседские дети мне сразу объяснили, кто я такой. Правда, национальное сознание во мне это не пробудило. Если я и ощущал свое еврейство, то только когда меня или моих друзей не брали на какой-нибудь факультет или в какой-нибудь институт из-за «пятой графы».

С советской властью у вас сложились непростые отношения. Что привело к вашему отъезду?
– Мое диссидентство заключалось в том, что я был невоздержанным на язык и не скрывал своих мыслей. Рано или поздно это должно было сыграть свою роль. И вот однажды из Запорожья в Москву, где я учился на факультете журналистики МГУ, пришла «телега» о моей «антисоветскости». Тогда мне пришлось перевестись на заочное обучение и уехать из столицы. Сначала я жил в Тюмени, потом в Казахстане, работал в областных газетах. Устроиться было легко, но жить где-нибудь в Аркалыке – сущий ад. Кольцо вокруг меня сужалось – нужно было как-то выбираться. Тогда мои московские друзья познакомили меня с еврейскими отказниками, и они помогли мне получить приглашение из Израиля. Через фиктивный брак – другого официального способа просто не было – я вернулся в Москву и подал заявление на выезд.

Тут за мной началась охота. В одно прекрасное утро сижу я у друзей в квартире. Звонок в дверь. Я говорю: «Это за мной». Друзья не верят, смеются. Я побежал в туалет, заперся. В квартиру вошел милиционер с каким-то человеком – стали проверять, все ли находящиеся здесь прописаны. Дверь туалета пытались открыть дважды, я уже думал «вот, сейчас», но нет, ушли. А потом я вышел из дома, хотел спуститься в метро, но мигом оказался в черной «Волге». В конце выяснилось, что это был угрозыск. В момент моего ареста им дали мое описание и сказали, что я опасен и вооружен. То есть сделай я неправильный жест, меня бы пристрелили. Меня попытались определить в обезьянник, но так как были майские праздники, мест в них не оказалось. Поэтому меня отвезли во Внуково, посадили в самолет и отправили по месту жительства в Запорожье. А через какое-то время, в 1975 году, мне все же дали разрешение на выезд из страны – и я уехал.

Как проходила эмиграция?
– Я прилетел в Нью-Йорк, около полугода работал сторожем, уборщиком. Потом перебрался в Сан-Франциско, где устроился работать в эмигрантскую газету. Она называлась «Русская жизнь», но я ее называл «Русская смерть», потому что на первой полосе в ней печатались некрологи. А затем через писателя Сашу Соколова я познакомился с владельцами издательства «Ардис» Карлом и Эллендеей Проффер. Они помогли мне поступить в аспирантуру Мичиганского университета, дали работу в «Ардис», где издавали в том числе и мои книги стихов.

С 1986 по 2003 год вы ничего не писали. А вернувшись после долгого молчания, объяснили: «Я прекратил писать, перестав ощущать контекст, в котором работаю». Сейчас вы с контекстом на связи?
– Отличие контекста очевидно – общение с живой аудиторией. Благодаря интернету вы пишете и читаете прямо в зал. А тогда – издает тебя тот же «Ардис», кое-как книги продираются сквозь железный занавес, и чтобы получить отзыв, письмо от знакомых, нужны месяцы. Снова же писать я начал потому, что во время визитов в Москву меня часто просили что-то свое почитать. В какой-то момент старые стихи навязли в зубах, и я решил создать что-нибудь другое.

Может ли поэт быть сегодня властителем дум, фигурой, влияющей на общество и политику?
– Не раз уже и до меня замечали, что писание стихов стало инцестуальным занятием. Вот ты приезжаешь в Москву, у тебя выступление. Смотришь на этот зал или комнату, и там сидят люди, которые тоже пишут. Так же и в Америке – ты выступаешь, а большую часть аудитории составляют поэты. Я помню «древние» времена, когда на моем совместном выступлении с Иосифом Бродским – люди, конечно, пришли на него, присутствовала огромная аудитория – зал Мичиганского университета был забит до потолка. Нет, поэзии уже горы не своротить. Да я и не хочу звать людей на баррикады. Каждый раз, когда я пробовал – стихи получались плохие.

Как публицист, вы много пишете об американской политике, а что насчет израильской? Она вас здесь заинтересовала?
– Конечно! Немного вредит незнание иврита, но спасает, что есть русскоязычные каналы в Telegram, англоязычная пресса. К тому же с первого дня приезда меня бомбардируют все партии и кандидаты – иди и голосуй! Правда, к каждым выборам появляется по три новых партии, и уже теряешься. В Америке все было просто: живешь в Нью-Йорке, проголосовал – победили демократы. Причем не важно, как ты проголосовал, потому что в Нью-Йорке всегда побеждают демократы. А в Израиле только отдал голос, а твой кандидат уже стушевался, исчез, испарился. Допустим, я голосовал за Ганца – и где теперь этот Ганц? Тут, в Израиле немного перебор с демократией.