110 лет назад в Петербурге родился великий поэт ХХ века Осип Мандельштам

110 лет назад в Петербурге родился великий поэт ХХ века Осип Мандельштам. Это известно доподлинно, тогда как время и место его кончины с трудом установили через полвека: 1938 год, лагерная больница под Владивостоком. Могилу поэта так и не нашли — ее символизирует серый камень на Кунцевском кладбище Москвы, поставленный в 1988 году рядом с могилой жены и биографа — Надежды Мандельштам. "Я рожден в ночь с второго на третье января в девяносто одном ненадежном году и столетья окружают меня огнем", — так за год до смерти поэт обозначил и начало своей биографии, и главную тему творчества — Поэт и Время. Он прошел не долгий, спрессованный и крутой маршрут от Гейдельберга до Гулага, от студенческого увлечения историей и утверждения неразрывной связи со всеми пластами мировой литературы — до болезненно-острого ощущения своего времени, до способности передать, как прерывисто бьется пульс эпохи, бредящей коммунизмом.

"Мне на плечи бросается век — волкодав, не волк я по крови своей", — отстаивал Мандельштам достоинство человека. Писал стихи, как молитву: "Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма, за смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда". Жертва расправ "кремлевского горца" он смертью отметил на свой же вопрос 1922 года: "Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки и своею кровью склеит двух столетий позвонки?". Страшная и по-своему величественная кончина, завершившая скитания бездомного поэта в земной юдоли, вселяет странную мысль: наверное, Мандельштам был бы изгнан и из императорского Рима, сожжен на костре инквизиции, а в недавние советские времена — отправлен в эмиграцию с тощим узелком... Сказавший гордо: "Нет, никогда, ничей я не был современник", он ощущал себя сопричастным к различным эпохам, свою "надмирность" считал единой для всех поэтов долей, предощущал, что не канет в Лету. Та же судьба ждала его ровесников и друзей — Анну Ахматову, Николая Гумилева, Бориса Пастернака, Марину Цветаеву — пожалуй, больше всего близкую ему по-человечески и столь же бесприютную повсюду.