Елена Иосифовна Рубанова: "Живопись — моя любовь"

На отпечатанной изысканным шрифтом афише было написано: "Ассоциация искусствоведов. Библиотека искусств имени А. П. Боголюбова. Член Московского Союза художников Елена Рубанова. Живопись". А по диагонали черным жирным фломастером уже от руки добавлено: "Жидове". Не упрек, не укор, а просто констатация того факта, что Елена Иосифовна Рубанова еврейка.

С проявлениями такого рода нетерпимости Елене приходилось сталкиваться в юности неоднократно. Преподаватели московской средней художественной школы им. Сурикова, где она училась, не могли простить Лене две вещи: ее пристрастие к Сезанну и то, что она еврейка. Все свое раздражение они реализовывали, критикуя Ленины работы, совершенно неадекватно оценивая их качество. Однако не ставить "пятерки" преподаватели не могли: крепкий рисунок, чувство цвета и безупречное владение композицией — вещи объективные, талант виден в каждой работе. Лена была отличницей, и после школы прямой путь лежал в Суриковский институт. А ей почему-то намекали, что, мол, не надо, лучше и не пытайся поступать. В тот год, а это был 1961, Лене не нашлось места в институте: отчество "Иосифовна", как кость в горле, застряло у приемной комиссии. Пришлось податься в чуть более лояльную Строгановку, затем — членство в Союзе художников, работа в комбинате живописного искусства, выполнение монументальных заказов, картин, книжная графика, участие в выставках.

Каждый день, садясь за мольберт, художник заново открывает для себя законы, по которым выстраивается картина.

У Елены Рубановой два творческих вектора, две страсти — люди и деревья. Выбор портретируемых пристрастен — это близкие и друзья, с которыми связаны душевные "бури и натиски". Однако на картинах Елены "живут" не только люди. Деревья интересуют художника не меньше, выступают не как второстепенные детали и дополнение к изображаемому, а как самостоятельные главные действующие лица. Елена находит особую ритмику в расположении стволов, в цвете, характере каждой ветки, возводя тем самым изображение дерева в ранг портрета.



Художник в каждой работе чувствует тонкую грань между реалистичным изображением и стилизацией. Елена не вписывается в распространенное явление под названием абстракционизм и формализм, не прогибаясь и не впадая в крайности, идет своим путем. Достойно принимает не очень-то лестный в современной живописной моде эпитет "реалист". Искусствоведам и коллегам-художникам она заявляет:

 

Картинной плоскости квадрат 

С возможностями мирозданья 

Порядком будущим богат 

И не прощает отрицанья 

Он самоценности своей 

И ей присущего диктата, 

За дерзкое презренье к ней 

Всегда последует расплата.

- Что для Вас главное в работе над картиной?

- Сначала должна быть живописная задача, через которую идет уже и литература, и психология, и драматургия. Все красоты должны быть в колорите, в особой кладке живописного мазка, в фактуре, ткани холста, то есть в самой живописи, а не в повествовательности и не в сюжете. Хотя в конечном счете живопись выражает именно это, но если нет живописи в том понимании, что я назвала, картине грош цена.

- Как Вы формулируете для себя понятие "живопись"?

- Самое короткое определение — это форма цветом, конструкция холста.

- Что для Вас означает прямоугольник холста и каковы его взаимодействия с реальностью?

- Холст — это такой же субъект живописи, как и то, что я изображаю, это вторая реальность, не меньше и не больше. И зритель, и художник абстрагируются от того, что холст и изображение двумерно, люди видят небо, землю, человека и так далее. Просто реальный мир живет по своим законам, а мир картинный — по своим. Для меня важно равновесие этих двух миров, не должно быть перевеса в ту или другую сторону: когда холст самоценный, вне реальности, для меня это так же плохо, как и реальность вне формальных задач холста.



- Ваш "маяк", ориентир в искусстве — Сезанн. Что именно Вы цените в нем?

- Сезанн для меня как раз пример идеального равновесия. Он никогда не ставил себе только абстрактных формальных задач, никогда не отрывался от натуры, он обожал натуру, именно натура дает сильный импульс, богатство ощущений. Абстракционисты же высасывают свои "умоизмышления" из пальца — это повтор, они хотят оригинальности и попадают друг в друга. Видимо, так устроен человеческий мозг, что все кажущиеся ему оригинальности на самом деле очень примитивны и повторяемы. Природа в тысячу раз богаче. Я написала стихотворение об этом:

 

Рисунок должен быть ритмический, 

А цвет пусть напоет природа, 

Иначе в пляске хаотической 

Гармоний не отыщешь кода. 

- Кого Вы считаете своим непосредственным учителем?

- Это мой отец, художник Иосиф Менделевич Рубанов (1903-1988), выпускник ВХУТЕМАСа, ученик Истомина, Осьмеркина, Машкова и Фаворского. Именно отец сформировал меня как художника, и я считаю его своим главным учителем.

- Вы можете писать один и тот же мотив в нескольких вариантах?

- Мне интересно дублировать, проигрывать один и тот же мотив, искать максимальную выразительность. Не бывает, чтобы я написала картину, отставила, полюбовалась и забыла. Всегда присутствует неудовлетворенность результатом, ощущение недопроявленности собственной задачи, когда нет ясного и прямого хода, а все какие-то уступки инерционным вещам. Я ищу наиболее прямой путь в изобразительности с наименьшими уступками каким-то общепринятостям.

- Чего Вы стараетесь избежать в творчестве?

- Я боюсь быть фальшивой в том, чтобы пестовать свое лицо, нарочито, специально блюсти свою линию — в этом есть какая-то ложь. А любая ложь рано или поздно обнаружит себя. Я отстаиваю не себя, а свои принципы в искусстве. Если в результате этого мое особое лицо в искусстве сложится — хорошо, не выйдет, значит, не дано Б-гом. Найду ли свою нишу — это смерть покажет, не жизнь, а именно смерть. Когда кончается жизненный путь, по оставшемуся наследию видно, кем ты был, но что об этом горевать — работать надо, и все.

Беседовала Наташа Гольдина