Гештальт и котики

Фредерик Перлз заложил основы гештальт-терапии. На мысли, что человек должен осознанно проработать все свои проблемы, его натолкнули Фрейд и белая кошка Мидзи. Возможность же донести эти мысли миру подарил случай: в 1934 году друг вывез его из Берлина в ЮАР, так что Перлз писал свои труды не в концлагерях, а в доме с бассейном.

Человека с двойным дном он впервые заподозрил в отце. Тот был торговцем винами, и не сказать, чтобы слишком успешным. По словам Перлза, отец умел иногда заботиться и быть добрым, но детям нередко приходилось наблюдать и семейные скандалы, кончавшиеся родительской дракой. Из детей маленькому Фрицу доставалось чуть ли не чаще остальных – отец назидательно охаживал его палкой для выбивания ковров. Иногда казалось, что палка как раз и создана для его непокорного седалища. Когда, выпустив пар, отец становился способным к разговору, Фрицу приходилось выслушивать многоэтажный патетический спич о пользе насилия в деле воспитания детей, нашпигованный морализаторством и менторством под самую завязку. Спорить с родителями Фриц стал очень рано – перечил им и бунтовал. Семья сильно тяготела к ассимиляции, как и многие вокруг. В этой общей суетной беготне между еврейским бытом и немецкой культурой Фредерик Перлз тоже видел двойственность и лицемерие.

В школе он совсем не отличался прилежанием, в седьмом классе просидел два года, а после его и вовсе исключили. Тем не менее на медицинский факультет Фрейбургского университета он поступил – нет, он не имел серьёзных видов на медицину, просто рассматривал её как необходимую ступень к изучению философии и физиологии. Позже он доучивался в родном Берлине, где получил степень доктора.

Став взрослым человеком, он называл себя мужланом, который любил злоупотреблять всем: женщинами, дурными привычками, самоактуализацией. «Моя цыганская натура» – так приступал он к описанию очередного своего научного или простого человеческого куража. Критический взгляд на человека, начиная с самого себя, он сохранил на всю жизнь. Его автобиографическая монография «Внутри и снаружи помойного ведра» тоже отталкивается от самокопания – с первых строк автор с собою скрупулезно откровенен и сам же себя подвергает сомнению: почему сейчас я столь откровенен? какую цель преследую я, что в этой откровенности мне ближе? смотрите, как я умею раздувать свою значимость!

В психологию он пришёл, познакомившись с учением Фрейда, уже после 20 лет. Теория либидо не могла оставить равнодушным человека, научный интерес которого ещё только формировался в сторону психологии, да и по возрасту было в самый раз. Некоторое время он работал под руководством доктора Курта Гольдштейна во Франкфуртском неврологическом институте, и эта практика лишь подтвердила его догадки, что человека следует рассматривать как единое целое, а вовсе не как конгломерат по отдельности функционирующих частей организма. Наибольший интерес он испытывал к проблеме самоактуализации человека, его самоуважения и самоотражения. Интересовался и связью человека с природой, его сопротивлением ей и потворством: «Как биологические существа, мы являемся животными, как социальные – играем в игры. Как животные существа, мы убиваем ради выживания, как социальные – ради славы, ненависти и мщения». Его удивляло, что Фрейд не рассматривал эти важные составляющие человеческой личности в контексте либидо. Ведь, казалось бы, очевидные вещи.

В 1925 году начался его психоанализ, неизменно сопутствующий обучению психолога. Его анализировали по очереди Вильгельм Райх, Хелен Дойч, Карен Хорни, Отто Фенихель – впоследствии он назовёт эти семь лет «бесполезным временем, проведённым на кушетке». «От Фенихеля я получил нарушение ориентации, от Райха – бесстыдство, от Хорни – человеческое использование терминологии». В Хорни он, к тому же, влюбился, попробовал ухаживать за ней, но она лишь симптоматически интерпретировала его действия, никак не ответив лично. Он примечал, как аналитики в сложных ситуациях прячутся за профессиональные фокусы, уходя от прямых ответов, видел, как их практики не помогают даже им самим в решении собственных проблем. Но Перлз все равно не отказывался от идеи найти свой эффективный способ личного роста.

В апреле 1933 года после прихода к власти Гитлера, имея 10 марок и 25 долларов, спрятанных в портсигаре, в компании своей жены Лоры Познер Перлз перешёл границу, чтобы добраться до Амстердама. Вместе с другими эмигрантами они остановились в большом доме, арендованном еврейской общиной как раз по случаю массового бегства людей из Германии. Этот дом запомнился теснотой, голодом и холодом. Депортация не была ещё в полном разгаре, однако общая подавленность, сопровождавшаяся слухами о создании концентрационных лагерей, была заметна среди его жильцов. У многих в Германии остались родственники, и кто теперь знал, как сложится их судьба. На счастье Фрица и Лоры, их первый сын вскоре приехал к ним вместе с её родителями. Они подыскали небольшую мансарду, в которую въехали всем семейством, и прожили ещё несколько месяцев в кромешной нужде. Разрешения на работу не было, кое-какие ценности, которые удалось вывезти родителям Лоры, – вот и всё содержание семьи.

Одно из самых ценных наблюдений на тему самоактуализации им было сделано как раз тогда. По соседству жил актёр – бездарный, по словам Перлза, но с одним поражающим умением: он выдувал мелодии воздухом через задний проход. Однажды Перлз попросил исполнить что-нибудь. Выяснилось, что редкий талант актёра не так уж самодостаточен. «Для этого нужна специальная подготовка, а я сегодня не ел бобов», – ответил тот. В воспоминаниях Перлза рассказ об актёре идёт сразу после описания венского психоаналитического сообщества, с которым он познакомился в те годы. Неизвестно, чем бы кончилось их амстердамское существование, если бы не вмешательство друга и биографа доктора Фрейда, Эрнста Джонса, собиравшего тогда по Западной Европе дипломированных психоаналитиков. Перлзу он предложил переезд и практику в Йоханнесбурге. Южная Африка с 30-х годов переживала экономический подъём, Йоханнесбург строился высотками, обрастал пригородами, автострадами и рабочими местами.

Жизнь с переездом сменилась полностью, точно новая книга. Семья поселилась в большом доме с бассейном, свободное от работы время Перлз посвящал новоприобретённым хобби: теннису и пинг-понгу. Получил права авиапилота и даже слетал в Европу, управляя собственным самолётом, в 1936 году. В ту поездку он и встретился с Фрейдом. Очень долго ждал этой встречи – вопросов к Фрейду накопил множество, но отец психоанализа на разговор не вышел, они обменялись лишь общими фразами. Возможно, Фрейду и самому в то время уже не хотелось говорить о собственных концепциях, но Перлз от несостоявшейся встречи получил лишь очередное разочарование.

Когда в землях Ницше и Гёте готовились к работе печи концентрационных лагерей, на другом конце света в землях «низшей расы» открылся Южноафриканский институт психоанализа, который создал и возглавил Перлз. Институт стал одной из первых отправных точек в развитии гуманистического направления в психологии. В 1942 году была опубликована первая монография Перлза «Эго, голод, агрессия». Поначалу она имела подзаголовок «Ревизия теории и метода Фрейда», и научное сообщество в целом приняло работу скептически. Воевавший с теорией либидо Эрих Фромм в Америке встречал последователей только среди учеников – коллеги, лучше умы психоаналитического сообщества, держались в стороне от его теории о некрофилической и авторитарной составляющих человеческой сущности, также как и от Перлза с его самоактуализацией.

Саму гештальт-терапию открыл не Перлз, разумеется, но он её подробнейшим образом пересмотрел и оспорил, видя в ней значительно большую пользу в сравнении с классическим психоанализом. Осознанность и ответственность индивидуума перед самим собой он почитал высшим благом. Дорога к умеренности и качественной реализации, по мнению Перлза, может быть выслана в сердце человека только правдивым принятием себя, со всеми своими комплексами, травмами, обидами и незавершёнными гештальтами. И только после боя с собой. Это он написал много позже, а пока баловался своей южноафриканской жизнью в доме с кучей прислуги и личным самолётом, зарабатывал больше, чем было достаточно, и самоактуализировался, где только мог.

После переезда в Америку в конце 40-х годов он открыл частную практику и экспериментировал с различными приёмами терапии, известными на тот момент. Свой собственный подход к гештальт-терапии он сформулировал в 1951 году в опубликованной книге с одноимённым названием. За ней последовало открытие Нью-Йоркского института гештальт-терапии, главный офис которого расположился дома у Перлза, а дом, в свою очередь, превратился в большую исследовательскую мастерскую. К концу 50-х годов группы гештальт-терапии работали по всей стране, Перлз был желанным профессором в Лос-Анджелесе и Калифорнии, а ещё через 10 лет на острове Ванкувер в Колумбии он основал целую гештальт-общину, в своё время такая же появилась в Израиле.

Сложно сказать, чего гештальт-терапия породила больше: самоактуализированных терапевтов, сеющих неразбериху новых смыслов, их клиентов, принявших гештальт как способ послать всех подальше, или мужественно и всецело принявших себя усовершенствованных индивидуумов. За свою профессиональную жизнь в рамках поиска эффективных способов терапии Перлз использовал психодраму и теорию личности Курта Левина, дыхательные практики по методу Александера и сам дзен-буддизм, индивидуальную и групповую терапию с использованием веществ, расширяющих сознание, и без них. На заре карьеры психотерапия, со всем наработанным арсеналом практик, уже не казалась Перлзу столь универсальным решением вопросов бытия. Да и как самоактуализация, похоже, утомила. И если в начале своего исследовательского пути, исканий и разочарований он чувствовал себя «осуждённым на жизнь», то ближе к финалу он ею просто наслаждался. Как кот.