Как её дед освободил Освенцим и кто теперь сносит его памятники в Европе, рассказала в эксклюзивном интервью Jewish.ru в канун Дня Победы внучка маршала Конева и представитель фонда Claims Conference в России Елена Конева.

Армия под командованием вашего деда освободила Освенцим. Но известно, что Сталин хотел сначала взять Силезский промрайон как ценный экономический трофей. Если бы ваш дед следовал плану Ставки, то в Освенциме уже некого было и спасать. Однако Конев взял инициативу на себя, развернув 3-ю гвардейскую танковую армию и пустил её вдоль Одера. Это решение было обусловлено желанием освободить узников лагеря?
– Я знаю, что такая точка зрения существует, но нет достоверных данных, что он решил освободить узников вопреки задачам Сталина. Возможно, кто-то из высшего командования страны и знал о существовании концлагеря, но сведений, что о нём знал мой дед, у меня нет. В ходе Висло-Одерской операции в разработанный план, конечно, могли вноситься коррективы, обсудить которые со Ставкой просто не было ни времени, ни возможности, но то, что на пути следования войск деда оказалась эта фабрика смерти, стало для него неожиданностью.

Я не раз читала воспоминания солдат, освободивших Освенцим, и пыталась представить их чувства от увиденного. Ведь ужас и скорбь пробирают душу в Освенциме и сегодня. Я была там и могу сказать, что это действительно место, «где птицы не поют». Это ощущение застывшего воздуха, которым трудно дышать. Находиться там сложно – всюду чувствуются кровь, боль и страдания. Но находиться там надо.

Об этом надо не только помнить самому, но и напоминать тем, кто пытается забыть. К сожалению, число тех, кто приезжает в Освенцим из России, существенно меньше тех, кто едет туда, к примеру, из Германии. Не знаю, является ли еле заметный стенд, посвященный освобождению лагеря Красной армией, причиной этого факта или, наоборот, следствием. Но могу сказать, что последнее официальное приглашение от польских властей наша семья получила в 2005-м – ещё при президенте Кваснеском.

Вы говорите, что в Освенциме надо побывать, но ваш дед запретил себе посещать лагерь, чтобы «чувство мщения не ослепило и не вызвало дополнительных страданий и жертв среди мирного населения», как он написал в своих мемуарах.
– Дед был опытным военным, но в первую очередь он был человеком. И оставаться безучастным к мукам невинных людей не мог. Он получил исчерпывающую информацию и фотографии о происходившем в Освенциме. Он понимал: если увидит всё это воочию, то обозлится и не сможет испытывать никакой толерантности к захваченным врагам. Это привело бы его к искушению обрушить ярость на врага – тем более что они были уже на «чужой» территории. Следствием могли стать уничтожение городов и жертвы среди мирного населения.

Так что его гуманный подход к ведению войны – а ведь города на пути продвижения его войск не стирались с лица земли – был обусловлен желанием сохранить жизни. Поэтому, кстати, дед никогда не стремился к окружению городов. Ведь бои в городе – это уже совершенно другие жертвы. Он брал города в клещи и выдавливал оттуда врага, оставляя коридор для отхода. А уничтожал уже на открытой местности. Так было во Львове, Кракове и Праге. Но в Дрездене он уже не мог ничего сделать – его уничтожили наши союзники. А в Берлине по понятным причинам такой подход уже никем не рассматривался.

После войны маршал Конев стал Верховным комиссаром советской зоны оккупации и командующий войсками в Австрии. Известно ли вам, как проходил процесс денацификации? Ведь в одной Австрии членов НСДАП насчитывалось более полумиллиона человек.
– Денацификацией армейские части не занимались. За это отвечали отдельные подразделения, состоявшие из сотрудников НКВД и СМЕРШа. У деда же были административные – я бы даже сказала, хозяйственные – задачи. Он помогал восстановлению городов и кормил население, причем не только своей части Вены, но и союзнической. И хотя наша страна находилась в руинах, дед сумел обосновать необходимость восстановления венской оперы: здание сгорело от американских бомбардировок в марте 1945-го. И советское правительство выделило на его восстановление 2 млн австрийских шиллингов. Ведь ценности мировой культуры – это общее наследие.

Рассказывал ли вам дед о войне, о Холокосте?
– С дедом мы на эту тему не общались. На мои просьбы рассказать о чем-нибудь подробно – он тут же находил, чем меня занять. Видимо, щадил меня. Так что я узнавала обо всём из книг, газет, телевидения – ведь мы не жили в полном информационном вакууме, и тема уничтожения евреев фашистами так или иначе освещалась, хотя, конечно, не в той мере, в какой бы следовало.

К тому же постепенно у меня появлялись близкие друзья, родители которых прошли ужасы концлагерей. Но вынуждена честно признаться: связь Международного дня памяти жертв Холокоста, который отмечается 27 января, с датой освобождения Освенцима войсками моего деда, приходящейся на то же число, я поняла, только начав сотрудничество с «Клеймс Конференц».

Вы – искусствовед и переводчик – представляете в России крупнейший фонд, помогающий жертвам Холокоста. Как так вышло?
– На самом деле, случайно. Моя подруга работала в этом фонде во Франкфурте, и когда они открывались в России, попросила меня оказать организационные услуги. Видимо, какие-то мои деловые качества были оценены, и я получила предложение стать представителем фонда в России.

Но для меня это не работа в буквальном её понимании. Я рада быть частью этой благородной миссии – помощи людям, страдания которых вряд ли можно с чем-то сравнить. И каждую историю этих страданий я пропускала через себя. Уже 23 года я погружена в воспоминания людей, знающих о зверствах нацизма не понаслышке. В свидетельства людей, прошедших через гетто и концлагеря. Сегодня многих из них, к сожалению, уже нет в живых, но программы фонда постоянно расширяются: например, отдельные выплаты идут блокадникам Ленинграда и оказавшимся в эвакуации.

Многие удивляются, что я представляю фонд – мол, не знали, что маршал Конев из наших, из евреев. Это, конечно, не так: еврейских кровей у меня нет ни по одной из линий. Но думаю, это стало одним из критериев приглашения меня на работу: искали незаинтересованного человека – ведь речь все-таки о распределении существенных денежных средств.

Ваш дед был первым, кто услышал песню «Журавли» в исполнении Марка Бернеса на музыку Яна Френкеля. А спасение легендарной Дрезденской галереи он доверил бойцу и художнику Леониду Наумовичу Рабиновичу. Была какая-то особая нить, связывающая вашего деда с евреями?
– Дед никогда не делил людей по национальностям. В дружбе он опирался на качества человека, а в работе – на профессионализм. У него было много друзей, и кто из них еврей – никогда не стояло отдельным вопросом. Дед дружил с Борисом Полевым, частым гостем в доме был и генерал Давид Драгунский. Это был, кстати, легендарный человек, и дед часто ставил его в пример. Драгунский, как известно, дважды Герой СССР, и обе звезды ему подписывал дед. До того его уже представляли к высшей награде – в частности, за Курскую битву, – но дали орден Красной Звезды.

Дед, к слову, отстоял и участие Драгунского в Параде Победы. Удивительно, но Давида Абрамовича собирались не допустить из-за какого-то нелепого постановления о росте: если ты ниже, к примеру, 180 см – то постой в сторонке. Знаю, дед тогда страшно негодовал, дескать: «Воевать он был нормального роста, а на парад уже нет?» В конечном итоге Драгунскому сделали специальные ботинки, чтобы он казался выше.

И естественно, если дед знал, что в его армии служит, к примеру, тот же самый Леонид Рабинович – художник Киевского театра оперы и балета, то к розыску и спасению Дрезденской галереи он подключал именно его.

И, к слову, о Дрезденской галерее. «Сикстинскую Мадонну» и другие картины нашли тогда в заминированных шахтах – их советские солдаты обезвреживали с риском для жизни. Полотна отправили в Москву на реставрацию, а после, выставив в 1955-м в Пушкинском музее всего лишь на один день, передали обратно немецкому народу. Есть ли ещё подобные случаи в истории?

Не уверена, что нынешние посетители Дрезденской галереи и Венской оперы знают, кому эти объекты культурного наследия обязаны своим спасением. А раньше об этом прекрасно помнили – там висели соответствующие таблички.

Как ваша семья восприняла снос памятника маршала Конева в Праге в апреле 2020 года?
– Прага далеко не первая в списке европейских городов, где были демонтированы памятники моему деду. Самое интересное, что мы их не «дарили» и уж тем более не насаждали – их установка была инициативой жителей освобожденных стран. Но время и уход живых свидетелей войны меняют отношение к ней и играют на руку тем, кто желает переписать историю в своих интересах. И если факт демонтажа ещё можно объяснить политическими играми, то цинизм, с которым он происходил – с петлей на шее, что в Праге, что в Кракове – объяснений не находит.

К демонтажу чешского памятника общественное мнение готовили довольно долго. Сначала вокруг него установили пояснительные таблички, выставлявшие моего деда не освободителем, а агрессором. Но несмотря на это, довольно большая часть населения не согласилась с демонтажем памятника – люди организовались в комитет по его защите. Но власти города демонтировали памятник во время пандемии, когда никому нельзя было выходить на улицу.

Наша семья очень рассчитывала, что памятник удастся перевезти в Россию, но этого не произошло – теперь он станет первым экземпляром задуманного в Праге музея тоталитаризма. Пока же – лежит на складе под Прагой.

Огромная машина пропаганды, работающая на Западе на осквернение памяти наших воинов, действует планомерно и безотказно. Как противодействовать ей – я не знаю. У меня своя память, которую я храню. Я точно знаю, что миллионы советских воинов были освободителями, и среди них в едином строю были мой дед и дядя – краснофлотец, погибший в 21 год в битве за Кавказ.

При этом я помню и о вкладе союзников в ту победу. И 25 апреля я участвовала в мероприятиях, посвященных годовщине встречи на Эльбе советских и американских солдат. А вот американская сторона в этом году от проведения этих мероприятий решила отказаться. И вызывает большой вопрос, вернутся ли они к ним в будущем.