Царица мёртвого города

Бежала от большевиков, спасала евреев от фашистов, но настоящий смысл жизни обрела в Помпеях – мёртвом городе, который заменил Татьяне Варшер и родину, и семью.

В 1900 году в театре Суворина в Петербурге ставили антисемитский спектакль «Контрабандисты». Вскоре после профессор Бестужевских женских курсов Илья Шляпкин начал на лекциях расхваливать постановку. Длилось это недолго. После очередного хвалебного пассажа в адрес спектакля одна из курсисток встала и отчетливо произнесла: «Мы собрались не для того, чтобы слушать вашу лекцию, а чтобы выразить вам общественное порицание. Имейте в виду, что слово “жид” – совсем не парламентское слово!»

Девушку звали Татьяна Варшер. Свой бескомпромиссный характер она сохранит и в более суровые времена – когда к ней с обыском придут чекисты или когда в Италии она будет прятать от фашистов еврейские семьи. «Достаточно ей столкнуться с каким-нибудь человеком в несчастье, временном или постоянном, она начинает действовать, не жалея сил и времени. Бегает, пишет письма, а пока пристраивает “усыновленного” к себе, делится своим куском хлеба. А кусок этот очень невелик», – писала про нее Зинаида Гиппиус.

Сама себя Татьяна Варшер называла «типичной дочерью московского профессора». Ее отец Сергей Абрамович Варшер преподавал историю литературы в Московском университете, сам писал статьи и книги. Он скончался в возрасте 45 лет, когда Татьяне было восемь. С тех пор она жила с матерью, француженкой Ниной Депельнор, а деньгами семье помогал Павел Милюков, лидер кадетской партии, а в будущем – министр Временного правительства. Когда-то он ухаживал за Ниной, и в трудные годы не оставлял ее – несмотря на то, что она предпочла другого.

Татьяна попала на Бестужевские женские курсы в Петербурге после гимназии. В то время зачисление на подобный курс было единственной возможностью для женщин получить высшее образование. Однако после отчаянной отповеди антисемиту-профессору ее обучение едва не закончилось. Стоял вопрос об отчислении, но за девушку вступились другие преподаватели: они вынудили Шляпкина признаться, что тот наговорил лишнего. Тогда же в интернат, где жила Варшер, принесли венок цветов – знак благодарности от еврейской общины Санкт-Петербурга.

По окончании курсов Варшер уехала работать учительницей в Пернов, ныне – город Пярну на территории Эстонии. Позже вернулась в Петербург: в 1911 году она вышла замуж за врача по фамилии Суслов. В медовый месяц молодожены отправились в путешествие по Западной Европе. В поездке они побывали на развалинах Помпей, и Татьяна влюбилась: всю жизнь этот город будет тянуть ее к себе, как магнит.

Через два года после свадьбы ее муж умер. Вторым ее мужем – по некоторым данным, это был ее двоюродный брат – стал офицер-белогвардеец, который позже то ли погиб в бою с красными, то ли был убит у них в плену. Варшер с головой ушла в науку – стала преподавать историю Древнего Рима в Петроградском университете. Первые годы советской власти были не лучшим временем для научных занятий. «Я уже давно веду записи о пережитом, но за 1917–1921 годы у меня этих записей меньше. Не из боязни Чеки – от Чеки, как и от охранки, умеючи можно запрятать что угодно, – писала она в мемуарах. – Во время повальных обысков в мою скромную из четырех комнат квартиру нагрянуло десять человек и нашли лишь одну недозволенную вещь – университетский значок. А что у меня была пишущая машина, которую я не сочла нужным зарегистрировать, что у меня была огромная коллекция диапозитивов, наконец, ящик с письмами, которые весьма были бы интересны Чеке, – все это было не замечено обыскивающими».

Варшер признавалась, что не вела дневник систематически по той причине, что ей было просто некогда в то время. В революционном Петрограде нужно было выживать: «Приходилось таскать воду из дворницкой на шестой этаж, колоть дрова и дуть в буржуйку. Последнее – главное занятие советской женщины. А тут еще зимой пальцы превратились в венские сосиски, лопались, кровоточили – заворачивала я их в тряпочку». По ее словам, самые сильные воспоминания от зимы 1920 года – книги, закапанные кровью и воском: «В правой руке я держала карандаш, а в левой – тоненькую восковую свечку. В институте электричество – с семи до одиннадцати вечера, а нужно демонстрировать студентам снимки. Трамваи ходят только до шести, приходится оставаться спать в институте. В Публичной библиотеке – температура ниже нуля, с особого разрешения там занимается 60 человек с 10 утра до 3 часов дня. Хорошее топливо – книга “Весь Петроград”. Кому нужны рекламы фирм, больше не существующих?»

Вокруг торжествовало невежество. Варшер с педантичностью историка отмечала приметы времени. Новые слова – элшкозав и шкозавуч. «По новым подметкам на ботинках можно отслеживать историю падения рубля. Первая подметка стоила 20 рублей, седьмая – 60 тысяч». Плакат с надписью «Наш ЛАЗГУН: да здравствуют народные комиссары!». Памятник Радищеву, как писали газеты – первому декабристу. Варшер не удержалась и отправила письмо создателю памятника Леониду Шервуду: «Вам, как потомку доносчика на декабристов, следовало бы знать, что Радищев декабристом никогда не был, хотя бы по той простой причине, что покончил жизнь самоубийством в 1802 году». Выступление советского лектора, приобщающего широкие массы к музыкальной культуре: «Глинка был буржуй и лежебока и потому написал всего две оперы; будь он пролетариат, он написал бы, по крайней мере, пять опер».

Ей тоже приходилось читать лекции по истории матросам Балтфлота. Оплата – полтора фунта хлеба в день. Публика оказалась, к ее удивлению, не самая плохая. Матросы переставали курить при ее приходе, а на лекциях задавали интересные вопросы:
«– А что, Татьяна Сергеевна, во время французской революции были коммунисты вроде наших?
– Если делать отдаленное сравнение… то, пожалуй, наша эпоха слегка напоминает эпоху якобинцев.
– А сколько, сколько времени они правили?
– Три года.
– Когда же нашим чертям будет конец?»

А вот ее зарисовка, отметившая начало нэпа. «Кафе Lux на Невском. В простенке – огромный портрет Ленина. Он лукаво улыбается и подмигивает: это он смотрит на плитку германского шоколада. Она стоит 50 000, т. е. больше моего месячного профессорского гонорара». На вопрос анкеты: «Как вы смотрите на деятельность современного правительства?» Варшер в ее духе честно ответила: «Широко раскрытыми глазами историка».

После четырехлетнего пребывания, по ее выражению, «под игом советской власти», Татьяна Варшер обратилась в консульство Латвии за визой. Выезд одобрили, и в Риге она занялась журналистикой – печатала очерки в газетах русской эмиграции. Не оставила этого занятия и после переезда в Берлин. Вот, например, ее едкий очерк о выступлении Сергея Есенина в немецкой столице: «На нем смокинг – в нем он похож не на крестьянина, а на приказчика из Гостиного двора. Да, и манера декламировать у него приказчичья. Говорил, что приехал с пустыми руками, с полным сердцем и не с пустой головой, – и ему осталось лишь одно, “озорничать и хулиганить”, – и что он теперь будет воспевать лишь преступников и бандитов. У самого у него лишь одно желание –`стать таким же негодяем».

Но журналистика для нее была все же лишь приработком, главной оставалась наука. Ну, и страсть к мертвому городу Помпеи. В 1923 году Варшер встретилась со своим бывшим преподавателем Михаилом Ростовцевым, который покинул Советскую Россию еще летом 1918 года, преподавал в Оксфорде и завоевал репутацию одного из лучших историков античности в мире. Ростовцев рекомендовал ей ехать в Италию и всерьез заняться историей разрушенного города. По его рекомендации Варшер приняли в Германский археологический институт в Риме.

Примерно в то же время она освоила фотографию и начала методично, шаг за шагом фиксировать на своих снимках каждую деталь Помпей: остатки улиц, домов, надписи. Она изучала старинные книги, измеряла размеры разрушенных строений, рисовала карты и чертежи. В 1925 году вышел ее путеводитель по городу, которого нет: «Помпеи – лидер руин».

В Италии Варшер общалась с русской колонией. Зинаида Гиппиус писала о ней: «Для русского человека быть в Риме и не видать Татьяну Варшер –гораздо непростительнее, чем не видать Папу». По словам Гиппиус, Варшер помогала всем – не деля людей на их национальности и порой отдавая последнее, что было у нее самой. В 1922 году к власти в Италии пришли фашисты под предводительством «дуче» Бенито Муссолини. Варшер укрывала у себя еврейские семьи, организовывала транспорт, выбивала для них порой нелегальные выездные документы. «Ее расширенное материнство ярко проявилось в печальную эпоху кровавого разгула нацизма в оккупированной гитлеровцами Италии. Татьяна Варшер, часто с опасностью для жизни, оказывала посильную помощь жертвам наци-фашистского террора», – писал журналист Илья Троцкий.

Она пережила фашизм и скончалась в 1960 году в Риме. А всего за три года до ее кончины из печати вышел последний, 63-й том ее «Топографического кодекса Помпей» – самого подробного описания мертвого города.