Сестра Меира Шалева, писательница Цруя Шалев рассказала Jewish.ru, завидует ли она успеху брата, как стала жертвой теракта и повстречалась со смертью.

Каково это, принадлежать к славному роду Шалевых – поэтов, писателей и литературных критиков?
– Когда я была девочкой, мы жили в кампусе при университете, где преподавал мой отец. Его ученики, глядя на меня, повторяли одно и то же: «Смотри, дочка Шалева». Благодаря отцу моя жизнь была наполнена книгами, историями и вдохновением. К нам приходили Далия Рабикович, Амос Оз, Авраам Б. Иегошуа, папины товарищи по подпольной организации «Лехи», кибуцники. Словом, совершенно разные люди. Одно из самых ярких воспоминаний детства – это то, как мы с братом лежим в кроватях, а наш отец сидит между нами и читает вслух Шая Агнона или «Танах». Гоголя я услышала в четыре года, Кафку – в пять лет. С другой стороны, расти в доме литературного критика было не всегда просто. Он был скептически настроен и предъявлял высокие требования к моим успехам в учебе. И уже позже критиковал мои стихи и рассказы. Он всегда считал, что можно сделать лучше. Это страшно угнетало тогда и научило меня быть требовательной к себе. Я сейчас редактирую новую книгу и как раз в последние недели все думаю об этом педантизме, который унаследовала от отца. Он оттачивал каждое слово, когда работал над своими критическими статьями.

Как мама повлияла на ваше отношение к жизни?
– Мама была вдовой. Я родилась несколькими годами позже того, как ее первый муж погиб во время Войны за независимость Израиля. Она глубоко скорбела и много рассказывала мне об их любви и о своей боли. У нее была потребность разделять эту часть своей жизни со мной, а я всегда любила слушать. И до сих пор люблю. Поэтому у нее я научилась понимать, как устроены отношения, внутренние противоречия и семейные конфликты. Из-за того, что я была сильно вовлечена в мир взрослых, я довольно быстро повзрослела. Иногда я пыталась помочь ей наладить отношения с отцом. В сущности, я была домашним психотерапевтом. Отец был проводником в мир литературы, культуры и интеллекта. Мама же стала мостом в саму жизнь как она есть. Они оба привнесли в нашу семью много прошлого. Я быстро уяснила, что ту жизнь, которая разворачивается в наших домах, нельзя назвать великой. Все самое важное уже произошло во времена Войны за независимость и «Лехи». Моих родителей сформировали самые страшные и драматичные события, и из этого они слепили нашу странную маленькую семью.

В 2004 году вы стали жертвой теракта. Что произошло?
– Я жила тогда в Иерусалиме и застала многие интифады. В 2004 году ситуация была наиболее напряженной. Мы избегали автобусов и не ходили в кафе. Я жила в постоянных сомнениях, какой дорогой пойти и вообще отправлять ли детей в школу. Однажды утром это все же произошло и со мной. Обычно в школу отводил детей мой муж, но в тот день его не было дома. Мы пошли с сыном пешком. Школа располагалась в центре города – самом опасном месте. Попрощавшись с ребенком, я отправилась домой – вся в сомнениях, правильную ли дорогу я выбрала. Я шла по улице Аза и поравнялась с домом моих родителей, когда подъехал автобус и возле моего лица прогремел взрыв. Осколки автобуса и оторванные части тел взрывной волной выбросило прямо в дом. Мама хотела выйти мне навстречу, но не могла, потому что лестница была переполнена мертвыми телами и органами. Я лежала на тротуаре и не могла пошевелиться. Вокруг меня полыхал пожар. Затем меня подняли на руки и отнесли подальше от огня и от трассы. Потом – скорая помощь, операция. В тот день погибли 11 человек. Странно, что когда начинаешь рассказывать о трагедии, история выходит такой формальной. Произошедшее ничуть меня не удивило, потому что теракты стали неотъемлемой частью нашей жизни. Как коронавирус сегодня. Такие истории делят человеческие жизни на до и после. Поначалу я думала, что больше не смогу писать. Это пугало больше всего. Внезапно писательство перестало интересовать меня. Подбирать слова, формулировки, выдумывать сюжеты – все это становится роскошью, когда видишь, как рядом с тобой горят люди, и ты сама чудом остаешься жива. Я не вставала с постели полгода, потеряла всякий интерес к книгам и столкнулась с настоящим кризисом: кто я, если не писатель? Встретившись однажды со смертью, я захотела дать чему-нибудь жизнь. Внезапно я стала фантазировать о новом ребенке и спустя несколько лет усыновила его в России. Оказалось, что жизнь намного глубже литературы.

Как теракт повлиял на ваши политические взгляды?
– Никак, ведь в мире не произошло ничего нового. Естественно, теракт, жертвой которого ты становишься, наглядно иллюстрирует тот кошмар, который стоит за террором. И все же я не хочу быть причастной к порицанию палестинцев. Единственное, с чем я не готова мириться – это с террором. Я знакома со многими арабами, которые были обескуражены произошедшим не меньше, чем евреи. Моя позиция не изменилась. Я по-прежнему против экстремизма в любых его проявлениях и считаю, что если все приверженцы умеренных взглядов придут к согласию, то смогут ослабить влияние экстремистов. На мой взгляд, служение общественным интересам и осуждение терроризма – это единственное решение. Я бы даже сказала, что теракт, жертвой которого я стала, только усилил все то, что я чувствовала до этого.

Вы сотрудничали с организацией «Женщины выступают за мир»?
– Сотрудничала и намерена возобновить с ними связь. Мне очень понравился их позитивный подход, построенный на взаимном уважении. Там поощряют свободу мнений и пытаются найти общие точки соприкосновения. В этой организации можно встретить женщин из Хеврона и поселений, и они ради мира в стране готовы оставить свои дома на территориях. В первую очередь мы – матери, заинтересованные, чтобы наши дети росли в мирной стране, а поэтому готовые к компромиссам. Вообще, в женских руках сосредоточено очень много силы, женщины могут внести огромный вклад в политику. Кажется, одна из целей нового правительства – как можно чаще и больше привлекать к важным решениям женщин.

Есть ли конкуренция и зависть в вашей писательской семье?
– Нет, мы прекрасно с этим справляемся. В шесть лет я начала писать стихи. Потом Меир начал писать – достаточно поздно, ему было почти сорок. Затем к писательству присоединился мой брат, хотя вообще-то он профессор математики. Потом я вышла замуж за писателя, у которого оба родителя – писатели. Просто целая толпа собралась! Думаю, в первые десять лет своего активного творческого пути я находилась в состоянии некоторого разочарования. Мне было сложно из-за того, что другие смогли найти свой путь, а я – нет. Мы втроем – я и мои братья – выпустили в свет свои первые книги одновременно. Меир тогда получил потрясающие отзывы на «Русский роман», у меня же дела обстояли хуже. Даже если у тебя за спиной есть поддержка писательской семьи, собственная самореализация может оказаться очень непростой. Я годами отправляла свои стихи в газеты и получала их обратно. Ужасное унижение! В те годы, когда я была только в процессе своего творческого становления и получала отказы, я немного завидовала и задавалась вопросом: почему им с такой легкостью все дается? Но это касалось не только моих близких. Писателем, которому я бы позавидовала, мог оказаться кто угодно. Могу сказать, что теперь мы радуемся друг за друга. В сущности, в чем нам соревноваться? Мы очень разные. Например, меня интересует внутренняя жизнь моих персонажей, а Меира – внешнее проявление его героев. Я моложе своего двоюродного брата на 11 лет и всегда его обожала, хотя сам Меир обратил на меня внимание только после того, как я обогнала его по росту.

Вам никогда не хотелось поменять фамилию, чтобы не было путаницы?
– С чего бы? Я вообще-то была первой! Пусть сами меняют! Я не виновата, что они тоже начали писать. Но хуже всего то, что к ним потом присоединились еще какие-то писатели Шалевы, которые не имеют никакого отношения к нашей семье.