Поёт песни на иврите и ладино, играет джаз и помогает больным лейкемией. Музыкант Арина Фауль рассказала, как переживает войну в Израиле и с чем ходит к раввину.

Давайте начнём не с начала, а прямо с середины. Вот у вас есть песня Call your Rabbi. Вы сами звоните раввину в любой непонятной ситуации?
– Не звоню, но пишу – уважаю личное пространство. Что же касается песни, то она не столько про раввина, сколько про общий образ наставника, духовного сопроводителя, ментора – называйте его как угодно. Несмотря на шуточную форму песни, я хотела донести именно эту идею: важно иметь такого человека, которому можно поведать свои мысли, страхи, идеи, выслушать его напутствия и советы, принять на их основе новые для себя решения. Именно так это работает у меня.

Между прочим, в моем окружении к совету раввина прислушиваются не только евреи. Внутри моей команды – отдела коммуникаций и маркетинга благотворительного фонда, где я работаю – есть такая традиция: еженедельно на совещаниях я прошу одного из сотрудников задать любой волнующий его вопрос. Потом я просто открываю на рандомной странице книгу размышлений ребе – и читаю. И это всегда попадает в запрос – настолько изложенные там размышления всеобъемлющие и философские.

Вообще, это здорово – иметь возможность обсудить с раввином любую тему, начиная от бытовых вопросов и заканчивая глобальными, духовными. Я желаю всем иметь такого наставника.

Вы исполняете песни не только на английском, но и на ладино. Почему вам важно использовать язык сефардских евреев? И почему не пишете песен на русском?
– Начну с того, что я в большей степени все-таки пою на иврите. С ладино я познакомилась случайно, послушав присланную подругой запись. В звуки этого языка я влюбилась в первую же секунду. Если бы музыка была языком – она была бы языком ладино. Он создан для того, чтобы его петь. Я его изучала только по песням: слушала артистов, которые на нем поют, учила тексты. Я не пишу песни на ладино и не общаюсь на нем, но пою, по признанию моих сефардских друзей, на уровне носителя языка. Сама музыка сефардских евреев, конечно, очень далека от моего творчества, но смесь этноистории, ладино и джаза мне очень нравится.

На русском языке я песен тоже пока не пишу, потому что очень его уважаю и люблю. Родители моей мамы – языковеды, журналисты. Дед был главредом главной газеты в Алтайском крае, а бабушка его заместителем. Язык для них был чем-то святым – и такая же любовь к нему воспиталась и во мне. Я себе сказала, что не буду петь на русском, пока не смогу написать на нем нормальный текст. Просто писать рифмы на глаголы – это некрасиво. В этом направлении я и развиваюсь, когда буду готова – сделаю. Так что мои песни на английском – это не про моду и желание, чтобы меня слушали на Западе. Это скорее последствие очень глубокого отношения к русскому языку. Ну и конечно, очень хочется сделать свой трек на иврите. Над этим я тоже работаю.

Ваша музыка – это смесь жанров. Тут и джаз, и фанк, кому-то слышится инди-рок. Экспериментируете вы и с еврейской музыкой. Откуда все это привносится в ваше творчество?
– Я выросла в джазовой атмосфере. У нас в семье все музыканты: папа, мама, братья, сестры, бабушки и дедушки. Отец работал в джазовом оркестре саксофонистом, писал партитуры. И эта биг-бендовая музыка, большой состав духовой секции очень на меня повлияли. Но в душе мой папа очень сильно любил и до сих пор любит классическую рок-музыку. Соответственно, и я очень много слушала, например, Led Zeppelin. Так на джазовую базу наложилось интенсивное рок-звучание. А уже в подростковом возрасте я познакомилась с фанком, фьюжном и полюбила эти стили.

В полной мере вся эта смесь проявилась, когда я начала делать свою музыку. В ней и роковая экспрессия, и джазовые гармонии, и обилие духовых. В общем, компиляция того, на чем я росла. Поэтому кто-то говорит, что я фанк-певица, кто-то утверждает, что джазовая. Я себя не считаю ни джазовой, ни фанковой в чистом виде, я просто считаю себя музыкантом.

Еврейское направление в творчестве появилось у меня несколько лет назад. Мне предложили исполнить песни на иврите в одном заведении израильской кухни в Петербурге – там решили рассказать про Песах в светском формате. Мне показалось это очень интересным. Тогда мне и захотелось показать и сыграть людям не просто «Хаву Нагилу», а новый пласт еврейской и израильской музыки, при этом аранжировав это все в своем звучании.

Важно также сказать, что традиционно в еврейской культуре женщина не поет (именно перед мужчинами), но я увидела, что существует много светских людей с еврейскими корнями, для которых поющая женщина – это норма. И мне захотелось, скажем так, нести свое слово о еврейской и израильской музыке в массы. Так появился наш проект Jewish Funky Party. Мы расширяем наш репертуар, сейчас готовим программу на ладино. Надеюсь, что по весне привезем ее и в Израиль.

Чем вас привлекает израильская современная сцена?
– Несмотря на определенную клишированность, которая появляется из-за копирования западных трендов, израильская музыка обладает уникальностью благодаря языку, особенно это касается музыки мизрахит. Я люблю эти гармонии, восточные мотивы. Но вот с точки зрения саунд-дизайна и аранжировки она, как мне кажется, может звучать богаче. Этого я и пытаюсь достичь, переделывая некоторые композиции и добавляя в них какие-то фанки-джаз паттерны.

Но конечно же, есть в Израиле и абсолютно крутая музыка. Если говорить о конкретных артистах, то в джазе это Авишай Коэн. Я его огромная фанатка. В Израиле вообще очень хорошо развивается джазовая музыка, которую сегодня можно услышать по всему миру.

У вас уже были какие-то коллаборации с израильскими исполнителями?
– Планировались. Я должна была выступить в Израиле в конце ноября, в том числе с программой на ладино. Предполагался концерт в Иерусалиме и два в Тель-Авиве, но из-за текущей ситуации все отменилось. Надеюсь, мы сделаем это в мае.

Найдут ли события в Израиле отражение в вашем творчестве?
– На страданиях творить легче, это востребовано. Но я так не хочу. Не хочу делиться с людьми болью, которую ощутила сама. Во время страшных событий этой осенью в Израиле погиб близкий мне человек. Сначала он был в списках пропавших без вести. Потом его нашли в списках погибших. Мне было очень тяжело. Это совпало с важными концертами, которые мне в том состоянии хотелось отменить. Но потом я поняла, что нужно играть музыку, несмотря ни на что. Это моя задача. Первый после всех этих событий концерт был посвящен одному британскому коллективу, мы играли концерт большим составом, исполняя свой и британский фанк. Но закончила я его молитвой «Шалом алейхем». Я донесла зрителям, что это для меня очень важно. Что я посвящаю этот концерт людям, которым сейчас тяжело в Израиле. Деньги с этого концерта я перевела на благотворительность – в поддержку мирных жителей Израиля. Страшно, что происходят такие вещи. Но, опять же, повторюсь: каждый должен делать то, что должен, и будь что будет. Если я могу петь, я буду дальше петь.

То, что вы порой отдаете свою выручку от концертов на благотворительность – это мощно. Но вы сами еще и параллельно работаете в Фонде борьбы с лейкемией. Получается, что это прямо две параллельные стези, творчество и филантропия, или это идеальный микс, творчество, публичность и благотворительность?
– В большей степени я маркетолог, нежели филантроп, это важно. Ведь, несмотря на музыкальное детство – а я его буквально все провела на разных вокальных фестивалях, конкурсах, выигрывая Гран-при и даже став стипендиатом фонда Владимира Спивакова, – учиться я все-таки пошла на маркетолога-аналитика. Я тогда подумала, что петь я в любом случае уже буду всегда, а вот дополнительные навыки пригодятся. В итоге я владею инструментами маркетинга – и верю в них.

Меня пригласили на позицию топ-менеджера Фонда борьбы с лейкемией, и вот уже почти два года я работаю там. За время работы нашей команды мы сделали невероятный прорыв. Во-первых, мы стали получать намного больше средств на лечение и помощь нашим подопечным. Во-вторых, наш фонд стал известен на всю страну: с нами делают сюжеты на ТВ, большие интервью, коллаборации в различных регионах. Мы продолжаем делать многотысячные ивенты и придумывать новые форматы взаимодействия с партнерами. Это все результат работы нашей команды, ну и, конечно, маркетинга и пиара. И моя цель – развить историю с фондом до международного формата, поскольку тема лейкемии сложная и актуальная.

Я немного здесь поясню. Мы занимаемся помощью именно взрослым, то есть пациентам старше 18 лет. В простонародье лейкемию называют «рак крови», но это обширная группа заболеваний, вылечить которые – очень дорого. Поэтому людям важно помогать с этим, и в этом и состоит наша миссия. У нас острая проблема донорства костного мозга в России, очень маленький регистр (база данных о потенциальных донорах) – всего чуть больше 300 тысяч людей. Для сравнения: в том же Израиле, население которого несоизмеримо меньше, регистр превышает миллион человек. Этот опыт нам следует не только перенимать, но и транслировать – ведь важна не только помощь, но и информирование населения. Мы сейчас активно работаем над повышением осведомленности людей об этом заболевании, разъясняем, что вступать в регистр – это не больно и не страшно.

Кто-то может назвать это филантропией, но для меня это очень большое слово. Я бы скорее сказала, что делюсь тем, чем могу поделиться. В данном случае знаниями. В Фонде борьбы с лейкемией мы помогаем взрослым людям, которые стесняются просить помощи, потому что это вроде как неприлично. Для меня это вызов к исправлению ситуации. Быть полезной я стараюсь и в другом фонде, волонтером которого являюсь. Он называется Big Brothers Big Sisters – это международный фонд, где ты являешься наставником ребенку из детского дома. Я делала благотворительный концерт в поддержку этого фонда в Александринском театре несколько лет назад. То есть профессионально я работаю в Фонде борьбы с лейкемией, параллельно волонтер в другом фонде, локально помогаю третьим. Для меня это важный баланс между творчеством, профессиональным развитием в сфере маркетинга и транслированием крупных и важных смыслов для общества.