Звёздный футболист, вдруг ставший известным поэтом. В интервью Jewish.ru Уди Шарабани рассказал, почему променял мяч на перо, как написал три романа и кому врасплох читает стихи.

Как спортсмен начинает писать книги?
– Я был профессиональным футболистом, и вся моя жизнь вертелась вокруг футбола. Пока одноклассники проводили пятницы на вечеринках, я вынужденно оставался дома, потому что утром следующего дня была игра. В начальной школе это не имело особого значения, но уже в старших классах стало ощутимым. Хотя сам-то я не очень понимал, чего был лишен, потому что страшно любил футбол. В 25 лет я получил травму и подал в отставку. Я старался вытеснять горечь, связанную с утратой, и только и делал, что ходил на вечеринки, которые раньше пропускал. Очень скоро меня заполнила пустота, и я погрузился в сильную депрессию. Я был уверен, что, лишившись футбола, я лишился единственного дара, данного мне свыше. Но потом я открыл в себе способность писать. И этот новый шанс – то, что отличает меня от других. В писательстве я использовал опыт, полученный на тренировках, а именно – способность к самокритике. Футбол рано научил меня, что для успеха одного таланта недостаточно, что в любимое дело нужно вкладывать много сил и бесконечно упражняться.

Что общего у футбола и писательства?
– Ничего, и в то же время все. Все в мире – футбол. Например, фильм без перевода – это чужой тренер разговаривает с игроками, девушка отказывает парню – красная карточка. Ну и так далее. Реальность такова, что все, что нас окружает – это футбол.

Какой из твоих образов – поэта или футболиста – публика любит больше?
– Я думаю, людей воодушевляет как раз это сочетание. Такое чувство, будто они открыли секретный рецепт кока-колы. Хотя вот я сам этого рецепта не знаю. Для меня как для писателя важно звучание текста. Причем не самих слов, а того шума, который образуется вокруг них. Я следую за этим звучанием и иногда начинаю понимать смысл уже в процессе работы. Еще я могу годами носиться с одной и той же фразой, прежде чем для нее найдется подходящая история. Поэты вообще временами достают окружающих своими попытками прочесть стихотворение, которое у них заготовлено по любому поводу. Однажды выступление, связанное с выходом моего поэтического сборника, отменили из-за локдауна. Тогда я решил, что прочту эти стихи любому желающему или тому, кому закажут прочтение. Незнакомые люди стали оставлять мне телефоны, я по ним анонимно, скрыв свой номер, звонил, заставая кого-то на том конце провода своим стихотворением абсолютно врасплох. И тут же вешал трубку.

Ты рос в читающей семье?
– Нет, в моей семье читали мало, зато любили музыку и газеты. Но да, я все время пытаюсь восполнить свой литературный пробел. Я слишком поздно понял, что чтение – лучший учитель для того, кто хочет писать, и добавил его к своему врожденному умению слушать людей.

Ты стал автором термина «эпоха авто-политкорректности», который подхватили СМИ. О чем речь?
– Термин действительно появился в одном из моих романов в 2018 году. Он подчеркивает необходимость отделить искусство от политкорректности, в которой все должно соответствовать духу времени. Многие старые произведения искусства сегодня подвергают реновации, переписывая в них прошлое. В то же время известно, что автокоррекция распознает новые слова в тексте так, будто они написаны с ошибками, и исправляет их на свое усмотрение. Случаи авто-политкорректности стали возникать с 2020 года. Примером может послужить изъятие фильма «Унесенные ветром» из каталогов HBO. Или вспомним историю с Майком Генри, который на протяжении 20 лет дублировал один из ключевых образов в сериале «Гриффины» и вдруг заявил о своей отставке. Причиной такого решения стало то, что персонаж – черный, а он сам – белый. Люди пытаются переписать прошлое, подстраивая его под нынешние реалии. Этот банк правильных слов сам за тебя решает, о чем тебе положено думать, а о чем – нет, что правильно, а что ошибочно. Это затрагивает сферу искусства, что само по себе очень опасно. Я все же надеюсь на то, что искусство не несет ответственности за формирование общественных ценностей.

Что представляет собой ваш проект «Человек без формата»?
– Это своего рода представление, в котором я в сопровождении гитариста веду диалог с гугл-переводчиком. То есть я читаю стихи, а в это время на экран выводятся какие-то фразы, продолжающие выбранную мной тему. Эти фразы переводятся гугл-переводчиком. Когда я делаю паузу, зрители слышат фразы на иностранном языке, переведенные программой. Это выглядит так, будто иностранный язык пытается уловить суть иврита. Возникает раскол: с одной стороны, нужно сохранить рифму и контекст в иврите, с другой – переведенный текст тоже должен быть зарифмован, а еще он не должен терять связи с оригиналом. Сверх этого – необходимо создать связь между музыкой и текстом.

Языковой барьер тебя как поэта удручает или вдохновляет?
– Я пытаюсь одержать победу над языком, хотя и понимаю, что язык все равно выиграет. Конечно, попытка совладать с языком – это не только война, но и заигрывания друг с другом, поглаживания и даже игра в прятки. Однако если ты так самоуверен, что думаешь, будто имеешь над языком власть, то, несомненно, многое теряешь.