Поэт Советского Союза

Он был самым известным журналистом Союза: основал «Крокодил» и «За рулем», возродил «Огонек», стал главным редактором «Правды». Михаил Кольцов проникал в логово белых генералов, разоблачал троцкистов, писал с полей гражданской войны в Испании, но все равно был расстрелян. В 1940-м, с «личного согласия товарища Сталина».

«Согласие товарища Сталина имеется», – гласили последние слова письма за подписью Льва Мехлиса, одного из палачей в годы репрессий, которого даже Сталин подвергал критике за «абсурдное рвение» и называл «страшным зверем». Письмо было направлено в Политбюро и касалось советского «журналиста № 1» – Михаила Кольцова. Правда, с этого момента до назначения Мехлиса на «должность» палача пройдет еще несколько лет, столько же времени пройдет и до следующего «согласия товарища Сталина», оборвавшего жизнь и творчество Михаила Кольцова. А тогда шел 1936 год, Мехлис был редактором газеты «Правда», а указанное письмо разрешало Кольцову отправиться спецкором в Испанию, где шла гражданская война.

В романе Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол», как раз и повествующем о событиях той войны, именно Кольцов послужил прообразом русского журналиста Каркова, «приехавшего сюда от “Правды” и непосредственно сносившегося со Сталиным». Словами главного героя этого романа, но голосом самого Хемингуэя, знакомого с Кольцовым и его уважающего, говорится: «Карков понравился. Карков – самый умный из всех людей, которых ему приходилось встречать... Роберт Джордан не встречал еще человека, у которого была бы такая хорошая голова, столько внутреннего достоинства и внешней дерзости и такое остроумие... Ему никогда не надоедало думать о Каркове».

Михаил Кольцов без преувеличений был самым популярным и авторитетным журналистом Советского Союза в 20–30-х годах XX века. Причем не менее знаменит он был и на Западе. Его репортажами зачитывались советские граждане, их же перепечатывали издания по всему миру. Человек с огромным кругом интересов и уникальной работоспособностью, он был инициатором возрождения журнала «Огонек», он же после стал его редактором. Им же были задуманы и основаны такие журналы, как «За рубежом», «Советское фото», «За рулем», и множество других тематических и сатирических журналов, которым предстояло стать самыми популярными периодическими изданиями СССР.

Он ездил по всей стране, самозабвенно рассказывая читателям о строительстве первой в стране линии подземки или открытии ГЭС, об ощущениях, испытанных им в кабине самолета, совершавшего «мёртвую петлю». Он был участником сенсационных авиаперелетов того времени: Москва – Берлин – Париж – Рим – Лондон – Варшава – Москва в 1929 году, рекордном Большом восточном перелете по маршруту Москва – Анкара – Тегеран – Кабул в 1930-м. И это благодаря ему вся страна впервые узнала о Николае Островском и его книге «Как закалялась сталь» – Кольцов посетил в Сочи молодого писателя, полностью парализованного и прикованного к постели, и рассказал о нем всему Союзу.

Отправленный же в Испанию в самый разгар бушевавшей там гражданской войны, Кольцов стал непосредственным участником боев в Толедо и под Мадридом. Все увиденное он опишет позже в своем знаменитом «Испанском дневнике», а пока же спецкор «Правды» был не только военным журналистом, но, по сути, и политическим советником республиканского руководства. Удивляться последнему не стоит хотя бы потому, что в 22-летнем возрасте молодому журналисту была предложена дипломатическая карьера. Причем предлагал ее ему сам нарком Чичерин. Но Кольцов не отступил от выбранной журналистской стези и, став вскоре корреспондентом газеты «Правда», связал с ней всю свою жизнь, пытаясь словом работать на страну, в чистые идеи руководства которой он очень долго верил.

Однако через много лет, шагая взад и вперед по своему кабинету в «Правде» в присутствии брата – известного художника-карикатуриста Бориса Ефимова, Кольцов размышлял вслух: «Думаю, думаю... И ничего не могу понять. Что происходит? Каким образом у нас вдруг оказалось в стране столько врагов? И кто? Люди, которых мы годами знали и уважали, с которыми вместе работали, рядом жили. Командармы, полпреды, наркомы, герои Гражданской войны, старые партийцы-ленинцы. И почему-то, едва попав за решетку, они мгновенно признаются в том, что являются замаскированными врагами народа, шпионами, агентами иностранных разведок. Что замышляли вернуть земли помещикам, фабрики капиталистам... В чем дело? Я чувствую, что схожу с ума. А ведь по своему положению – член редколлегии “Правды”, известный журналист – я, казалось бы, должен уметь объяснить людям смысл того, что происходит, причины такой массы разоблачений и арестов. А на самом деле я, как самый последний перепуганный обыватель, ничего не знаю, ничего не понимаю, растерян, сбит с толку, брожу впотьмах…»

Шел 1938 год, и до ареста Кольцова оставалось несколько месяцев. Он это чувствовал, хотя и не понимал причин. О них же спорят и многие исследователи, которые так и не пришли к общему мнению за все эти годы. Хотя, как кажется, причина до банальности проста и лежит на поверхности. Михаил Кольцов принадлежал к тому типу людей, которых особо не любил Сталин – самостоятельно мыслящих, имеющих собственное мнение и, что самое опасное, инициативных. Так что пресловутая «антисоветская деятельность», вмененная Кольцову, ждала своего момента очень долго, не появляясь раньше времени лишь ввиду его полезности в международных отношениях. Причем когда приказ на уничтожение был отдан, следствие торопилось так, что не потрудилось даже узнать подлинные анкетные данные, указав во всех протоколах фамилию обвиняемого как Фридлендер (Кольцов – это, конечно, лишь литературный псевдоним).

Фамилия же Михаила, а точнее Моисея, была Фридлянд. Он родился в Киеве в семье ремесленника-обувщика Ефима Моисеевича Фридлянда и Рахили Савельевны. После переезда родителей в Белосток учился в реальном училище, где и проявились его литературные способности – вместе с младшим братом Борисом издавал рукописный школьный журнал: брат рисовал иллюстрации, а Михаил был автором и редактором. После окончания училища Кольцов приехал в Петроград и поступил в Психоневрологический институт. Здесь он стал одним из самых активных авторов журнала «Путь студенчества», а вскоре – и его главным редактором.

Будучи 17-летним юношей, в рамках интервью он беседует с Керенским, в то время депутатом Госдумы. А вскоре он уже освещает из самой гущи события Февральской революции. Октябрьская революция встречалась им менее восторженно, но с интересом. На время он даже оставил журналистику, заинтересовавшись документальной кинохроникой. Однако уже в начале Гражданской войны Кольцов – заместитель редактора газеты «Красная Армия», а в начале 20-х его очерки появились во всех центральных газетах страны, в том числе и в самой влиятельной, в «Правде».

Он много ездил по стране, результатом чего стали его многочисленные и острые фельетоны, высмеивающие чиновников абсолютно всех рангов и чинов. Ездил он и за границу. К примеру, в 1927 году, с поддельным паспортом приехав в Венгрию, он проник в «царство фашиста Хорти», тайно вызнал многие его секреты и опубликовал все в одноименном фельетоне. Фельетон «В норе у зверя», опубликованный в 1932 году в газете «Правда», был посвящен белому генералу Шатилову, курировавшему работу с эмигрантами во многих странах мира. Кольцов под видом французского журналиста смог проникнуть в штаб Шатилова, сфотографироваться с ним и взять интервью о его деятельности в Русском Общевоинском Союзе (РОВС).

В следующем, 1933 году вся Франция восхищалась изобретательностью Кольцова. Сначала в ежедневной французской эмигрантской газете, славящейся «достоверными» и проверенными редакцией материалами о жизни Страны Советов, было опубликовано душераздирающее письмо о бунтующих и недовольных жизнью советских людях. Следом в «Правде» вышел фельетон Кольцова, который на самом деле и написал то кляузное письмо. Фельетон был тут же перепечатан всеми французскими изданиями. Вот его отрывок: «Откуда это письмишко у вас, достоуважаемый редактор? – вопрошал Кольцов. – Нет, вы не расскажете. Вы сошлетесь на редакционную тайну. Но тогда придется сказать мне. Письмо имеет одну небольшую особенность, которой я позволил себе позабавить читателей. Если прочесть первую букву каждого пятого слова, получается нечто вроде лозунга, которым украсила свой номер сама редакция “Возрождения”: “НАША БЕЛОБАНДИТСКАЯ ГАЗЕТА ПЕЧАТАЕТ ВСЯКУЮ КЛЕВЕТУ ОБ СССР”».

Однажды и вовсе под вымышленным именем в Германии Кольцов умудрился проникнуть в Зонненбургскую тюрьму. Там он не только пообщался с немецким революционером Максом Гельцем, которого за склонность к анархизму называли «немецким Пугачевым», но и передал письмо «немецким товарищам, томящимся в тюрьме» с «приветом от русских рабочих и крестьян!». Отдельной темой для рассказа является и его командировка в Испанию, длившаяся с 1936 по 1938 годы. Так, там однажды, представившись редактором латиноамериканской газеты, он проник в штаб троцкистской организации ПОУМ, связанной с генералом Франко, и выведал немало секретов. Этот факт, к слову, стал одной из версий причины ареста Кольцова – дескать, он был свидетелем не одной тайной операции НКВД в Испании. К тому же генеральный секретарь интербригад Испании Андре Марти однажды обвинил Кольцова в связях с ПОУМ в письме к Сталину. Нужно учитывать и опубликованный Кольцовым в начале 20-х очерк о Льве Троцком – Сталин мимоходом отчитал журналиста за этот материал спустя 15 лет после публикации.

Арест Кольцова в 1938-м оказался громом среди ясного неба для всей советской, да и западной общественности. Как писал брат Кольцова, Борис Ефимов, «пожалуй, ни один самый чувствительный прибор не смог бы обнаружить со стороны хозяина ничего угрожающего». Но сам Кольцов чувствовал, «что что-то переменилось, что откуда-то дует этакий ледяной ветерок»: «Я вижу, я чувствую это по Мехлису, по его улыбочкам, по его безукоризненно нежному обращению». К несчастью, интуиция Кольцова не подвела. Он был арестован 12 декабря 1938 года в редакции газеты «Правда», куда приехал вечером сразу после выступления с большим докладом о недавно опубликованном «Кратком курсе истории ВКП(б)» в Центральном Доме литераторов. Подготовить доклад Кольцову приказал лично Сталин, лично им же было принято и решение об аресте Кольцова.

Брату Кольцова, пытавшемуся узнать о причинах ареста и местонахождении заключенного, удалось даже попасть на прием к председателю Военной коллегии Верховного суда СССР и одному из главных исполнителей сталинских репрессий Василию Ульриху. Тот сообщил ему о вынесенном в отношении Кольцова приговоре за «различные пункты пятьдесят восьмой статьи» и наказании в виде десяти лет лагерей без права переписки. «Довольно ершистый у вас братец. Колючий. А это не всегда бывает полезно... – добавил тогда Ульрих. – Он был человеком известным, популярным. Занимал видное общественное положение. Вы же понимаете, что если его арестовали, значит, на то была соответствующая санкция? Ну а сейчас он находится в новых лагерях за Уралом. Да, наверно, там».

Как выяснилось намного позже, меньше чем за месяц до этого разговора тот же самый Ульрих зачитывал обвинение Кольцову в зале суда. По нему Кольцов признавался шпионом, агентом трех разведок, членом антисоветского подполья, «пропагандировавшим троцкистские идеи и популяризовавшим руководителей троцкизма», с 23-го года, террористом – с 32-го. Не слушая возражения Кольцова о том, что подписи под допросом он поставил после ужасных пыток, Ульрих произнес привычное: «Расстрел!»

Приговор привели в исполнение следующим же днем, 2 февраля 1940 года. «Признательных» показаний от Кольцова не могли выбить больше года. В 1954-м, после смерти Сталина, Михаил Кольцов был одним из первых посмертно реабилитированных.