Переступил еврей черту

Перед смертью историк Семён Дубнов кричал: «Евреи, записывайте всё!» – и в жизни сам делал это скрупулезно. После Февральской революции 1917 года в его дневнике появилась запись со вкусом победы: «37 лет я проклинал царей и вот дождался конца династии!» Пала черта оседлости, евреи впервые получили право на свободу передвижения. Вот только в залитой кровью стране на права стало всем наплевать.

Дубнов вошёл в число влиятельных еврейских историков и публицистов России конца XIX – начала XX века. Предметом его научного интереса была история восточного еврейства. Как общественный деятель он последовательно выступал за права евреев в России. Едкие комментарии и критические выпады в адрес самодержавия, жёсткие аналитические пассажи в парламенте делали популярной его фигуру в обществе, а отличный слог и цепкость проработки исторического материала – имя и тиражи историческим газетам и журналам, с которыми он сотрудничал.

Он был членом Общества за распространение просвещения между евреями в России, Союза за полноправие евреев, участвовал в выборах евреев в Государственную думу, основал еврейскую партию «Фолкспартей». Исследователь истории погромов и юдофобии в Восточной Европе, увидевший в Брестском мире раскол шестимиллионного еврейского центра в России, в 1922 году эмигрировал в Германию, после чего переехал в Латвию и погиб в самом начале Холокоста в декабре 1941 года в Рижском гетто.

В начале марта 1917 года дочь Соня принесла Семёну Марковичу известие от имени члена Государственной думы: Николай II считается арестованным в Царском селе. Новость сначала словно оглушила – от конца монархии евреи ожидали конца черты оседлости, а следовательно, свободного передвижения и нахождения на территории России в любой губернии. «14 лет я проклинал Александра III и 23 года Николая II и вот теперь дождался конца династии!» – смог написать он в своём дневнике несколько дней спустя, а до того примерялся ко вкусу нечаянно свалившейся победы. Теперь можно было надеяться и на возможность получения остальных прав, хотя в остальном времена не предвещали ничего радостного.

В последующие дни учёные и творческая еврейская интеллигенция Петербурга, предвкушая окончание проверок документов и унизительных продлений разрешений на жительство на территории России, поздравляли друг друга. Падение монархии и грядущая демократизация России сулили им давно ожидаемые социальные гарантии: право собственности, голоса, образования. Возможность спокойно заниматься научной, политической, государственной, предпринимательской и творческой деятельностью, просто жить и не бояться, что в любой момент хозяйка квартиры пошлёт за дворником и тебя вышибут из города в течение суток. Евреи к тому времени заполнили все сферы жизни российского общества, и не признавать этот факт дальше не имело смысла.

22 марта 1917 года вышло постановление Временного правительства, упраздняющее все принятые ранее законы, ограничивающие деятельность российских подданных по вероисповеданию или национальности, – и это было оно. Дубнову это была награда за 40 лет научной и публицистической работы, участия во всевозможных общественных собраниях, организациях, связанных с популяризацией еврейства, его прав и истории. Первое, что вспомнил он в этой связи – что в тайниках госцензуры была припрятана его «История евреев в царствование Николая II», копия которой послана в Америку для публикации, – получалось, что теперь можно опубликовать её и здесь.

Тем временем в своих дневниках он записывает, что Ленин с товарищами по партии провозгласили диктатуру пролетариата, и кровавым духом пролетарского задора пропитывалась вся Россия. В городах кончалась провизия, торговцы взвинчивали цены, перестали ходить трамваи, дворники куда-то запропастились, и регулярно приходили известия о новых кровавых стычках и погромах. Хлеб давно уже в реалиях военного времени не продавался свободно, а выдавался суточной нормой в руки – три четверти фунта в руки. Предчувствие неотвратимости гражданской войны и тяжёлых социальных катаклизмов усиливалось с каждым днём. «Надвигается революция, но впереди идёт брюхо голодное, вопиющее, а головы не видно. Не жду спасения от рук и ног, не направляемых разумной волей, святым огнём политического вдохновения», – напишет Дубнов.

24 октября Дубнов записал, что большевики объявили войну правительству республики и перетащили на свою сторону значительное число солдат правительственного гарнизона в Петербурге. Мосты были разведены, заречные районы отрезаны от центра, город замер в ожидании войны. 25-го они арестовали Временное правительство, распустили Совет республики, захватили вокзалы и государственные учреждения. Началось восстание. На улицах стреляли, в центре города бомбардировали Зимний дворец, снаряды летели со стороны прибывшего из Кронштадта крейсера «Аврора» и из Петропавловской крепости. Дума объявила самооборону граждан и начала вооружать домовые комитеты – стрельба станет нормой на улицах города на несколько лет вперёд. 28 октября объявлено новое правительство – Совет народных комиссаров во главе с Лениным и Троцким, разместившееся на крейсере «Аврора». В городе солдаты обыскивали квартиры, на улицах продолжались побоища и грабёж. По улицам вечером было опасно передвигаться. «Снимают пальто, обувь и отпускают на мороз, – пишет Дубнов. – Действует “революционный трибунал” с малограмотными судьями из рабочих и солдат. Судят за “контрреволюцию”, т.е. за контрбольшевизм. Пока приговаривают к тюрьме, скоро начнут рубить головы, по учебнику французской революции».

5 января большевики расстреляли манифестацию в честь Учредительного собрания в Петербурге, вышел декрет Совета народных комиссаров о его роспуске. В тот же день в Мариинской тюремной больнице были убиты депутаты Учредительного собрания от партии кадетов Шингарёв и Кокошкин. Этим убийством большевики показали ближайшие цели красного террора – оппозиция. Размышляя о прошедшем годе, Дубнов напишет: «Итог жуткий: потопление революции в грязи низменных инстинктов масс. В 1905-м растоптали революцию крайне правые, а теперь крайне левые… Но нам (евреям) не забудут участия еврейских революционеров в терроре большевиков. Сподвижники Ленина: Троцкие, Зиновьевы, Урицкие и другие – заслонят его самого. Смольный называют втихомолку “центрожид”. Позднее об этом будут говорить громко, и юдофобия во всех слоях русского общества глубоко укоренится… Не простят. Почва для антисемитизма готова».

Правда, позже Дубнов записал по поводу убийства Урицкого и покушения на Ленина, совершённых в один и тот же день в Петербурге и Москве Леонидом Каннегисером и Фани Каплан: «И самоотверженный юноша, и “дева-Эвменида”, двинувшиеся против “Маратовых жрецов”, заявили, что мстят за поруганную свободу, растоптанную демократию, разогнанное Учредительное собрание, расстрелы тысяч честных борцов. Хорошо, что именно евреи совершили этот подвиг – это искупление страшной вины участия евреев в большевизме». Но это событие лишь дало дорогу красному террору: у большевиков были огромные планы. Настали времена, когда свобода от предрассудков старого мира и высшие идеи коммунизма требовали вообще отречься от национальности в пользу гражданско-идеологической принадлежности. Еврей ты или не еврей – будь коммунистом или ходи голодным.