Он перепел на иврите всего Высоцкого, а потом – и своего друга Макаревича. В интервью Jewish.ru Миша Голдовский рассказал, как его записи продавали в СССР из-под полы, а бабушку задушили советские антисемиты.

Вы специально меняли голос, чтобы был, как у Высоцкого?
– Нет, подражать ему цели у меня никогда не стояло. Но что происходит обычно с мальчишкой, который берет в руки гитару? Сначала поются сплошь дворовые песни, но со временем в репертуаре появляются Булат Окуджава, Александр Галич и, конечно, Владимир Высоцкий. Вот когда я до этого дошел, у меня голос как раз уже поменялся и все вокруг заговорили, что я звучу точь-в-точь, как Высоцкий. Впрочем, я и сам это слышал – постепенно песни Высоцкого стали преобладать в моем репертуаре.

Приводила ли схожесть голосов к каким-нибудь курьезам?
– Да, историй подобных хватало. Как-то раз, например, мы с родителями отдыхали в Поленово – и рядом с нашим домом отдыха был лагерь Тульского политехнического института. Я познакомился с ребятами из оркестра, которые каждый вечер играли там на танцах. После того как они завершали выступление, уже я играл и пел для них Высоцкого. Так вот оказалось, что они меня записывали, а потом продавали эти записи. Одну из кассет чуть было не купил и я, но, прослушав, тут же узнал свой голос. Эти записи еще какое-то время встречались мне в Подмосковье – тогда вообще много было подделок, но к их созданию я не имею никакого отношения. Точнее, имею, но не предумышленное.

При этом о сцене вы даже не помышляли. Да и не следили за ней: о группе «Машина времени» вы, уехавший из Москвы в 77-м, узнали лишь после знакомства с самим Андреем Макаревичем в Израиле в 90-х. Почему творчество оставалось второстепенным?
– С Андреем меня познакомил Максим Леонидов – сооснователь группы «Секрет», который к тому времени уже жил в Израиле. «Приезжай, у меня будет завтра в гостях Андрей Макаревич», – сказал он как-то. Я говорю: «А кто это?» – так как до этого о нем действительно не слышал. А насчет второстепенности музыки – я никогда не ставил ее на задний план, но она никогда и не была моей профессией. Скажем так, я никогда не ставил материальный достаток в зависимость от творчества.

Почему вы уехали в Израиль?
– Сколько я себя помню, переезд был в моей семье вопросом, решенным задолго до того, как это стало возможным. Я родился в Москве на Шабаловке, но уже через два месяца родители перевезли меня в Малаховку – это был один из центров еврейской жизни Подмосковья. Там было еврейское кладбище, и дедушка был его смотрителем. Так что первые несколько лет жизни я провел на еврейском кладбище. Дед с бабушкой приехали в Подмосковье еще в 30-х – бежали с Украины во время голода. Они были глубоко верующими людьми, за что стали «лишенцами» после того, как положение иудаизма и служителей культа в СССР стало ухудшаться. Мало кто помнит, но в 1959-м, на Новый год, в Малаховке произошел последний серьезный погром в России. Мою бабушку задушили, после чего подожгли дом, а затем и синагогу. По Казанской дороге в тот день были разбросаны листовки: «Бей жидов – спасай Россию». Эта история отложила сильный отпечаток на нашей семье. Поэтому я и рос в абсолютной уверенности, что я когда-нибудь уеду в Израиль. И все мои русские друзья об этом знали. Поэтому, как только появилась такая возможность в 77-м, мы оказались в Израиле.

Как пришла мысль спеть Высоцкого на иврите?
– В 1988 году я познакомился с Иланой Золотар, которая тогда только окончила факультет кино израильского университета и сняла документальный фильм про Высоцкого – на мой взгляд, один из лучших вообще про Владимира Семеновича. Так вот у нее были переводы Высоцкого на иврит, сделанные Алексом Белфером. До этого я считал, что перевести Высоцкого без потерь невозможно. Но переводы Белфера меня поразили – насколько точно были переданы сюжет, смысл и даже ритм песни. А вскоре театр «Бейт Лесин» решил поставить спектакль «Владимир Высоцкий» к десятилетию смерти поэта – и меня пригласили в нем петь. В первом спектакле я исполнял Высоцкого на русском, но уже через месяц поставил условие: дальше буду петь на иврите. Результат превзошел все ожидания – зрители были в восторге. Так и появилась идея записать пластинку – правда, она увидела свет лишь в 1995-м.

Все эти годы многие уважаемые мною люди буквально подталкивали меня к ее записи. Одним из них был Ролан Антонович Быков, услышавший от кого-то про мои записи и разыскавший меня по приезде в Израиль, чтобы их послушать. С тех пор мы дружили вплоть до его смерти. Его я считаю своим учителем в творчестве. Он был уникальный человек. А тогда, после первой встречи, Быков пригласил нас с Иланой на кинофестиваль в Москву, где она показывала свой документальный фильм о Высоцком, а я пел его песни на иврите. Происходило это, к слову, еще в Советском Союзе, до восстановления дипломатических отношений с Израилем – при этом транслировалось по центральному телевидению. Потом как-то закрутилось – работа, командировки. Возможно, я так и не записал бы свой первый альбом, но Максим Леонидов однажды буквально взял меня за грудки и привел на студию. Студийного опыта у меня не было никакого, так что Макс выступал моим музыкальным руководителем: учил петь в микрофон, делал аранжировки. Вот примерно так и началась моя профессиональная карьера.

А кто предложил записать песни Макаревича на иврите?
– Это уже я сам. Как-то Андрей приехал в гости, мы сидели за столом, и мой брат показал Макаревичу две песни, которые он перевел. Я взял гитару, напел и говорю: «Слушай, Андрюша, а вот неплохо бы. Давай сделаем?» Он говорит: «Давай. Идея хорошая». Потом я, правда, вновь уехал надолго по работе за границу и не то чтобы забыл, но как-то не получалось уделить этому время. Андрей же – человек невероятно ответственный. У него никогда не бывает, чтобы он что-то сказал и забыл. Я работал тогда в Одессе, он позвонил и спрашивает: «Что с нашей пластиночкой?» Ну вот так вот и родилась эта пластинка с Андреем. Это было невероятное приключение, было безумно интересно.

Тот альбом песен Макаревича называется «Начало». То есть планируется продолжение?
– Думаю, нет. «Начало» – это ж просто название первой песни. По крайней мере, продолжения мы не планировали, хотя кто знает. Уже много лет мне нравится заниматься своими вещами, своими стихами и своей музыкой. Песни на стихи других поэтов не пишу. Исключение составлял Михаил Амнашев – к сожалению, он умер в этом году. Мало кто его знает, но лично я считаю одним из самых сильных поэтов в русской словесности.

Слово для вас по-прежнему важнее музыкальной составляющей?
– Да, для меня поэтический компонент является очень серьезной составляющей, которую я лишь затем стараюсь гармонично сочетать с музыкой. Вообще, мое творчество часто сравнивают с бардовской песней. Но сам я не ассоциирую себя с бардом, хотя ничего не имею против этого направления. Я бы скорее назвал мои песни шансоном, имея в виду традиции французского шансона. Мои старшие товарищи по творчеству как-то определили его как городской романс. Но хотя определяющим для меня и остается слово, я в последнее время стремлюсь создать ему объемное, полноценное музыкальное сопровождение.

Что вы хотите людям всем этим донести?
– Абсолютно ничего. Я не ставлю цели что-то донести до человечества, а уж тем более чему-то научить. Я лишь делюсь своими ощущениями и размышлениями вслух – безусловно, в надежде, что кому-то это будет интересно.

Узнать больше о творчестве Миши Голдовского можно на его личном сайте.