Почему её родители-немцы стали иудеями и как её изнасиловал переживший Холокост еврей, рассказала в интервью Jewish.ru актриса Сара фон Шварц.

Как вы оказались в Израиле?
– Мои родители – немцы, рожденные в протестантских семьях адвокатов и судей. Один из моих предков – Оскар Фридрих фон Шварц – повлиял на отмену смертной казни. Мой дедушка, как и все в то время, служил в Вермахте. Тот, кто скажет, что избежал службы, солжет. Мои родители относятся к поколению послевоенных детей. Все их близкие и учителя принимали участие в войне. Но в Германии говорить о Холокосте было непринято – так же, как и в Израиле, такое следствие психологической травмы. В учебниках истории было просто написано: «Потом к власти пришел Гитлер». Ни слова об уничтожении евреев.

Потом эти дети выросли, поняли, что произошло на самом деле, и пришли в ужас. В том числе мои родители. Они пытались найти ответы в книгах – и изучали иудаизм, чтобы понять, что из себя представляет народ, который так ненавидели. Они учили Талмуд. И однажды раввин сказал моему отцу, что пора делать обрезание. Отец был в панике. Но в итоге зачали меня христиане, а родили уже иудеи. Они прошли гиюр и переехали в Израиль, когда мне было два с половиной года.

Была все же какая-то личная причина для смены религии?
– У моей семьи есть тысяча историй и множество причин. Я расскажу одну из них. Когда папа был ребенком, у него были проблемы со здоровьем. Его отвели к еврейскому врачу, который экстренно прооперировал его на собственном балконе – и тем спас ему жизнь. Насколько мне известно, у этого врача не было никакой конкретной причины помогать немцу, потому что уже на следующий день его отправили в Освенцим. Спустя много лет, когда папа начал искать сведения об этом человеке, выяснилось, что до Освенцима он так и не доехал. Тот врач покончил с собой накануне депортации – в форме офицера, которую носил во время Первой мировой.

Как складывалась ваша жизнь в Израиле?
– По отношению к нам не было никакой дискриминации. Мы были правильного цвета, людям нравился немецкий акцент, и наш выбор восхищал окружающих. Единственное, в День памяти жертв Холокоста мы старались не выходить из дома, и я пропускала школу. В принципе все было в порядке – до того момента, пока мы не начали жениться. Вот когда начались истории любви, стало сложно. Мы были настоящим феноменом, на нас все смотрели: немцы, принявшие иудаизм, немыслимо! Нас уважали, но мы всегда оставались чужими. Временами мы воображали, что являемся частью этой страны, но на самом деле это было неправдой. В самом начале родители были ультра-ортодоксальными иудеями, потом все меньше и меньше, потом стали носить вязаную кипу – и в конце концов окончательно перешли к светскому образу жизни. Вместе с ними я прошла через все этапы верования, вплоть до отказа от религии.

Где вы жили?
– Поначалу в Афуле, там был центр абсорбции. Через год мы перебрались в Тель-Авив, в котором жили многие выжившие в Катастрофе. Один из них, наш сосед, изнасиловал меня, когда мне было шесть лет. В то время не было принято обращаться в суд с такими вопросами. Это сейчас можно получить запретительный ордер, но раньше рекомендация после изнасилования была одной: «Старайтесь избегать агрессора». Нас, женщин, трогали везде, включая общественный транспорт. Послание общества было таким: остерегайся, если родилась женщиной. Не провоцируй, а если тебя домогаются, то просто отойди. Когда мне было 14 лет, отец вернулся в Германию. Участие в Первой Ливанской войне нанесло ему такую травму, что он не смог выкарабкаться. Мама осталась здесь с нами. А какой у нее был выбор? Женщины намного сильнее мужчин.

Вы думали, что родители поставили над вами эксперимент, но сами при этом не справились?
– Именно так я и думала. Они отошли в сторону, а мне пришлось расплачиваться за их выбор. Я очень сильно злилась – и прошла к принятию через ненависть к себе. Я всю жизнь прожила в попытке принять себя. В свое время знакомство с отцом моего бывшего мужа сильно повлияло на меня. Он был в числе выживших в Холокосте, но совершенно не походил на других жертв. Он умел радоваться жизни, потому что сам выбрал это, хотя мог ненавидеть весь мир. Я тогда решила, что буду у него этому учиться.

Люди думают, что зло творит кто-то другой. Но на самом деле зло находится здесь, в нас самих. У нас всегда есть выбор – встать на сторону добра или зла. Вислава Шимборская сказала: «Одной и той же рукой ты можешь написать «Майн Кампф» (книга признана в России экстремистским материалом – прим. ред.) или «Винни-Пуха». Неважно, что произошло с тобой в жизни. Важно то, что ты с этим потом сделаешь. Я могу попасть в самую простую или самую запутанную ситуацию. Важно только то, как я с этим справлюсь. В конце концов я сделала из лимона очень вкусный лимонад – и не хотела бы ничего менять в своей судьбе. Если бы моя жизнь была проще, я бы не нашла в себе силы стать той, кем являюсь сейчас. В кризисных ситуациях у нас больше шанса поступить мужественно, чем в обычной жизни.

В январе этого года я потеряла сознание. Так у меня обнаружили аневризму головного мозга. Я поднялась наверх, туда, где белый свет. С тех пор у меня клаустрофобия – зато ушло чувство одиночества. Я была на пороге смерти, но выжила, поэтому не хочу больше заходить в прошлое. Жизнь прекрасна.

Ваша судьба повлияла на выбор профессии?
– Я никогда не думала, что стану актрисой. Я хотела быть художником – так же, как папа. Но с самого детства была вынуждена быстро подстраиваться под новые правила: здесь носим длинные рукава, а здесь не носим, здесь можно говорить на определенные темы, а здесь – запрещено. При этом я совершенно не умею врать. Это написано на моем лице, правда? Но я с легкостью вписываюсь в то место, в которое прихожу. В итоге я стала актрисой Камерного театра. Еще снимаюсь в кино – и написала три сценария, один из которых основан на моей биографии. Я читаю лекции и преподаю язык тела. У меня есть собственная методика, связанная с психофизикой, которая базируется на системе Михаила Чехова. Все мое актерское мастерство строится на том, чтобы быть мостом между мирами. Мне повезло не принадлежать ни одной из культур: я не чувствую себя ни еврейкой, ни немкой. У меня нет никакой определенной религии. Я играю совершенно разные образы, была даже марокканкой в одном из фильмов. У меня есть возможность показать людям, что мы похожи друг на друга намного больше, чем сами думаем об этом. Нам всем нужно немножко признания и внимания. Все остальное – просто культурные коды.