Актёр театра слепых и глухих Морди Вайс рассказал, как не упасть со сцены и почему жестовый перевод через прикосновение – это совсем не секс.

Когда ты узнал о том, что у тебя синдром Ашера?
– Ребенком я ничего не знал об этом. Я родился и вырос в Нью-Йорке. Да, я учился в школе для глухих, но меня воспитывали так, будто я равен тем, у кого нет проблем со слухом. Я всегда был активным, занимался баскетболом. Потом, правда, мы переехали в другой район, и меня записали в религиозную школу рядом с домом, где я был единственным глухим. Я изучал Тору и основные предметы, но учиться в обычном классе было очень трудно. Я сидел на первом ряду и не отводил глаз с лица учительницы, чтобы читать по губам. Когда она отворачивалась, я переставал понимать материал. В начале 90-х государство еще не оказывало поддержку людям с ограниченными возможностями, поэтому мои родители в итоге сами оплачивали мне переводчика на жестовый язык.

Потом я поступил в университет на архитектурный факультет, и мое зрение стало стремительно ухудшаться. Например, я стал натыкаться на камни во время велосипедной прогулки. Это страшно пугало меня, потому что моя старшая сестра тоже слепоглухая, и она всегда дразнила и подначивала меня: «Ты такой же, как я, Морди». Я обижался и отрицал это, пока однажды после очередного инцидента со зрением не поинтересовался у мамы. Она всегда знала, что у меня синдром Ашера, а я – нет.

На протяжении четырех лет я старался максимально вкладываться в учебу и игнорировать проблемы со зрением, пока однажды лекторы не обратили внимание, что я начал делать грубые ошибки в черчении. Действительно, из-за проблем со зрением я стал многое упускать. Преподаватели узнали о моем синдроме и начали сомневаться, что учеба в университете мне по силам. Тогда я решил бросить учебу, переехать в Израиль и начать жизнь с чистого листа.

Тяжело было поначалу в другой стране?
– Очень. Мне подыскали в Иерусалиме работу на почте в ночную смену – я был в ужасе, что нужно работать по ночам. Но пошел. Там нужно было сортировать письма и раскладывать их по соответствующим полкам. Для этого необязательно было видеть – я держал в голове схему расположения полок, и мои руки сами помнили все необходимые движения. Я был настоящим профессионалом в этом деле и сортировал письма без ошибок в 95 процентах случаев. Так я работал с десяти вечера до восьми утра на протяжении пяти лет. По утрам я возвращался домой, отсыпался и снова отправлялся на работу. Я чувствовал постоянное напряжение, в конце концов у меня начались проблемы со здоровьем. Я просто разваливался на части: проблемы с кровью, давлением. После многочисленных проверок врачи порекомендовали мне сменить график на дневной. Но выяснилось, что на почте нет дневных ставок, и я уволился.

Как ты попал в театр?
– Я не хотел оставаться в Иерусалиме и начал искать работу в центре страны. В итоге переехал в Холон в хостел для слепоглухих и устроился работать на завод. Слава Б-гу, что у меня всегда были возможности так или иначе зарабатывать себе на жизнь, но завод мне совсем не нравился. И тут меня пригласили на собеседование в театр слепых и глухих «На Лагаат» в Яффо. Я произвел впечатление на руководство, но на сцену вышел не сразу. Только спустя год после первого собеседования мне вновь позвонили из театра и предложили начать работу над постановкой. Я страшно обрадовался! Так я стал первым актером в театре. Позже собрали целую труппу, и мы начали репетировать. Я играл главную роль в спектакле, посвященном писателю Эдгару Аллану По, у которого были проблемы со слухом и зрением и который сталкивался со множеством трудностей. В этом спектакле играли другие глухие и слепые артисты, а также три сурдопереводчицы. «Эдгар» ставился на протяжении четырех лет, но сейчас его убрали из репертуара. В июне мы покажем новый спектакль. Это будет пять соло-сцен, в которых каждый из артистов рассказывает свою личную историю. Я буду рассказывать о своей жизни в Америке.

Ты ассоциируешь себя со своим героем в спектакле «Эдгар»?
– Да, но несмотря на то, что в постановке много внимания уделено грусти и разочарованию, работа в спектакле не делает мне больно. На самом деле слепоглухие люди неплохо справляются в жизни, они вполне самостоятельные. Многие из вас думают, что такая жизнь невыносима. Я с такой позицией не согласен. Я очень боялся премьеры, но при этом понимал, что это хорошая возможность показать миру, что слепые и глухие люди прекрасно способны играть на сцене. Не надо меня жалеть. Слепые, глухие, слышащие и видящие артисты – мы все играем на одной сцене, уважительно относимся друг к другу и работаем на равных. Мы – одинаковые: ты женщина, я мужчина, у нас по две руки, две ноги. Сегодня современные технологии поддерживают хороший уровень жизни. У нас есть возможность контактировать с миром, например, посредством азбуки Брайля. За последние сорок лет многое шагнуло вперед. Многие слепоглухие люди сегодня способны работать.

Какие технические средства помогают тебе на сцене?
– Под сценой есть вибрирующее устройство, которое подает сигнал, когда и что я должен делать. Также я считаю, сколько шагов я должен пройти от одного места до другого. Например, от кулис до центра сцены – 34 шага, от центра до публики – 18. Я всегда держу в голове определенную карту, которая помогает мне ориентироваться как на сцене, так и дома. Также важно отметить, что у сцены есть закругленный конец, небольшой подъем для того, чтобы слепые артисты оттуда не падали.

Ты когда-нибудь падал?
– Я стараюсь заранее хорошо изучать пространство, чтобы этого не происходило. Но один из артистов однажды упал. Надо быть очень сосредоточенным, чтобы не терять из виду, где юг, а где север. Нельзя витать в облаках. Нельзя торопиться.

Переводчик общается с тобой жестовым языком через прикосновение. Прикосновение собеседника рассказывает о его характере?
– В юности, когда я еще немного видел, я общался только через жестовый язык. Но когда зрение стало ухудшаться, я стал взаимодействовать с миром через прикосновение. Есть люди, для которых неприемлемо касаться незнакомых людей. Все в порядке, я уважаю их выбор. Бывает, что переводчики, которых не предупредили заранее, что это будет перевод через прикосновение, страшно пугаются и даже злятся. Важно понимать, что это не имеет никакого отношения к сексуальным домогательствам. Я уважаю людей и соблюдаю дистанцию. С частью своих переводчиков я знаком хорошо, с другими – меньше. Иногда по ладони я чувствую, что человек уставший или загруженный. Например, Лиора, одна из переводчиц, играет вместе со мной в спектакле, и она для меня уже как сестра. Я хорошо схватываю ее настроение. Как-то во время перевода я спросил ее, что случилось. Она удивилась – откуда ты знаешь? Я сказал, что чувствую это по ее руке. В этом смысле я могу быть опасным, потому что считываю состояния людей.