Шор на глаза

Он ездил вместе с Буниным в Палестину и рьяно вступался за всех советских евреев, спасая их от тюрем и расстрелов. Но в историю Давид Шор вошёл как гениальный пианист и основатель «Московского трио».

Основанное им «Московское трио» – хотя чаще его называли именно «трио Шора» – было известно далеко за пределами России. Уникальный талант позволил маэстро Шору получить высочайшее признание даже в дореволюционной России – несмотря на ужесточение политики в отношении евреев и его неоднократные отказы от предложений о крещении. Этот же талант позволил ему остаться в живых и после революции: не скрывая симпатий к сионистскому движению, Давид Шор добивался от партийной верхушки снисхождения для осужденных братьев по вере, уважения к своему народу и его языку. Удивительно, но к нему прислушивались – как будто музыка в исполнении Давида Шора настраивала собеседника на гуманистический лад. В этом был его дар.

Давид Шор рос в многодетной симферопольской семье, глава которой – Соломон Шор, бухгалтер по профессии – был пианистом-самоучкой. Он и привил любовь к музыке всем своим пятерым детям. С музыкой связали свою жизнь трое – в том числе Шор, родившийся в январе 1867 года. Будучи самым младшим, он оказался и самым одаренным. Начав заниматься музыкой в семь лет, к восьми он уже играл 19-ю сонату Бетховена. Завершив обучение в Симферополе, в 1877 году он поступил в Петербургскую консерваторию, что для еврейского юноши, не имевшего права на жизнь в столице, было совсем не просто.

Талант его был столь очевиден, что после нескольких лет обучения ему позволили самому выбрать себе преподавателя-наставника. По желанию Шора им стал Василий Сафонов – создатель одной из ведущих пианистических школ того времени, учениками которого были всемирно известные пианисты Николай Метнер и Александр Скрябин. Между учеником и учителем, несмотря на некоторое юдофобство последнего, установились дружеские отношения, связывавшие их долгие годы. Когда в 1885-м Сафонова перевели из Петербургской в Московскую консерваторию, Шор не задумываясь перевелся вслед за ним, связав с Москвой свою творческую и общественную жизнь на долгие годы.

Почти сразу после того, как Шор закончил свое обучение, Сафонов, ставший к тому времени директором консерватории, предложил ему место адъюнкта – но с условием перемены вероисповедания. Шор тут же отклонил предложение, надеясь, что из уст учителя оно больше не прозвучит. Однако с этой проблемой Шору придется столкнуться еще не единожды. К примеру, в 1901-м ему предложили пост директора музыкально-драматического училища Московского филармонического общества – опять же с необходимостью креститься.

Еще после первого предложения о крещении в его дневнике появилась запись: «Рано покинув родной дом и живя постоянно вне еврейского круга, я был равнодушен или, вернее, просто не интересовался религиозными и национальными вопросами. Но где-то в глубине души прочно засели глубокие воспоминания детства, связанные со всем пережитым в доме родителей. И все эти воспоминания, трогательные, поэтичные, неразрывно связанные со всем обиходом текущей еврейской действительности, насквозь проникнутой духом закона, духом религиозности, явились могучим оплотом против всяких посягательств. Да, посягательств, трудно иначе назвать то, с чем мне впервые пришлось столкнуться. Любимый учитель, имевший на меня исключительное влияние, человек, которому я был предан всей душой, умный, развитой, образованный Сафонов. Желание обратить всех в свою веру доходило у него до какой-то болезненной мании. И, будучи директором консерватории, он окрестил немало народа. Во мне все это возбуждало горячий протест и негодование».

Позднее чуть ли не ежегодно на тех же «условиях» Шору предлагалось и место профессора в консерватории. Но профессором он стал лишь в 1917-м вне всякой связи с религией – после Октябрьской революции. К тому времени он был уже знаменитым исполнителем – он создал свое трио первоначально вместе со скрипачом Давидом Крейном и виолончелистом Модестом Альтшулером еще в 1892 году. В их исполнении в разных залах, городах и странах Европы звучала музыка как классических, так и начинающих русских композиторов: Петра Чайковского, Николая Римского-Корсакова, Сергея Рахманинова, Антона Аренского и других.

Тем не менее в дневниковых записях музыканта, добившегося признания, все чаще сквозило: «Что дальше?» Поиск ответа привел его в 1907 году в Палестину. Эта поездка, судя по записям самого Шора, стала «духовным переворотом» в его жизни, глобальной «переоценкой ценностей». Шор стал сторонником «духовного» сионизма, ставившего перед собой цель создать еврейский культурный центр в Палестине.

С целью поощрения еврейского национального творчества он стал одним из учредителей Общества еврейской народной музыки, пытаясь «объединить деятелей музыкального искусства для собирания, исследования и разработки образцов еврейского музыкального творчества, чтобы, несомненно, обогатить мировую сокровищницу звуков». В 1911-м, при поддержке филантропа Давида Высоцкого, Шор осуществил наконец свою давнюю мечту – создал Бетховенскую студию. Обучение в ней велось по программе, разработанной Шором и включавшей в себя «гуманистические идеалы русской, еврейской и европейской культур».

«Духовное собирательство» – так называл Шор способ развития личности и музыканта, считая, что культура еврейского народа немыслима без интеграции в нее других культур. Студия прекратила работу после Октябрьской революции. Получивший наконец звание профессора Шор воспринял изменение политического строя противоречиво. С одной стороны, ему импонировала идея всеобщего братства народов, с другой – его просто ужасал проводимый террор, который он по наитию считал «недоразумением». Более того, «недоразумением», неизвестным правительству, на которое «пренепременно нужно открыть им глаза».

К слову, многие чины советской верхушки были большими поклонниками Шора. Вот, к примеру, записи его дневника от апреля 1920-го: «Был день рождения Ленина. Ему минуло 50 лет, и партия решила торжественно отпраздновать этот день, тем более что сам Ленин говорил: “Стыдно жить после 50 лет”. Была собрана вся верхушка партии. На эстраде – все комиссары с Троцким во главе, за столом президиума – генеральный секретарь Сталин. Рядом с ним Ольга Давыдовна Каменева, сам Каменев и другие. Само собой разумеется, что без музыки не могло обойтись такое собрание. Остановились на инструментальной музыке. Исай Добровейн как пианист, квартет “Страдивариус” и я с Давидом Крейном исполнили Крейцерову сонату Бетховена».

Каждую такую встречу с «верхушкой» Шор использовал для прошений за многих знакомых и незнакомых ему людей. Вот записи в его дневнике за несколько месяцев 1923 года: «4 ноября 1923 г. А тут еще приговор по Морскому ведомству, где к смертной казни приговорены 10–12 человек. Надо хлопотать. Я написал Каменеву и молю о смягчении. Есть некоторая надежда, так как 7-го празднование шестой годовщины революции»; «8 ноября 1923 г. Опять смертные приговоры в Петропавловске. Дело у Петра Гермогеновича. Надо что-нибудь сделать. Я дал письмо Смидовичу, в котором пишу, что пора отменить смертные приговоры. Как он отнесется, не знаю… Смидович отнесся как всегда хорошо. Надеюсь, что, быть может, удастся спасти четверых, напрасно приговоренных к смертной казни»; «12 ноября 1923 г. До 12 часов ночи я все порывался в Кремль. Тяжело и трудно просить, а необходимо»; «3 декабря 1923 г. Каменев был немного утомлен и расстроен. Меня выслушал со вниманием и обещал принять во вторник. Просил его также и за право свободного преподавания еврейского языка. Я поиграл Шопена и после ужина удалился».

Известно, что в 1924-м именно Шор обратился к Каменеву с просьбой заменить срок арестованным членам центрального бюро Хе-Халуца на высылку в Палестину, что и было сделано. Вместе с лидером московских сионистов Ицхаком Рабиновичем Шор вел переговоры с правительством о прекращении гонений на сионистов, легализации репатриации и остановке преследования за использование иврита. Более того, почти на всех своих лекциях и выступлениях того времени он призывал к акциям протеста в отношении решений правительства, так или иначе связанных с национальным вопросом. К примеру, чтобы «объяснить власть имущим, что только “недоразумение” могло создать запрещение языка».

«Как я остался жив после этого, не понимаю», – напишет позже Давид Соломонович Шор, когда наконец к нему самому придет понимание, что репрессии – это вовсе не «недоразумение». К этому моменту Шор потерял почти всех близких и родных ему людей: от воспаления легких умерла его жена, затем отец, мать и братья покинули этот мир друг за другом. Шор стал всерьез задумываться о переезде в Палестину – и наконец осуществил его вместе с детьми и внучкой в 1927 году.

Оставшиеся годы жизни он посвятил возрождению интереса к серьезной музыке. Шор давал концерты, читал лекции, искал молодые таланты и занимался преподаванием. В 1934 году Шор и его сын Евсей создали музыкальную школу в Тель-Авиве, а в 1936 году – Институт музыкального просвещения и образования в Холоне. Давид Соломонович Шор умер в 1942 году.