Для своего фильма «Штетл» Катя Устинова объездила десятки еврейских местечек. В интервью Jewish.ru она рассказала, что помогло её героям пережить Холокост и как сложилась их судьба после распада СССР.

Что натолкнуло вас на идею фильма? Чьи-то конкретные истории, книги, воспоминания?
– Идея снять такой фильм возникла после того, как мой папа, бизнесмен и писатель Сергей Устинов, в 2011 году создал в Москве Музей истории евреев России. За два года с помощью научных сотрудников музея ему удалось собрать фантастическую коллекцию, которой нет больше ни у кого в России, а может, и во всей Европе. Я в то время жила в Нью-Йорке, училась в школе документального кино. Некоторые музейные экспонаты, купленные в США, сама привезла в Москву в небольшом рюкзачке по просьбе папы. Помню, страшно боялась разбить глиняный кувшин для пасхального борща с подписью на идише – но все хорошо, он стал одним из самых редких артефактов музея. Еще доставила в Москву потрясающую синагогальную ханукию с оленями из бронзы. Эти предметы и те, что я увидела потом в музее, произвели на меня огромное впечатление. Ну, и папа с момента создания музея только и говорил, что о еврейской истории и о том, как евреи жили в Российской империи. Так я узнала, что в местечках евреи жили еще совсем недавно, а с кем-то можно и сейчас встретиться и поговорить. Стало ясно, что за древними артефактами стоят живые люди, помнящие, какой была жизнь в штетлах до войны, во время нее и после освобождения от фашистов. Их воспоминания и определили структуру фильма.

Как искали героев?
– Кураторы музея рассказали, что в начале нулевых они ездили по бывшим еврейским местечкам и записывали истории людей для своих этнографических работ. Вот у них я и взяла контакты – и отправилась на Украину. Но стоит сказать, из этих людей только двое вошли в фильм. Остальные герои нашлись позже.

В каких местечках снимали «Штетл»? Сохранилась ли там какая-то еврейская жизнь?
– Снимала в основном на Украине и в Молдавии, побывала, наверное, в 20 местечках и городах: Шаргороде, Коломые, Копайгороде, Черновцах, Бельцах, Тульчине, Виртюжанах, Сороках. Евреев в этих местах было уже мало, и то – глубокие старики. Старалась записывать интервью со всеми, кого встречала, но героями фильма стали не все. Еще в мое кино попало много зарисовок Шаргорода. Это уникальное местечко, на момент съемок там сохранилась традиционная еврейская застройка начала ХХ века: домики сапожника, колбасника – почти столетняя еврейская архитектура с балкончиками для сукки. Правда, эти здания были либо заброшены, либо перестроены новыми владельцами.

Знаю, что один из ваших самых любимых героев фильма – шапочник Володя – нашелся именно в Шаргороде.
– Да, шапочник Володя Малишевский показывает в фильме улицу, где жили еврейские ремесленники, с этого и начинается «Штетл». Сам Володя – украинец, но он помнил всех еврейских соседей по именам и рассказывал, кто куда эмигрировал – от Израиля до Австралии. Это евреи научили его шить шапки – эдакие кепки, похожие на грузинский «аэродром». Когда мы встретились, Володя все еще их шил, хоть и, как он говорил, мода на них вышла. Больше всего поразило, что мир советского местечка просуществовал в Шаргороде вплоть до конца 90-х, пока все евреи окончательно не уехали из этих краев. То есть чуть больше 20 лет назад там еще теплилась какая-то еврейская жизнь – в этих домиках обитали и работали еврейские ремесленники: стекольщики, портные, шапочники, парикмахеры, сапожники и мороженщики. Потом в 90-е еврейские организации чуть ли не автобусами вывозили из Шаргорода евреев в Израиль.

Как ваши герои пережили войну?
– Самыми пожилыми героями моего фильма были Исаак Вайншельбойм и Эмилия Кесслер, я с ними встречалась уже в Нью-Йорке. Оба они – с Украины, Эмилия родилась в 1917 году в Хмельнике, Исаак – в 1922-м в Староконстантинове. Исаак в 19 лет отправился на фронт, где командовал ротой и возглавлял атаки, после ранения в голову потерял речь, но потом восстановил ее, работал известным адвокатом в Староконстантинове. Эмилия в 23 года стояла в очереди на расстрел в Хмельнике со своим маленьким ребенком на руках. На ее глазах немцы убили ее родителей и брата-инвалида, она и ее ребенок выжили просто чудом.

Что помогло ей уцелеть?
– Эмилию спасли ее светлые волосы и голубые глаза, фашист ее отпустил как украинку. Она сбежала из расстрельной очереди в лесу, но ее тут же арестовали и посадили в жандармерию. На самом деле, история Эмилии больше той, что позволило рассказать экранное время. Какое-то время она находилась в гетто в Хмельнике с теми, кого не успели расстрелять. Потом она сбежала оттуда с ребенком на руках, ее укрыла у себя соседка – украинка, отдавшая ей свой паспорт. В итоге по поддельным документам Эмилия два года скиталась по оккупированным территориям, боясь, что кто-то узнает в ней еврейку или что ее выдаст маленький сын, умевший немного говорить и иногда вставлявший слова на идише. Для моей героини местечко закончилось с гибелью ее семьи, после войны ей было не к кому приезжать обратно в Хмельник. Но судьбы мне встречались самые разные, были и те, кто возвращался в разоренные местечки из эвакуации или с фронта, как Исаак. После войны он пришел назад, в Староконстантинов, где почти всех евреев уничтожили.

Как в целом сложилась жизнь ваших героев после отъезда из штетла?
– Они приехали в Америку уже пожилыми людьми. Исаак стал на пенсии художником, рисовал разные сюжеты из жизни своего местечка: еврейскую свадьбу, раввинов штетла, евреев в гетто, еврейское кладбище. У него проходили выставки на Брайтоне, одну из своих картин Исаак подарил мне на память. Он также написал несколько книг. Когда я приезжала к нему на Брайтон, то каждый раз заставала его либо за компьютером, либо с кистью у мольберта. Исааку в тот момент уже исполнилось 96 лет. Эмилия Кеслер в свои 97 играла на мандолине и постоянно репетировала новые песни на идише для выступлений в еврейском центре, хорошо говорила по-английски, имела массу друзей. Она не дожила полугода до своего столетия, на ее похоронах собралось около 50 человек, в основном – американцы.

Как ваш фильм приняли в США?
– Американцев больше, чем российских зрителей, удивило, что в СССР сохранялись штетлы, что некоторые из них пережили войну. Представление о местечках в США часто столетней давности: погромы, мюзикл «Скрипач на крыше» и, может, картины Шагала. Но в Instagram проекта я получаю много хороших отзывов на английском.

В Москве «Штетл» был награжден «Лавровой ветвью» – премией в области неигрового кино. Как думаете, что впечатлило жюри?
– Думаю, в первую очередь – мои уникальные герои. Еще в общем выбор темы, в каком-то смысле эпический размах, щемящее чувство потери этого мира, возникающее в конце, понимание того, что штетлы никогда не вернутся. По сути, это «фильм-прощание». На момент премьеры половины героев уже не было в живых. В этом смысле я успела заскочить в уходящий поезд, сейчас подобную ленту уже не снять.

До апреля «Штетл» будет идти на большом экране в Центре документального кино.