Русских слов мастер

Умер Лев Аннинский – литературовед, объяснявший советскому читателю Островского, Толстого и Шукшина. Он и сам воспитал целую плеяду писателей, обожавших его как за умение читать между строк, так и за искусство честно жить между множества правд.

В фильме «Подкидыш», который прославил Фаину Раневскую, шестилетний Лёва Аннинский сыграл малыша из детского сада.
– Я буду танкистом!
– Ты ещё маленький, тебя не примут.
– Тогда я буду милиционером.
– И милиционером нельзя.
– Ну хоть пограничной собакой я могу быть?!

В этом малышовом диалоге и блеснул будущий литературный критик. Сцену снимали в детском саду «Мосфильма». Отец Аннинского был партработником на киностудии и заведующим актёрским отделом. По такому случаю Лёва даже смог увидеть себя на экране гораздо раньше премьеры. Папа принёс рабочие плёнки домой, мама закрепила на шкафу белую простыню – и дебют, можно сказать, состоялся. Забавно, что в жизни Льву Аннинскому пришлось искать своё место, почти как в том диалоге.

В 1941 году отец ушёл на фронт и вскоре погиб. Позже Аннинский напишет большую книгу об отце – «Жизнь Иванова». О том, кем тот был, с кем переписывался, как ушёл на фронт и как погиб: «Семь лет – это худший возраст, чтобы потерять отца. Если бы мне было три годика, я не успел бы его полюбить. Если бы он остался жив, мы переругались бы из-за Сталина году в 1956-м».

Лёва с мамой и родственниками отправились в эвакуацию в Свердловск, там он учился в школе. В один из дней он стоял в школьном коридоре в стороне от всех, и к нему подошли двое ребят. Один спросил: «Это ты играл в “Подкидыше”?» «Да», – ответил Лёва. «Я же тебе говорил!» – воскликнул спросивший и стукнул своего товарища по затылку. Потом они пошли дальше, а Лёва остался в растерянности дожидаться конца перемены. Слава оказалась явлением крайне странным. Из эвакуации вернулись в 1943-м – в ту самую коммуналку, которую в своё время получил отец. Много лет спустя жена Аннинского призналась, что когда смотрела «Подкидыша», именно Лёвин герой её нестерпимо раздражал. А их маленькая дочь, увидев картину впервые, сказала, что мальчик – очень симпатичный.

Тётка Льва Аннинского на том же «Мосфильме» работала заведующей методическим отделом и таскала в дом всякую советскую литературную классику. Так он познакомился с Николаем Островским, Аркадием Гайдаром и другими писателями – это стало его первыми шагами в книгоманию. Осознанное движение в этом направлении началось, когда мама перевела его в шестом классе из школы на Потылихе в центральную № 330, одну из лучших в Москве. Обнаружив огромный пробел в читательском опыте, он стал его жадно восполнять, для чего обратился к нетронутому до тех пор отцовскому книжному шкафу.

Иллюстрированное издание Кремера «Вселенная и человечество» 1896 года – сейчас сложно представить, какое впечатление производила книга в то время. Юный Аннинский был счастлив, что имел возможность её читать. Автор за автором, книжка за книжкой – и вот уже он точно уверен, что разгадку секретов человеческой природы стоит искать только в текстах. О том же, что бывает литература о литературе, он услышал по радио, когда в одной из вечерних передач стали читать Белинского. Озвучивая в близком кругу своё желание заниматься литературой, он слышал в ответ, что в Советском Союзе лучше быть не литератором, а литературным критиком. Он им и стал – правда, позже говорил, что стал совсем не тем, кем хотел.

Отец Аннинского был донским казаком, а мать – украинской еврейкой. Поступая в МГУ, Аннинский был рад, что от «пятой графы» может прикрыться отцовской фамилией Иванов, а родителей именовать исключительно инициалами. Думал, что всех обдурил. На старших курсах руководство факультета прислало матери благодарственное письмо, по поводу того, что она вырастила прекрасного сына. Оно начиналось словами: «Дорогая Анна Соломоновна!». Именно тогда Лев добавил к своей фамилии название родной станицы отца – Новоаннинской. Так вышел Иванов-Аннинский, который впредь стыдился стесняться еврейства своей матери, несмотря на времена.

Многие помнят журнал «Америка», который издавался в США на русском языке для распространения в СССР. Окончив МГУ и не поступив в аспирантуру, свою писательскую карьеру Аннинский начинал в его пропагандистско-дискуссионном оппоненте – журнале «Советский Союз». Попал, говорил, по блату – туда его рекомендовала Фрида Вигдорова. Вылетел из редакции, впрочем, несмотря ни на что, за профнепригодность. Потом признавался: «Врать-то я люблю, но там надо было лгать, а это разные вещи». Журнал «Советский Союз» называл с тех пор «палатой № 6», а начало своей настоящей карьеры отсчитывал с поступления на работу в «Литературную газету». Там правда тоже ценилась крайне избирательно. В отделе русской литературы тогда громили Гранина и Эренбурга, подбирались к Пастернаку – и Аннинский пошёл в отдел братских республик.

«Я понял, – вспоминал он, – что надо было как можно лучше научиться плохо писать. И тут началось моё путешествие по стилистике». Когда пришло время вступать в Союз писателей в начале 1960-х, свои рекомендации Аннинскому согласились дать поэты Александр Макаров и Борис Слуцкий, а также Евгения Книпович, известная по книгам о Блоке. Слуцкий, чуть позже уставив палец в Аннинского, сказал: «А теперь ты должен написать книгу о послесталинском поколении писателей». Книгу Аннинский решил составить из уже написанных очерков о Роберте Рождественском, Андрее Вознесенском, Василии Аксёнове и Юрии Трифонове. Редакция рукопись зарубила, назвав текст субъективным и лишённым идеологической целостности – там слишком часто встречалось слово «поколение». Её спасла Книпович – взялась отредактировать. Аннинскому она сказала тогда: «Дело не в поколениях, Лёва, а в дураках!»

Либералы журнала «Новый мир» его к себе не пускали, хотя некоторые были бывшими однокашниками. Он и не стремился – уж очень сотрудники журнала уверовали, что только они говорят правду. Настоящего сторонника правды вычислить несложно, говорил Аннинский, достаточно рассказать человеку правду о нём. Новомирцы, по его оценкам, выдерживали это испытание далеко не всегда. Неумение переносить правду о себе – трагедия общечеловеческая, она объединяет красных и белых, левых и правых, баловней судьбы и неудачников. «Правд много, а истина – одна», – Лев в это верил: «Чернышевский велел быть таким литературным критиком: оценивать чужой текст. Мне неинтересно оценивать. Я хочу знать, что с нами происходит». А мысль в тексте, если нужно, можно шифровать.

За свою жизнь Лев Аннинский написал множество литературных очерков и эссе, более 20 книг о литературе. Он исследовал тексты Лескова и Островского, Луконина и Губенко, литературу 30-х, 60-х и 80-х годов. Теперь его статьи той поры называют искусством канатоходца – за ювелирное умение удерживаться между идеологий и литературных цехов, а также за мастерство отказа от вынесения приговоров. На его текстах выросло поколение нынешних литературных критиков и филологов – Дмитрий Быков, например, считает Аннинского и учителем, и близким другом. Для студентов Аннинский вообще был прежде всего копилкой простой человеческой мудрости – эдакий Платон Каратаев русского литературоведения.